Август

      — А что, если произойдёт космический коллапс и Солнце свалится на Землю? — Илья поднял глаза к небу, ладонью закрываясь от света пока ещё не свалившегося Солнца.       — Не-е, — возразил Данька. — Это Земля на Солнце свалится. И сгорит. А на Землю может свалиться только Луна.       Возможно, сторонний слушатель пришёл бы в ужас от познаний «поколения ЕГЭ», но в зоне видимости не было ни одной живой души, поэтому Данька с Ильёй совершенно не стеснялись высказывать всякий бред с серьезными, даже умным в случае Ильи, лицами. Да и «жертвами ЕГЭ» они не были, потому что ЕГЭ сдавать только на следующий год. Который начнётся только через три недели. Значит, пока можно не думать о школьных предметах. Тем более об упразднённой астрономии.       Лето после десятого класса — короткая передышка между жутковатым в своей непонятности ОГЭ и окончательно страшным «единым государственным». И можно с полным правом ничего не делать и наслаждать ленью этого августовского дня. И приятной компанией, как без этого.       Илья опустил ладонь, попривыкнув к солнечному свету и уже подставляя ему лицо с выцветающими веснушками. У него светлые волосы с глазами и почти прозрачные брови. В детстве, как он рассказывал, часто обгорал на солнце, и поэтому не сильно любил лето и панически боялся всех этих поездок на море. Только сейчас, к шестнадцати годам, кожа попривыкла к тому, что в мире существует смена сезонов и плюс тридцать в тени.       Рукав его желтой, цыплячьего цвета футболки задрался, демонстрируя, что розоватая кожа предплечий — это уже загар. Потому что под рукавом полоса кожи была настолько белой, что сразу захотелось прикрыть её, спрятать от палящего зноя.       Данька мимоходом глянул на собственные кисти бежево-коричневого цвета — к нему-то загар без труда лип уже с середины мая — и, будто смущаясь, зажал их коленками.       Вообще-то на крышу недостроенной (или уже разрушившейся?) башни залезать нельзя. Может развалиться и всё такое. Но откуда ещё наблюдать за развернувшейся летней природой их тихого района?       Густая, изумрудно-зеленая трава рассыпалась на каждом клочке земли, не тронутом асфальтом. Кое-где даже пробивалась сквозь твёрдые паутинистые трещины. Кусты вели себя куда скромнее, уютно пристроившись по краям дорог и защищая первые этажи домов от пыли и излишнего шума. Даже не слишком разрастались в стороны, больше уплотняясь у самых корней и лишая самих себя ажурного пространства между листьями. И совсем гордо в отдалении тянулись к бесконечно высокому небу сухие стволы высоких деревьев — в основном тополей, уже переставших стесняться своего легкого вездесущего пуха, доставляющего немало проблем жителям близлежащих домов.       Огромный белоснежный кот с длинной шерстью вальяжно вышел из подлеска и, задрав хвост трубой, гордо прошествовал по узкой тропинке, задевая боками травяные бусинки. Данька с Ильёй синхронно проследили за его движением. Особенно за гордым, изогнутым самым кончиком, хвостом.       Кот добрался до асфальтированной дорожки, на которой как раз заводился неновый автомобиль, взрыкивая мотором и неизменно заглушаясь. Едва усатый шагнул на твёрдую поверхность, хозяину транспортного средство повезло, и моторный рык перешёл в угрожающее, набирающее обороты рычание.       Данька с котом дёрнулись синхронно, опасливо выжидая, не двинется ли машина прямо наперерез пушистому пешеходу. Но её хозяин, видимо, только казался отгороженным от мира в своей железной коробке, а на деле следил за окружающей природой не хуже Даньки с Ильёй. Он подождал пару минут, а потом, видя, что кот не решается двинуться дальше, сам вылез из машины и короткими перебежками добрался до него.       Кот снова дёрнулся и тут же принялся обнюхивать предложенную ему жесткую, натруженную ладонь. И не стал сильно сопротивляться, когда мужчина средних лет в спортивном костюме погладил его по белой макушке. Потом, приговаривая что-то — мальчишкам не было слышно — неловко подхватил кота под передние лапы и, прижимая к себе, поспешил перетащить через дорогу на газон. Кот, оказавшись на зелёном островке, ещё какое-то время смотрел ему вслед, обернувшись и медленно покачивая в воздухе тяжелым хвостом. И кто сказал, что кошки машут хвостом только в состоянии недовольности? Только когда щелкнула дверца машины, кот рывком скрылся за каменным углом ближайшего дома.       