***
Росио обнаружился в библиотеке. Он сидел, вытянув длинные ноги, лениво перелистывал страницы и задумчиво накручивал на палец черный локон. Лионель сглотнул и покрепче ухватился за поднос с двумя чашечками шадди; жалкое безмозглое сердце заколотилось чаще. И почему раньше Лионель счастливо не замечал, какой Росио красивый? В памяти всплыл случай из прошлого лета, когда они вместе нежились под щедрым солнцем: Росио ленивым жестом стащил с себя рубашку, и Лионель отметил лишь то, что его друг хорошо сложен. Теперь же от одного воспоминания об этом незначащем эпизоде дыхание перехватывало, и даже умирать за Талиг — вот позор! — уже не мечталось так отчаянно сильно. Мысленно Лионель напомнил себе вычеркнуть из плана все пункты, в процессе исполнения которых Росио может случайно снять с себя что-то из одежды. Выдать себя и свои чувства раньше времени стало бы роковой и неисправимой тактической ошибкой. Одновременно с этим посмотреть на Росио без рубашки хотелось до дрожи. Чашки на подносе тревожно звякнули. Лионель мысленно выругался. — А, Ли, — Росио поднял взгляд от книги и рассеянно улыбнулся. — Ты в порядке? Его ресницы были до того черными, что глаза показались очерченными углем. От этого наблюдения Лионеля бросило в жар, и он ответил первое, что пришло в голову: — Я? В полном, а почему ты спрашиваешь? Строго говоря, ни в каком порядке он не был, но Росио об этом знать не следовало. — Тебе нездоровилось, — напомнил тот и почему-то до крайности понимающе ухмыльнулся. А может, Лионелю так просто показалось от волнения. — Не выспался, — быстро сказал он. — Хочешь… Хочешь шадди? Я приготовил для нас двоих. Отец, когда бывал дома, всегда готовил для мамы шадди — крепкий, черный и горький, а та с неизменной благодарностью улыбалась и подставляла щеку для поцелуя. У Лионеля не было уверенности в том, что Росио так уж сильно любит шадди, но попробовать стоило. Перенимать приемы ведения боя у опытного полководца не считалось зазорным, на это указывали все книги по военному искусству. Никого опытнее отца по части счастливой любви Лионель не знал. Росио, однако, не спешил подставлять щеку для поцелуя и демонстрировать свой восторг. Это было немного обидно: Лионель совершенно не умел варить шадди, но очень старался и даже обжег руку в двух местах от усердия. — С чего вдруг ты решил сварить мне шадди? — Росио недоуменно приподнял бровь. — Ну, ты же гость, — Лионель поставил поднос на стол. На лице Росио снова мелькнуло это до обидного понимающее выражение — и тут же исчезло. — Ладно, как скажешь, — он взял чашку и сделал осторожный глоток. — Ну как? — спросил Лионель и отпил свой шадди. На его вкус получилось прекрасно — бодряще и горько. — Н-неплохо, — похвалил Росио отчего-то дрогнувшим голосом. — А ты не положил туда сахар? — Сахар? — с ужасом повторил Лионель, всей душой ненавидящий сладкое. К тому же мама всегда учила, что сладкий шадди пьют лишь простолюдины и прочие недалекие люди. — Забудь, — Росио отставил чашку в сторону с таким видом, будто та может его укусить. — Знаешь, я подумал… Не выпить ли нам немного вина? А с утра я сам сварю нам шадди. Пить вино в такой опасной компании Лионель не хотел, но отказываться было поздно. Он медленно цедил бокал, не слишком охотно выслушивал восторги Росио относительно фок Варзова и отчаянно ругал себя за то, что не подумал про сахар. К своему ужасу, Лионель был вынужден признать: в случае с Росио пристрастие к сладкому показалось ему милым и трогательным. Любой другой — Милле не даст соврать! — был бы жестоко им осмеян, но Росио… Ему были позволены любые, даже самые жалкие слабости. Забравшись в кровать после двух выпитых бокалов, Лионель представил, как приносит Росио приторно сладкую черешню и наблюдает за ее вдумчивым поеданием. Самым чудовищным было то, что от таких в общем-то невинных фантазий руки сами потянулись под исподнее.***
