Рожденные умереть

monsters are real, and ghosts are real too they live inside us, and sometimes, they win

Джотто кажется, будто время застыло и тянется бесконечно долго. Спейд стоит перед ним бесконечно гордый, он довольно улыбается и проводит ладонью по тонкой женской спине, едва касаясь острых, почти прорывающих кожу лопаток и говорит Джотто: — Познакомься, это Елена, и я ее люблю. Спейд обнимает за плечи мертвую возлюбленную и выглядит совершенно счастливым, погруженным в собственную ложь, почти опьяненный ею. В глазах плещется шальной блеск, а искусанные красные губы улыбаются. Смерти нет. Елена стоит рядом с ним в своем чистом белоснежном платье, пряча за тугим корсетом отсутствующие внутренности, и в этом нет ничего странного или ненормального. Мертвые имеют привычку возвращаться. Решение сойти с ума и сотворить иллюзию любимой женщины, которую не смог отпустить, воплотилось и предстало, как что-то правильное и простое. Джотто не имеет права осуждать его, мысли — спутанные и рваные, горькие, с привкусом вины, назойливым роем наполняют сознание.Поэтому он протягивает руку в приветственном рукопожатии и растягивает губы в улыбке. Ладонь Елены обжигает трупным холодом, продирающем заживо, поселяющемся в сердце, и это мерзко, ему хочется отдернуть руку. Мертвые пальцы крепко сжимают его ладонь. Джотто не может знать, к чему все это приведет. Он должен бы встряхнуть Спейда за плечи и рассказать о том, что случилось. Рассказать о нападении, собственных ошибках, а потом — об умирающей Елене с развороченной грудной клеткой в луже крови, о слипшихся светлых волосах и белом платье. Как все в одно мгновение окрасилось красным. Джотто отдал бы все, чтобы забыть.Он не находит в себе сил, он всего лишь хочет прекратить страдания Спейда и позволить ему забыться. Забыться в собственной иллюзии, погрузившись, растворившись в больной, фантасмагорической фантазии с мертвой святой женщиной. В пустом взгляде Елены — сытое довольство, Спейд счастливо улыбается, и что-то привычно-теплое сворачивается в груди Джотто, когда он встречается глазами со Спейдом. Больше никакой ненависти. Он улыбается в ответ. В воздухе затхло пахнет болотом. Проходят недели, и жизнь идет своим чередом, и хранители делают вид, что ничего не замечают, хотя Джи и косится недовольно, и шепчется с Асари, Джотто читает по губам, что это сумасшествие, что это ненормально, но кому какое дело до нормальности, когда дело доходит до иллюзионистов и их привязанностей. Спейд и Елена не расстаются. Она неотступно сопровождает его повсюду, цепляется так, будто хочет разорвать на мелкие кусочки и выложить из них множество слов. Среди них обязательно попадутся «вечность» и «любовь». Джотто решается поговорить со Спейдом только тогда, когда замечает развешанные по комнатам обереги и амулеты, красные, расписанные едва угадываемыми иероглифами, «защити и сохрани», и у него нет сомнений, благодаря кому они появились. Обереги позвякивают медными колокольчиками от неосторожного сквозняка, а воздух наполняет резко-отчетливый запах тлеющих благовоний. Джотто думает, что это просто смешно, не станут же они, в самом деле, проводить обряды экзорцизма и изгнания духов. Джотто просто не хочет признавать, что все бесполезно. Но иногда Джотто думает, что так больше не может продолжаться. Он встречает Елену в коридорах заново отстроенной резиденции, не слыша ни звука ее шагов, лишь чувствуя гнилостный мерзкий запах, сопровождающий ее, как шлейф духов. Что-то идет не так, думает Джотто, когда видит, как на платье Елены, между грудей, начинает расползаться бурое пятно. Застаревшая кровь пачкает идеальную белизну платья, приковывает взгляд, и это совершенно неестественно. Иллюзии не кровоточат, напоминает он себе. Мертвые возвращаются. У иллюзии западают щеки, вокруг глаз залегает трупная чернота и натягивается кожа на костях, и все чаще сквозь гниль продирается запах разлагающейся плоти, а ее слова иногда превращаются в неразборчивое карканье, будто легкие изъедают черви. Возвращенная неизвестно откуда, не ставшая живой, ее мертвое, безмолвное сердце не делает ни удара, а кровь не бежит по венам. Ее грудная клетка наспех сшита толстыми нитками. Она разлагается, как разлагаются обычные мертвецы, только те не ходят коридорам, не сидят за обеденным столом и уж точно не сжимают живых в объятьях, стараясь слиться в одно целое. И Джотто не хочет знать, что происходит за дверями спальни. Он старается об этом не думать, но воображению плевать на его старания, Спейд и Елена, Елена и Спейд, Джотто едва заметно морщится, переводит взгляд с груди на лицо. Елена лишь улыбается бледными губами, зловеще и пугающе. Джотто говорит: — Оставь его. Джотто говорит: — Ты умерла. Елена смотрит зло, смеется и тянет тонкие руки с