Илья снова откинул голову назад, снова подставляя островатый нос солнечному свету. Он улыбался. Несильно — понять можно было только по лёгкому изгибу краешка губ и полностью расслабленным светлым бровям. Обычно у него другая улыбка — широкая, показывающая крупные белые зубы и сильно приподнимающая щеки. Социальная, как сказал однажды учитель обществознания. Социальная — значит общая, для всех. А так легко можно улыбаться только для себя. И для кого-то близкого.       В первом классе Данька с Ильёй учились в вместе, но не дружили. Илья вечно сидел за первой партой и боялся запачкать белоснежную рубашку (как он потом выяснилось, тогда это была его единственная школьная рубашка). А Даньке было интереснее мериться силой «бакуганов» с шумными мальчишками, что совсем не способствовало чистоте и опрятности вещей.       Со следующего года их класс расформировали, и больше в один коллектив Илья с Данькой не попадались. Только в начале десятого класса стали пересекаться на уроках физкультуры, когда объединяли параллели для меньшей загруженности зала. И незаметно для себя здороваться на переменах. Потом занимать друг другу очередь в столовой и ждать на школьном крыльце, если количество уроков совпадало.       Вряд ли кто-то знал, что конкретно потянуло их навстречу. Данька считал, то, что его классная компания была хоть и весёлая, но какая-то легкомысленная. Там нельзя было обсудить серьёзные темы без того, чтобы не нарваться на разной степени остроты шутку. А Илья, даже если не разделял его мнения по вопросам мироздания, всегда мог поддержать самый серьёзный, или наоборот, глупый разговор. Как, например, сейчас — про особенности солнечной системы.       Илья же считал Даньку тем, кто никогда не будет переживать из-за ерунды и поэтому не потонет в пучине страхов и волнений, которая, на самом деле, нередко захлёстывала его самого. Особенно как тогда — в седьмом классе, когда Илья с ужасом осознал: девочки, несмотря на свою красоту и хорошесть, нравятся ему только как подруги. А встречаться, несмотря ни на что, хочется с мальчиками…       Данька поначалу был для него действительно другом. Близким и, наверное, единственным. Которому нестрашно показать тетрадку со своими стихами. О его «особенности» тот не знал. В любом случае, Илья думал, что хорошо её скрывает. Примерно до этой зимы. Тогда Данька стал каким-то дёргаными, часто огрызался и недобро на Илью поглядывал. Что тогда передумал Илья — сейчас уму непостижимо. Земля зыбучим песком уходила у него из-под ног. Пока однажды, оказавшись у него в гостях, Данька не тряхнул его за плечи и не прижал к стенке. Илья и подумать ничего не успел, как его губы накрыло незнакомым твердым прикосновением…       А потом по нервам побежало счастье. Данька, правда, испугался, встрепенулся и принялся бормотать извинения. Кажется, даже собирался убежать, но Илья, неожиданно ставший быстрым и ловким, успел ухватить его за локоть.       Это было очень непонятно и очень приятно. Незнакомое, новое чувство, способное украсить любую жизнь. Теперь растворившееся в свете и мягком августовском тепле.       — О, смотри — белка! — Данька махнул в сторону подлеска. Илья машинально повернулся, выглядывая что-нибудь в высоких ветвях. Но ничего не заметил.       — Где? — переспросил он, усиленно бегая глазами, но ловя только ничем не примечательные световые пятна.       — Да вон же! — ещё активнее стал жестикулировать Данька, чуть ли не задевая рукавом футболки чужую щёку.       — Не вижу, — разочарованно отозвался Илья, отчего-то очень сильно захотевший увидеть настоящую белку в черте города.       — Вон! Вон!       