Вторым пунктом плана значилось ненавистное фехтование. Лионель терпеть не мог упражнения со шпагой, однако исключительно из упрямства старался и достиг немалых успехов. Все свои силы он бросил на то, чтобы ловко и эффективно побеждать — и, как назло, сегодня ему требовался совсем другой навык. Мало того, что Росио любил фехтовать, так еще и предпочитал делать это долго, красиво, играя с противником и всячески оттягивая момент полной победы. Ему не доставит удовольствия, если Лионель попросту сдастся на милость. Нет, Росио должен увидеть в нем достойного противника, впечатлиться и зауважать еще сильнее, а уж от уважения до взаимной любви — один шаг. Так рассуждал Лионель, наблюдая за тем, как Милле азартно сражается с Росио. Вот брату не нужно было стараться, чтобы изобразить интерес! К победе, впрочем, это нисколько его не приблизило: вволю наигравшись, Росио выбил из его рук шпагу одним слитным и изящным движением. — Следующий, — дерзко бросил он, убрав волосы со лба. Жест, которым он это сделал, безо всякой причины показался Лионелю вызывающе игривым. Впрочем, последнее время ему казалось таковым почти все, что делал Росио. Неприятно было признавать, но проблема, похоже, крылась именно в Лионеле и пугающих изменениях, что происходили с его телом и разумом. Собравшись с силами, он взялся за шпагу и первым, что было ему вовсе не свойственно, бросился в атаку. Разумеется, Росио легко ушел от нее — и не попытался уколоть в ответ, словно бы давая Лионелю еще один шанс. Это было явной уловкой, и вестись не следовало, но что-то неведомое тащило вперед и принуждало отчаянно нападать. Вроде бы, Росио это развлекало. Он хищно скалился, вновь и вновь уклонялся, изматывал Лионеля и пытался подловить на ошибке. Та не заставила себя ждать: уставший сильнее обычного от непривычного рисунка боя, Лионель оступился, замешкался и был за это наказан. Росио рванул в наступление, обрушился, точно вихрь, потеснил к стене, и отбиться от него никак не получалось. — Попался, — выдохнул Росио, приставив колпачок к беззащитному горлу. Лионель прикрыл глаза. Стена приятно холодила затылок, и на душе было отчего-то спокойно и легко. Поражение казалось победой. — Ты удивил меня, — шепнул Росио, словно подтверждая эти мысли. Он убрал шпагу, и теперь они стояли очень близко. Дыхание у Росио было сбивчивым и горячим, и Лионель чувствовал, как тело охватывает уже знакомое, томное и жгучее предвкушение. Следовало добраться до своей комнаты прежде, чем произойдет нечто непоправимое и навсегда все испортит. Ситуацию, как ни странно, спас Милле. — Это было здорово! — воскликнул он, побежав к ним. — Давайте завтра повторим? От мысли о завтрашнем повторении пытки все недостойные желания мигом отступили и не беспокоили Лионеля до самого вечера.***
Третьим пунктом плана значились романтические вечерние прогулки. У Лионеля имелось крайне общее представление о прогулочной романтике, но он рассчитывал разобраться на ходу. Вряд ли это окажется сложнее, чем заучивание карты Золотых Земель наизусть. Да и другого выхода не было: после упражнений в фехтовании Лионель весьма твердо ощущал, что пора переходить к более смелым шагам, пока рассудок не отказал ему заодно с талантом к долгосрочному планированию. Прогулка в этом смысле выглядела перспективным решением. На предложение пройтись Росио легко согласился. Даже почудилось, будто он ждал именно такого приглашения. Окрыленный и одновременно увлеченный беседой о породах лошадей, Лионель случайно завел их в самую дальнюю и заросшую часть парка. Темнота обступила со всех сторон, и говорить вдруг расхотелось. Стало так тихо, что даже гудение насекомых показалось оглушительным. Лионель представил себе, как прямо сейчас, в ночной тишине, под луной, звездами и высокими кронами деревьев возьмет Росио за руку, вроде бы дружески, но не совсем, посмотрит в его глаза, что сияют ярче всех светил, и скажет… — …Олени-людоеды! Мы должны их найти! Лионель выдохнул и закрыл лицо ладонью. Милле был чудесным, но иногда его хотелось прибить вместе с оленями-людоедами и привычкой вмешиваться в чужую личную жизнь. — Пока что ты нашел нас. Как это мило, — мрачным тоном сказал Лионель. Как и всегда, Милле оказался до обидного нечувствителен к интонациям. — Конечно, я вас нашел, — он самодовольно расправил плечи. — Где бы вам еще быть? Сегодня ведь такая ночь, сегодня вся нечисть гуляет. Особенно в лесу! Вы же в лес идете? Или вы уже оттуда? — И ты действительно в это веришь? — Лионель