обломанными до основания ногтями, так выглядят пальцы заживо погребенных, в агонии царапающих деревянный гроб изнутри. Джотто отстраняет ее, отводит руки и делает шаг назад, отступая. Все кажется иррациональным, ненормальным, но что понятие «нормы» утрачено слишком давно, чтобы вспоминать. — Чего ты хочешь? Елена по-птичьи склоняет голову к плечу и произносит, откашлявшись: — Его. Я заберу его с собой, и ты не сможешь этому помешать. Ее, чуть надломленный, хриплый, голос преисполнен уверенности. В один из редких моментов, когда Джотто может поговорить со Спейдом наедине, нужные, правильные слова не идут на ум. В кабинете темно, плотные шторы задернуты, а дым повисает в воздухе. Спейд всегда говорил, что Джотто погубит собственная слабость. Что в мафии нет места мягкосердечию и милосердию. Что первыми умрут те, кого любишь. Джотто не хочет признавать, что он был прав. Во всем прав. — Ты что-то хотел? — спрашивает Спейд, — В последнее время ты сам не свой. Джотто рассмеялся бы, но не может, легкие будто забиты землей и каждый вдох дается тяжелее предыдущего. — Думаю, тебе лучше присесть. — Что-то Еленой? — мгновенно вскидывается Спейд, и Джотто выдыхает, замечая в чужих глазах столько беспокойства и тревоги, что это почти больно, оно раздирает изнутри, заставляя сильнее стискивать зубы и улыбаться натужней. Елена отпустила своего верного рыцаря на короткую прогулку. Это похоже на наваждение. — То, что я скажу, может показаться ложью, но постарайся выслушать меня, хорошо? — голос Джотто теплый, успокаивающий, но Спейду плевать на это, как и всегда, он напряжен и вертит трубку в руках. — Елена умерла, — прикрыв глаза, произносит Джотто, — И умерла уже давно. Она погибла при нападении на резиденцию. Молчание повисает в воздухе, Джотто открывает глаза и смотрит на Спейда, сгорбившегося в кресле и отрицательно качающего головой. — Нет. — То, что ты видишь — всего лишь иллюзия, сотворенная твоим разумом. Твоим безумным разумом, хочется добавить Джотто. Этот разговор должен был состояться рано или поздно. Хотя Джотто предпочел бы поздно или никогда. — Ты лжешь мне. В глазах Спейда тихая ярость и непонимание. И боль. Он выглядит так, будто его выпотрошили заживо, прямо здесь, сейчас, и единственное, что он может сделать — отгородиться неверием и самообманом. Джотто протягивает ему папку, в бумагах — заключение о смерти, описание трупа, ран, как неопровержимое доказательство. Спейду не нужны все эти бумажки, он догадывается, догадывается обо всем и мерзкий голос внутри его головы говорит, говорит, говорит. Не верь, стучит молоточком в его голове и Спейд улыбается тонкими искусанными губами: — Я не могу в это поверить. Отчаяние захлестывает его с головой, воем заглушая все. Можно сделать вид, что этого разговора не было, нашептывает внутренний голос. Как она может быть мертвой, если она здесь, рядом, теплая и живая? Иллюзионист не может свести с ума самого себя. — Это все, что ты хотел мне сказать? — холодно спрашивает Спейд и стряхивает несуществующую пыль с колен. Джотто печально вздыхает и вглядывается в лицо Спейда, отмечая отстранённый, заледенелый взгляд и алые искусанные губы. Это похоже на наваждение, воздух прокуренный и душный, и Джотто приходят на ум дурацкие истлевшие сказки о мертвых принцессах. Принцессах, которых будили поцелуем, и это так нелепо и неуместно, но кажется решением, выходом. Поэтому Джотто притягивает Спейда к себе и лихорадочно прижимается губами к губам, целует, к собственному удивлению. После поцелуя заклятье ведьмы спадет, принцесса должна проснуться, очнуться от своего заколдованного сна. В сказках все всегда заканчивается хорошо. В сказках мертвецы не возвращаются с того света. Джотто отстраняется, отступает на шаг. Время тянется бесконечно долго, Спейд встряхивает головой, как большая собака и смотрит чуть удивленно: — Зачем? Ни отвращения, ни ярости, лишь отстраненно-заинтересованное «зачем?», в которое невозможно вложить все то, что чувствуешь. Горло забито землей, чувствами, ощущениями, вина медным обручем стискивает ребра. Джотто не хочет вспоминать о том, когда он попал в этот проклятый треугольник, где он, Спейд и Елена связывались разными нитями. Спейд любил Елену, он любил Спейда, а Елена любила Вонголу. Нет повести печальнее на свете. Поцелуи будят принцесс, и Джотто кажется, на несколько секунд, власть мертвой спала и во взгляде, мимолетном выражении лица промелькнуло что-то от прежнего Спейда. Игра воображения. — Минутный порыв, — пожимает плечами Джотто и отворачивается к собственному столу, слыша, как вскоре хлопает дверь кабинета. Он подходит к окну, распахивает, впуская в комнату сырой, промозглый воздух. Едва заметно пахнет болотом, и Джотто кажется, будто он слышит издевательский женский смех.