what's on my mind?

Верховенский спиной к Николаю стоит, позволяя себе не отвлекаться от торопливой уборки своих вещей в верхнюю полку комода после ночи, проведенной в компании Николая Всеволодовича; сегодня он позволит себе уйти из имения позже, когда Ставрогину нужно будет на завтрак явиться, а до этого еще есть время. Пьер бы из размышлений не вышел, если бы не Ставрогин, который более настойчиво, чем раньше, устами спустился ниже по шее, по-хозяйски влажно целуя выступающие шейные позвонки. Революционер, разморенный утренней негой, только голову откидывает, опускаясь затылком на плечо Николая, протягивая руку к такому знакомому лицу, нежно оглаживая тонкими пальчиками щеку. Ставрогин коралловые губы растягивает в длинной спокойной улыбке, сначала рассматривая лицо Петра, а потом носом притираясь к открытой шее. Николай таким действием, где-то в глубине души, был даже обольщен, ведь прекрасно понимал, как высоко доверие Петруши к нему, раз он без колебаний ему свою открытую шею подставил. Мужчина целует мягко, примкнув устами к дрожащему кадыку, щекоча его кончиком языка, обходясь без покусываний вовсе. Он не считал это необходимым сейчас, когда и так в руках чувствует тело; его любимое, принадлежащее ему и никому больше. Он это без слов знает, хотя и речей Петр Степанович произносил черезвычайно много. Верховенский заводится с пол оборота, сам к Николаю жмется, хотя и пытается совладать с остатками разума. — А ежели ваша маменька зайдет… Николай Всеволодович, - Петр глаза приоткрывает, видно, что бедняга едва может совладать с собой, чтобы не выкинуть что-то, что могло бы скомпрометировать обоих, а поэтому даже на шепот переходит, а Ставрогин же только глухо смеется, на мгновение от бледной шеи отрываясь. — Вы в постель ляжете, как прежде, когда вас никто не заметил, - Николай ладонями слегка сжимает худой стан любовника, заставляя последнего на секунду глаза закатить, приоткрывая уста в немом стоне. — А коли Дарья подняться к вам решит, увидит… — Пусть видит. Верховенский побежденно глаза закрывает, шумно выдыхая, когда Ставрогин вновь к шее припадает. Петруше смеяться хочется от слов Николая, громко так, совершенно наивно и по-детски. Единственное, что он сделать может сейчас, это звонко выронить «Коленька». И пусть все Даши и Лизы продолжают кидать косые взгляды, когда он в очередной раз в ставрогинский кабинет влетает своим торопливым шагом, ему-то их мнение не так важно, пусть думают, если желание есть. У Ставрогина ладони всегда холодные, даже в самое жаркое лето, Петр это давно заметил, а сейчас эти же ладони неторопливо скользят по линии пуговиц рубашки, педантично расстегивая каждую металлическую пластинку. Когда с верхними пуговичками было покончено, Николай с шеи скользнул к плечам. У его Петруши плечи узкие, почти девичьи, с едва заметными рыжими пигментными пятнами на коже, которые по всей спине раскиданы, которые Ставрогину нравятся до чертиков. «Золотушный бесенок» — так он Верховенского за эти пятнышки и называет, а тот и не противится вовсе, даже улыбается такому прозвищу со стороны Николая. — А ведь знаете, знаете. я вас еще тогда, в Швейцарии, заметил, - революционер торопливо шепчет прямо в ухо Ставрогина, без умолку, прерываясь только на дрожащие вздохи, когда Николай случайно или специально пальцами задевает оголенное тело, расстегивая пуговицы до самого низа. — Снимите…снимите тоже свою рубашку… - Верховенский голову с чужого плеча поднимает, выскальзывая из ладоней Ставрогина. Он неторопливо, словно змей самый настоящий, идет к постели, шлепая босыми ногами по полу, скидывая с себя единственную вещь — ту самую ставрогинскую рубашку, оставляя её висеть на изголовье. Николай Всеволодович видит, как Пьер на мягкой постели укладывается, приподнимаясь на локтях, чтобы было лучше видно его идола. Светлые брови изогнулись в ожидании, а сам Петруша, точно будто бы бесенок, соблазняющий чистую душу, тонкие губы приоткрывает