скрестил руки на груди. — В нечисть? — Ну, вы же верите, — Милле ухмыльнулся. — Иначе зачем бы вы сюда притащились? Пойдемте вместе, я же не могу допустить, чтобы вас там сожрали без меня. Краем глаза Лионель отметил, что плечи Росио беззвучно трясутся от смеха. Это выглядело ужасно обидным, но через миг он и сам улыбнулся. Эмоции Росио были заразительны, а что до романтических прогулок… Лионель попытает счастья завтра, и обязательно придумает, как отвлечь Милле, чтоб он и не обиделся, и не испортил ничего. Оленей-людоедов они предсказуемо не нашли, а назавтра с самого утра и до ночи зарядил серый холодный дождь, и никаких гуляний не вышло. Лионель, впрочем, не огорчился. Он посвятил день выбору очередного пункта плана. Все задуманное прежде вдруг показалось ему ужасно скучной пошлостью. Ну в самом деле, какой смысл, например, писать Росио стихи? Это даже звучит несказанно глупо, да и ему наверняка посвящают поэзию пачками. Лионель не без оснований считал, что весьма хорош в стихосложении, но свои самые заповедные мысли предпочитал выражать в прозе, а еще лучше — действием. Лионель побарабанил пальцами по столу, посмотрел в окно, пожевал перо…Нужно было сделать нечто решительное, красивое, смелое и вместе с тем однозначное, чтобы Росио все понял и оценил. Возможно, тогда даже и спрашивать не придется унизительное: «Есть ли у меня шанс на твою взаимность?». Приблизившись к отчаянию, Лионель поверил, что сможет понять нужный ответ без слов. Угадает все по глазам, совсем как в тех сентиментальных книжках, которые тайком почитывал Милле. Сам Лионель вовсе не интересовался подобным. Разве что краем глаза заглядывал, просто чтобы знать, чем увлекается брат. Еще раз посмотрев в окно, Лионель вдруг подумал: а что, если выразить свои чувства в музыке и песне? Так будет достаточно доходчиво и эффектно, ведь кэналлийцы, как известно, постоянно поют. В своих певческих талантах Лионель, сказать по правде, немного сомневался, да и на гитаре он знал три аккорда для одной простенькой песни, которой его Росио и научил… Но все же это было лучше, чем стихи. По крайней мере, гораздо оригинальнее. Воспользовавшись тем, что мама утащила Росио на долгий и обстоятельный разговор в самую дальнюю гостиную, Лионель приступил к репетиции. Похитив гитару из комнаты Росио (воровать было нехорошо, но ради дела в целом можно), он заперся у себя, потратил некоторое время на вспоминание аккордов, изрядно натер себе пальцы и решил, что будет импровизировать на ходу. Росио был умным человеком и наверняка поймет все верно, даже если исполнение будет далеко от совершенства, а текст песни… Лионель был вынужден признать, что не очень хорошо его помнит. Но такие мелочи, разумеется, вовсе его не остановили. А вот настойчивый стук в дверь — остановил. — Пожалуйста, перестань! — кричал Милле. — Что я тебе сделал? Мы же братья! Обычно Милле не доходил до таких горестных стенаний. Против воли ощутив беспокойство, Лионель открыл дверь. — Что случилось? — Послушай… — Милле нервно облизнул губы. — Послушай, ну ты же человек, верно? — Безусловно, — Лионель нахмурился. — Что за глупый вопрос. — Следовательно, у тебя должно что-то не получаться, так? — развил свою мысль Милле. — Даже у идеального тебя может что-то не выйти? — Допустим, — неохотно согласился Лионель. — К чему ты клонишь? — Так вот, поздравляю тебя, — Милле слабо улыбнулся. — Ты нашел то, что у тебя не получается. Музыка — это вообще не твое, честное слово. У меня голова болит. У всех голова болит, ну правда. И Арно проснулся и орет, но даже это лучше, чем твоя игра! А еще Росио вернется и убьет тебя за то, что ты мучаешь его гитару. Последнее было крайне убедительным аргументом, и Лионель по-тихому вернул гитару где взял. Бездарным по части музыки он себя, впрочем, считать отказывался.***