Белки Илья всё равно не видел, а вот небо кувырнулось, спешно промелькнув перед глазами. Вернее, кувырнулся сам Илья, оказавшийся прижатым спиной к нагретой крыше. Прижатым Данькой, весело хохочущим и загораживающим его от палящего солнца.       — Убежала, — хитро сообщил тот, глядя на Илью своими темными глазами. От их оттенка глазное яблоко казалось до прозрачности белым.       — Ну, ладно, — не расстроился Илья, бездумно протягивая руку и касаясь гладкой щеки, отчего в Данькиных глазах мелькнуло ещё больше смешинок.       Вообще-то крыша двухэтажной бани не бог весть какое убежище. Вообще-то их можно заметить и снизу, и из окон близлежащих домов. Да и вскарабкаться по щербатой кирпичной стене не так уж трудно — как бы иначе они туда забрались? Но Данька всё равно наклонился ниже, до предела сгибая локти, и накрыл поцелуем светло-розовые губы Ильи. Тот сразу вцепился ему в плечи и, кажется, затаил дыхание.       Данька помнил, как Илья впервые сунул ему на колени свою тетрадку с гоночным болидом. Была как раз физкультура, от которой Илья был освобождён, а Данька — прогуливал. Он уже знал, что Илья пишет стихи — тот мимоходом говорил — но показывать наотрез отказывался. Стеснялся вроде. Данька даже не сразу понял, что это, пока не пробежался глазами по не до конца дописанным строчкам, складывающимся в почти ровные столбики. Да и когда прочитал, тоже не совсем понял — почерк у Ильи был так себе читаемый и мелкий. Да и смысл, если честно, ускользнул — слишком уж Данька был ошарашен не предвещавшим моментом. Кровь ударила в лицо, когда он читал поэтические строки. Запомнил только что-то про девушку, которая хотела родиться в позапрошлом веке и стать пираткой. Но сам факт того, что с ним, с Данькой, поделились сокровенным…       Илья обвил его за шею, задевая пальцами затылок, отчего волосы приподнялись мурашками. И почти сразу у Даньки перехватило дыхание. Не от поцелуя — при поцелуе, оказывается, дышать ничего не мешает. А вот при резкой и неожиданной смене положения — очень даже можно сбиться с ритма.       Теперь Илья смеялся, глядя на Даньку сверху. Вроде, лёгкий, а смог его перекувырнуть. И щекотки испугался, как маленький.       Они снова приняли сидячее положение, в этот раз расположившись чуть ближе друг к другу. Белый кот, совсем недавно курсировавший по двору, снова появился в зоне видимости. На балконе самого верхнего пятого этажа. Деловито уселся на перила и принялся вылизывать переднюю лапу. Илья, глядя на него, склонился вбок и привалился к Данькиному плечу.       В воздухе незаметно стала нарастать духота. Наверное, к вечеру соберётся гроза. Или к завтрашнему утру.       Утро наступит до невозможности быстро. Как и следующий день. И следующая неделя. Незаметно подползёт и сентябрь со своим школьным ассортиментом в магазинах и общим снижением температуры. И второй раз осознанной жизни — первый был перед поступлением в первый класс — Даньку не печалил этот факт. Потому что скоро деревья покроются желто-оранжевыми цветами и будут светиться на фоне отяжелевшего свинцом неба. Или отражать холодное, но очень яркое солнце в прозрачном воздухе.       Тогда по выходным можно будет бродить по лесной опушке. По узким тропам, чтобы шагать поближе друг к другу. Бродить он будет, конечно, с Ильёй — с кем ещё? Может, даже заснимет его среди осенних листьев. Интересно, он любит делать постановочные фото как для социальных сетей? Потому что обычные свои изображения ему не слишком нравятся. Но Данька его уговорит.       Гудящую дневную тишину нарушил протяжный жалобный звук. Звук опустевшего живота. Илья смущенно отпрянул, краснея и уставившись себе на коленки. Страшного, конечно, не произошло, но всё равно как-то не очень красиво.       — Извини, — без тени серьёзности сообщил Данька. — Это у меня.       Оба рассмеялись, после чего, не сговариваясь, стали покидать насиженное место. День ещё длинный, до сентября полно времени, так что причин для волнений нет. Разве что надо пообедать. А пока можно просто идти по узкой тропе, совсем рядом друг к другу, заботясь только о том, как бы не обжечься крапивой. Её в этом году особенно много.