в тихом дразнящем стоне, таком, чтобы он дальше этой комнаты не вылетел, но Николай услышал его так явно и громко, что пальцы сами потянулись чужую просьбу выполнять. Белая хлопковая рубашка была снята за несколько жалких секунд, а Ставрогин, оставаясь в брюках, которые успел натянуть после пробуждения, остался стоять на месте, нарочито медленно складывая рубашку, будто бы Петра журя за то, что он так умело смог провести маленькую манипуляцию. Последний же на мужчину смотрит с неподдельным восторгом. Николай в этих голубых глазах такой… Такой! У Верховенского даже слов бы не нашлось, чтобы полностью донести, каким он видит Ставрогина. Видит и не верит даже, что это только его Ставрогин, что никто, никакая Даша и Лиза, так далеко не заходили. — Я знаю, что у вас в мыслях сейчас, Петр Степанович, - Николай к постели подходит, рассматривая Петрушу сверху вниз. Такой забавный, совсем чудной, когда не пытается насолить кому-то, что у него выходит очень даже хорошо. Верховенский сейчас совсем уж покраснел, смущение у него крайне интересно выражается, как заметил Николай. Сначала оно на лице, в основном на ушах и под глазами, потом пятнами на шее появляется, а оттуда бледноватыми лужами, будто художник розовой акварелью кляксы ставит, рисуются на плечах и ключицах. Верховенский, кажется, готов весь покраснеть от слишком откровенных слов Ставрогина. О чем он думает… Он думает о том, как же Николаю идет эта его ухмылка, появляющаяся на лице редко, но всегда заставляющая глупо хихикать; о том, что теплота рук измеряется вовсе не в физической температуре; о том, как его собственное сердце предательски замирает на долю секунды, а потом бьётся в два раза сильнее от одного только взгляда Николая. Петенька это всё высказать не решается, только с немым вопросом на мужчину смотрит, который, в свою очередь, присел на край постели. — Что у меня в мыслях?.. Ставрогина этот тихий, чуть ли не напуганный вопрос, смешит так, что губы сами невольно складываются в улыбке, а глазах, этих ледяных и пустых, мелькает лукавый огонек. Николай голову к плечу клонит, будто задумывается перед тем, как ответить. Он неопределенно плечом махнет, наклоняясь к приподнятому Петруше, заставляя того полностью лечь. Тонкие кисти чужую шею оплетают, заставляя ниже к себе наклониться. — Коленька, что у меня в мыслях, - тихий вопрос звучит еще раз, теперь уже в самые уста Ставрогина, поверхностно целуя их и через мгновение уже отстраняясь, чтобы получить ответ. — У вас в мыслях то, что вы, наверное, меня очень горячо любите. На кончике языка так и вертится тот самый вопрос, который Петю сейчас больше всего в жизни волнует, но он ответ заранее знает. Как бы не сверкали глаза Николая, как бы не улыбался он, Петруша ответ на сжимающее его душу «а вы меня?» никогда не получит, сам видит, как Ставрогин болен. О да, он страшно болен, так сильно, что его и винить не хочется ни в чем. Верховенскому хватает даже немых ответов его князя; ему не нужно признаний и громких слов. Ставрогин ноги на постель закидывает, теперь уже устраиваясь меж разведенных коленей революционера, который еще и ногами чужую поясницу обвил, потираясь о ткань брюк. — Вы, - легкий поцелуй в щеку сопутствует словам Николая, — Меня, - теперь уже влажный след остался у уголка тонких губ, — Очень, - устами мужчина спустился к шее, — Любите, - последнее касание на плече, ровно там, где есть скопление золотистых пятен. Фаланги Пьера скользнули к темным волосам, убирая упавшие пряди с лица, заглаживая их назад. Ставрогин этим ранним утром удивительно мягок, из-под ресниц на Петрушу смотрит, пока дорожку из поцелуев прокладывает по чужой груди, губами пересчитывая изящно выпирающие дуги ребер, а потом, на самом последнем, языком скользя по изгибу, примыкает устами к солнечному сплетению, провоцируя Петра на слабый, сдерживаемый миниатюрной ладонью, стон. — Николай Всеволодович…я же вас когда увидел, то сразу всё понял… - Петя в лихорадке