Из всех оставшихся пунктов плана Лионеля больше всего привлекал и пугал последний. Время стремительно утекало, и за неимением иных выходов следовало сделать это, откровенное и по-своему жуткое. Не то чтобы Лионеля страшил отказ… То есть страшил, конечно, но куда хуже была перспектива навсегда поссориться с Росио и утратить его дружбу. Отказ можно было пережить, да что там — умом Лионель понимал, что отказ не так уж и плох. Снова никого не любить будет крайне удобно и просто замечательно. Но вот дружба… Хотелось верить, что в случае чего Росио все-таки не слишком рассердится. А может, ему даже и польстит эта нелепая влюбленность. Так утешал себя Лионель, готовясь к финальной части плана. Однако в тот несчастливый вечер, когда он наконец решился, все пошло не так. — Это ты, Ли? Заходи, — слабым голосом проговорил Росио из-за двери. Непостижимым образом он умел узнавать Лионеля по звуку шагов, и это было приятно, причем не просто приятно, а как-то по-темному, стыдно-приятно. Открыв дверь, Лионель зашел в абсолютно темную комнату. — Только дверью не хлопай, — донеслось откуда-то из кучи одеял. — Голова ужасно болит. Инструкций на случай головной боли в плане не было, и оттого Лионель растерянно застыл. Прежде, когда между ними не было этого мучительного напряжения, он бы предложил помассировать Росио шею и затылок или положить холодную ладонь на лоб. Тот утверждал, что это помогает. Однако сейчас от одной мысли, что придется сесть на кровать и прикоснуться к Росио, тело прошила колючая волна. Лионелю хотелось этого, и одновременно он понимал, что все его мысли будут совсем не о лечении и попытках облегчить другу страдания. — Ты поможешь мне? — тихо спросил Росио. — Как раньше? — Да, разумеется, — ответил Лионель прежде, чем подумал о последствиях. — Ложись на живот. Теперь отступать было поздно. Мягко опустившись на кровать, он с удовольствием запустил пальцы в густую черную гриву и еле унял бешено колотящееся сердце. Лионель старался думать лишь о ритмичных движениях своих рук, но от этого делалось только жарче. Росио так откровенно тянулся за его прикосновениями и ерзал, что он вдруг почувствовал себя не соблазнителем, а добычей. Почувствовал — и испугался, что придумал себе это и понял все неправильно. — Тебе уже лучше? — поинтересовался Лионель, кое-как справившись с голосом. — Да, — выдохнул Росио, и это невинное «да» вдруг показалось очень порочным. Лионель понял, что не может больше сдерживаться. Если он не уйдет сейчас, то поведет себя глупо и жалко. Экспромт никогда ему не удавался. Если же уйдет… Если уйдет, то завтра, в день перед отъездом Росио, у него будет последний шанс сделать все правильно. — Ну, раз тебе лучше, я пойду, — Лионель отстранился и быстро поднялся на ноги. — Зайду позже, ладно? Он ушел, не дожидаясь ответа, — и был готов поклясться, что в спину ему донеслось разочарованное шипение.***
Дождаться завтрашнего дня Лионель не смог. Проворочавшись пару часов без сна, он постановил: либо сейчас, либо никогда. «Сейчас», — сказал себе Лионель, вылез из кровати и начал торопливо одеваться. Плохо было то, что особенного опыта в запланированном у него не имелось. Как-то раз Лионель поцеловал служанку, но ему не понравилось. Возможно, перед тем как лезть к Росио, следовало потренироваться вопреки личным симпатиям, однако на это времени не оставалось. Мелькнула и пропала мысль попросить Милле помочь: Лионель верил, что сумеет объяснить брату необходимость поцелуев — Милле был крайне сообразительным, когда сам того хотел, и к тому же довольно восприимчивым к рациональным аргументам. И в то же время брат был мечтателем и мог придумать себе потом нечто неправильное. Допускать такое Лионель не желал, и оттого решил сразу пойти к Росио. Вернее сказать, залезть через окно: еще не хватало, чтобы кто-то заметил и правильно оценил их ночные свидания. Росио, к счастью, не спал: как и всегда, после приступов головной боли он долго не ложился. Гость в окне его словно бы вовсе не удивил. — Вернулся проверить, не умер ли я? — насмешливо протянул Росио. — Нет, я… — Лионель сел на подоконнике, выдохнул и сосредоточенно проговорил: — Ты ведь уезжаешь, а у меня к тебе просьба есть. Очень… Очень личная. — Очень личная? — повторил Росио. В свечном свете он выглядел смертоносно красивым, но сдаваться было поздно. — Научи меня целоваться, — выпалил Лионель. — Пожалуйста. В этом состояла суть отчаянного плана: попросить Росио научить его целоваться, а самому поцеловать так, чтобы все стало ясно — и про то, что Лионель уже умеет, и про его глупую любовь. С каждой секундой молчания этот план казался все более и более ужасным. — И зачем тебе, чтобы я тебя учил? — вкрадчиво спросил Росио. На этот вопрос у Лионеля имелся готовый ответ: — Есть одна девушка… Не хочу показать себя с плохой стороны, а ты такой опытный и наверняка умеешь делать это как полагается. Потом, разумеется, он планировал сообщить, что никакой девушки нет и есть только Росио. Не сразу, после того как Росио даст понять, что ему понравилось целоваться. Однако и теперь все пошло не как задумано. — Девушка? Ну так иди и целуй ее, — отрывисто бросил Росио. Он явно злился, и Лионель не мог до конца понять отчего. То есть идея у него имелась, слишком приятная, чтобы быть правдой. Но что, если… Сердце заколотилось в горле, и Лионель вдруг осознал, что все его планы абсолютно бесполезные, а он сам — невыносимый дурак. — Да нет никакой девушки! — с удивительной для себя страстью признался Лионель. Росио прищурился. — А кто есть? Лионель набрал в грудь побольше воздуха, чтобы разом все выложить, — и вдруг заметил в синих глазах огоньки предвкушения, а в ухмылке — нечто до крайности жадное. — Ты знал, — пораженно прошептал Лионель. — Ты все это время знал! Тогда отчего… Он сам не знал, как закончить фразу. «Отчего ты меня мучил?» «Отчего сам не признался, ты же старше!» «Отчего ты так смотришь, подойди ближе». — Хочу, чтобы ты сам это сказал, — ответил Росио на самый главный вопрос и победоносно улыбнулся. — Зачем? — спросил Лионель, еще до конца не веря своему счастью — и немного огорчаясь из-за того, что все опять пошло не по плану. — Потому что иначе я чувствую себя старым греховодником, — пояснил Росио. — Это не очень-то приятно, знаешь ли. Все вдруг стало просто и ясно. — Ты, — сказал Лионель, снова ощущая это вот тесное и горячее в груди — и теперь зная ему название. — Есть только ты. Никого больше. Если бы Лионелю хватило храбрости сказать эти слова несколько дней назад, у них было бы гораздо больше времени, и эти навсегда ушедшие возможности печалили сильнее, чем нелепый экспромт вместо заранее обдуманной последовательности событий. И все же Лионель не сомневался: впереди у них огромное и бескрайнее будущее. От этой мысли хотелось улыбаться без конца. Лионель не делал этого только потому, что слишком много улыбаться было несерьезно. — Так что там… Научить целоваться, говоришь? — тем временем Росио вернулся к забытому разговору. — Попытаюсь. Иди ко мне. Он подошел ближе, погладил Лионеля по щеке, взял за подбородок и медленно поцеловал в губы. Тот замер, не зная, что делать и куда девать руки, и чувствовал себя ужасно глупо. Да что там, Лионель даже не понимал до конца, нравится ему или нет! Ладонь Росио легла ему на затылок, пальцы запутались в волосах, горячее тело прижалось теснее — и Лионель ярко осознал: ему нравится, очень, безумно. Он начал отвечать на поцелуй, жадно и неумело, и в процессе несколько раз больно столкнулся с Росио носами и зубами, но это лишь подзуживало и толкало вперед. Это было совсем не так, как со служанкой. Когда они оторвались друг от друга, запыхавшиеся и счастливые, Лионель мысленно отметил, что все-таки, если подойти к вопросу чуть более масштабно, его план сработал. Все вышло, как и мечталось. Ну, за исключением кровной клятвы, но это могло и подождать. А что до деталей… Цель оправдывает средства, а победителей не судят. Кажется, так полагалось говорить в подобных ситуациях. Но говорить так Лионель, разумеется, не стал, это были мысли исключительно для внутреннего пользования. — Можно я останусь до утра? — спросил он вслух и все-таки взял Росио за руку. — Оставайся, — ответил тот и прибавил с хитринкой: — Но не надейся, что я тебя буду слишком развращать. Потерпи немного, и я тоже потерплю. Лионель кивнул и переплел их пальцы. Он хотел сказать многое — что никого больше не полюбит, что Росио красивее всех, что они теперь будут как Чезаре и Ринальди, только в хорошем смысле. Что, если вдруг Росио не захочет умирать во имя Талига, тогда и Лионель попробует пересмотреть свои планы на этот счет. Но это подождет, нельзя же открывать все карты сразу. Терпеть Лионель умел даже лучше, чем планировать.