шепчет, в словах путается от восторженного нетерпения, — Понял, как вы мне нужны, как… как воздух, - звонкий голос обрывается, когда холодные пальцы так резко, без предупреждения, касаются возбужденного естества, будто бы несколько движений делая, плавных и дразнящих, заставляя революционера сначала глаза зажмурить от удовольствия, а потом ещё и пальцами, с аккуратно стриженными, только немного отросшими ноготками, схватиться за плечи мужчины, рефлекторно толкаясь тазом вперед, когда движения вдруг прекратились. — Пообещайте вести себя тихо, - Николай смазанно целует еще раз, за ухом, рукой нащупывая в прикроватной тумбочке стеклянную бутылочку, — Уж нынче не ночь, если mamá еще почивает, то слуги давно проснулись, - Ставрогин достает обоим знакомую баночку с приятно пахнущим жасминовым маслом, которую сам же ранее купил на уездном рынке у одной женщины-парфюмерки. В тот день Николай Всеволодович долго у прилавка стоял, принюхиваясь ко всевозможным запахам, чтобы выбрать тот, который был бы похож на аромат волос его любовника. — Я не хочу, чтобы кто-то еще наслаждался вашим голоском, кроме меня, - мужчина растянул губы в оскале, шепча последнее прямо на ушко Петруши. Желтоватое масло приятно согревало руки; Николай вылил на ладонь некоторое количество из флакона, влажной ладонью скользнув меж худощавых ягодиц, на которых еще виднелись темно-алые круглые кровоподтеки, подходящие на укусы, вводя в расслабленную мышцу сразу две фаланги, чем вызвал у революционера сначала смущенный вздох, а через секунду уже звучный стон сквозь зубы. Сейчас, лежа на белых простынях, едва ли не двигаясь навстречу пальцам и ладони Николая Всеволодовича, которые развратно хлюпают и издают тихие звуки ударов от ритмичных растягиваний, Верховенский не чувствовал себя грязным, развращающим, нет. Что-то внутри него говорило, что так правильно, что это нужно и ему, и Николаю, который, словно пьяный, целовал тело его Петеньки, утыкаясь носом в бледную кожу, вдыхая сладковатый природный запах. Когда остатки дискомфорта на смущенном личике сменились на слишком явное удовольствие, а революционер с готовностью помахивал бедрами в ритм движениям пальцев, Ставрогин еще раз Петрушу в губы поцеловал, распухшие от таких частых покусываний, прежде чем аккуратно отстраниться под разочарованный всхлип, за которым уже через мгновение последовало плаксивое «Николай Всеволодович». Его золотушный бесенок хотел, нет, требовал к себе внимания, будто ребенок, которого оставили без сладкого. Ставрогин торопливо расправился с брюками, скидывая их прямо на пол; собственное желание давило и приятно щекотало низ живота при одном только взгляде на Пьера, лежащего с разведенными в стороны ногами, так и жаждущего, чтобы ему наконец дали то, чего сейчас хочется больше всего. Он вновь Ставрогина зовёт, а тот уже отказать не может, сам с готовностью приближается, а Петруша от нетерпения дрожит. — Черт вас дери, куда же вы так торопитесь, - Николаю договорить не дают, крепко обхватывают поясницу ногами, прижимаясь собственным телом к чужому, руками переходя на спину. Ставрогин сам терпеть больше не может, резким движением бедер входя сразу полностью, чем вытаскивает из революционера звонкий, совсем игнорирующий просьбы не шуметь, стон прямо на ухо Николаю. У последнего на секунду в глазах темнеет до ярких белых бликов, тот глаза закрывает, наслаждаясь пониманием того, что так Петр Степанович будет стонать только для него одного. Комната через несколько мгновений заполнилась сначала тихим скрипом постели от того, что Николай, пусть и как можно более аккуратно, но всё-таки в худощавое тело вбивался, потом протяжными, явно полными наслаждения и желания, вскриками, стонами и вздохами Петруши, который время от времени приподнимался, чтобы руками обнять Николая за спину, сладко шепча на ухо свои излюбленные словечки, а потом на несколько секунд откинуться на матрас, раскинув руки в стороны, постанывая от ощущения ставрогинских рук на внешней стороне ягодиц, которые в своём темпе подталкивали к себе изящно-поджарое тело. Очередной толчок провозглашается звонким ударом тел, Верховенский вновь, будто бы, в каком-то лихорадочном приступе, подскакивает, протяжно выстанывая так нравившееся Ставрогину «красавец», оставляя на широкой спине красные полоски от ногтей, а затем вновь падая на постель ради нескольких не совсем резких толчков. Николай действительно сдерживался, позволял себе лишь малую часть той грубости, которой мог бы, видел, как его петеньке хорошо, когда он ладонями его кожу поглаживает; ощущал, как его Пьера коробило от каждого нежного словечка, которое он ронял невзначай. Тяжелый ком, скапливающийся где-то на уровне таза должен был вот вот лопнуть, Николай это предчувствовал и видел, как Верховенский сам оргазм сдерживает, усердно поджимая губы. Ставрогин финальный толчок делает, слепо вытягиваясь вперед, нащупывая губы революционера, который так удачно приоткрыл рот в немом стоне. Петруша излился прямо на торс Николая, отчего густо покраснел, но ногами не прекратил последнего к себе жать. Мужчина чувствовал, как дрожат худые конечности после оргазма, да и всего партнера чуть ли не трясет. Как бы не хотелось прерывать столь пикантный момент, но Николаю пришлось отойти в другой угол комнаты за полотенцем, чтобы очистить от семени сначала себя, а потом тяжело дышащего любовника, который, не теряя времени, его за плечо схватил, затягивая в постель. — Еще рано, не уходите от меня. Ставрогин не смог отказать умоляюще смотрящим глазам Пьера. Возможно, он ещё слишком торопится в суждениях, но сейчас он уверен, что таких глаз не он встречал до этих пор. Стрелка часов уже перевалила за девять; в окно, в спальне Ставрогина, проникали лучи теплого весеннего солнца, скользя по белым простыням и одеялу, под которым лежали любовники. Верховенский довольно жмурился тому, как Николай, подперев голову согнутой в локте рукой, устроившись на боку, неторопливо пальцами гладил его по щеке, изредка опускаясь к чужому личику для того, чтобы оставить совсем невинный поцелуй на устах. Из приоткрытой форточки слышалось пение птиц на деревьях цветущего сада генеральши, кажется, походящее на какой-то свист; вдалеке, в одном из домов крестьян, несколько раз баркнет охранный пес на проходившего мимо человека, но это всё не так важно сейчас. Было слышно, как рано подскочившие дети что-то отдаленно кричат, а в имении, где-то на кухне, гремит посуда кухарок. В такой неге никто из них двоих даже не услышал, как тихо скрипнула дверь в начале коридора, оба продолжали вести тихий, но слышимый в относительной тишине, разговор. — Николай Всеволодович, о чем я думаю? - Пьер всё никак не унимался, с довольной улыбкой уже зная, что ему ответят. — О том, что и я вас, наверное, если не могу полюбить, то очень хочу, - Ставрогин улыбнулся своей кривой улыбкой, такой живой и искренней, что Верховенскому на секунду показалось, что и не было в чужих глазах того мертвого призрака былой пустоты. Оба тихонько рассмеялись, в очередной раз соединяя уста в поверхностном поцелуе, даже не догадываясь о том, что за дверью невольной слушательницей этого диалога стала Варвара Петровна, пришедшая известить сына о том, что завтрак будет подан чуть позже за неимением на кухне яблок для пирога. Женщина, будем честны, потеряла дар речи, естественно, сын её давнего друга каким-то образом успел обогнать всех невест их губернии. Наверное, никто бы о Варваре Петровне и не узнал бы, так как она, пораженная таким исходом событий, молча удалилась из коридора, по своей рассеянности чересчур сильно хлопнув перегородочной дверью. Так, что оба молодых человека сначала притихли, будто напуганные дети, которых застали за баловством, а через несколько секунд уже хитро улыбнулись друг другу, глухо, но явно довольно выкинув несколько смешков. — Николай Всеволодович, о чем я думаю? — О том, о чем и я, Верховенский.