Пока ты дышишь

Женщина на корабле — к беде. Старая легенда, в настоящее время как лишнее подтверждение того, что в давние времена к женщинам относились как к игрушкам или вещам, только как к тем, кто приносит мужчинам пользу и удовольствие. На самом деле женщина на корабле считалась плохой приметой потому, что моряки верили — корабли — это женщины. У кораблей были души женщин, и они бы ревновали к «соперницам» — вот потому и появилась примета. Эми Понд на этом корабле — возможно, к беде. Пираты допустили серьезную стратегическую ошибку, запихнув ее в трюм, но они не знали, что Амелия не та девушка, к которым они привыкли. Не то время, не то место, а костюмы — это ее стихия. И, как ни странно, пиратский костюм подходит идеально, словно на Эми и сшит. Меч она хватает первый попавшийся. — Брось пушку! Остальные — на колени! То, что ее слушаются — Эми могло бы удивить, но она волнуется, и потому это ее не удивляет, а воодушевляет. Кого бы на ее месте не воодушевило? В ее руках клинок, она — пират, и другие корсары фехтуют с ней, и при этом… боятся. Они ее боятся. Черт возьми, ее боятся пираты! Эми готова расхохотаться, торжествуя от победы, но — сирена, ее пение, рана на руке темнокожего корсара, такая же вдруг и у Рори, и Эми застывает, глядя на призрачную женскую фигуру. Они боялись не Эми. Они боялись меча. Они боялись получить рану. В смысле — Рори не встречал никого красивее? Проклятая русалка. Она не убийца, она доктор, она часть программы, но Амелии от этого не легче. Кем бы ни была эта чертова сирена, демоном из мифов, инопланетянкой, ангелом божьим, Эми плевать, Эми важно только, что Рори чуть не утонул (тонет, он все еще тонет), а она хочет помочь, но не может. Не умеет. Она не боялась бы, если бы была в опасности сама, самой рисковать проще, тогда есть вероятность, что ее спасут или что самостоятельно догадается, как выбраться. Быть приманкой для вампиров и даже сидеть с закрытыми глазами, или даже не моргать, пока напротив жуткая статуя Плачущего Ангела — Эми бы еще сотню раз согласилась пройти все это по очереди, чем видеть Рори в таком состоянии и знать, что она не может ни-че-го. Она бы могла пойти учиться на медицинский. Что ей мешало пойти туда же, куда и Рори? Хоть как-то бы пригодилось знание — первую помощь оказать, например. Только Эми тошнило от больниц после посещения психиатров, а получить серьезное образование она могла в любое время — так она думала, пока снова не встретила своего Доктора-в-лохмотьях. История не терпит сослагательного наклонения. «Если бы» — предположение, заранее всегда неуместное. «Если бы» — бесполезный набор букв, потому что означает то, что уже свершилось. «Если бы не…» — и дальше можно продолжать, как угодно, но это будет лишь напрасное сотрясение воздуха. Если бы Эми не встретила Доктора. Если бы не полетела с ним. Если бы не жила в доме с трещиной, если бы они не прилетели сюда, если бы она не ранила пирата, вызвав сирену-голограмму, если бы… Все это уже случилось, Амелии остается только принять данность и разгребать последствия. — Все будет… хорошо, — рыжая смаргивает слезы. Даже сейчас ее успокаивают, совсем не такая она сильная, как сама себе вечно придумывала. Шотландские женщины, как и все дети тех земель, гордые, упрямые и строгие лидеры, но дочери Шотландии не лишены ни страха, ни слез. А если не будет хорошо? Ей кажется, будто она тоже тонет, только воды вокруг нее нет, но все равно вода — внутри, вода тянет ее вниз, бесконечная толща темной морской пучины. Взять себя в руки помогает усилие воли и злость — Эми злится на себя и сирену, на все вокруг, на пиратов, на их дурацкий корабль, на Доктора, на ТАРДИС, на капитанского сына, на трубку ИВЛ — только на Рори злиться не получается. — В смысле я могу тебя реанимировать? Сделать искусственное дыхание? Я не умею, — только что ушедшая паника подступает снова, волны близки к берегу. — Я не умею, у меня не получится, что, если у меня не получится? Я же не смогу без тебя жить, — она не сыпала милыми словечками, она и «я тебя люблю» редко говорила, не то что всякую влюбленную ерунду, часто присущую парочкам, особенно молодоженам или помолвленным. Любовь Амелии Понд всегда была не в таком ворковании, к которому она не привыкла. Но она примерно представляет себе, что делать, и если выхода нет, совсем-совсем нет никаких вариантов кроме, только Эми и поцелуй жизни… Это не такой поцелуй, как обычно, это вообще не поцелуй, это выдох воздуха. Эми не умеет, но вспоминает то, что видела в фильмах, нашаривает в памяти прочитанное в брошюрке из больницы Рори — однажды мимоходом взяла, привлеченная яркостью журнала и взгляд зацепился за пару слов о том, как правильно делать искусственное дыхание. Эми бы не запомнила, но там были забавные картинки в качестве примера.       Вдох. Эми не хочет думать ни о чем, сосредоточиться лишь на искусственном дыхании, поцелуе жизни, что в фильмах выглядел всегда так романтично, а на деле — это страшно, тело пробивает дрожь и единственное, что сдерживает от истерики, это те самые вдохи; контролируя чужое дыхание, и собственное заодно дозируешь.       Выдох. Эми не хочет, но думает — вспоминает каждый момент их жизни, как они встретились, как они проводили время вместе, постоянно, в школе, дома, она не могла поверить, что Рори не заводит девушку потому, что любит ее. Эми вспоминает все, и ей страшно, что это может быть последними воспоминаниями: и не хотела бы допускать дурные мысли, а сами собой в рыжую голову лезут.       Вдох. Эми так жаль, что они теряли время — что она не сразу все поняла, что она часто вела себя сухо, что она не так часто признавалась в любви, как хотела, как Рори того заслуживал, что все выглядело так, словно она любит его меньше, чем он ее, лишь позволяет себя любить. Эми так жаль, что она могла казаться бессердечной. Эми хочет быть другой, не стесняться своих чувств, не бояться их проявлять, озвучивать, и наедине, и не только.       Выдох. Если у нее не получится, если Рори зря в нее верил — что тогда? Если у нее не получится… они же уже попросили сирену отключить Рори от ИВЛ. И если у Эми не получится…       Вдох.             Пожалуйста.                   Пожалуйста. Эми смаргивает слезы с ресниц, держа ладони у Рори на груди — вроде бы в брошюрке видела, что нужно нажимать на грудную клетку, но вряд ли у нее получилось бы правильно, и поэтому она не нажимает, а только держит руку над его сердцем. Она должна верить, она обязана верить, она, в конце концов, должна знать, что ее действия правильны — они же правильны, Эми делает все, как надо, она выполняет инструкции, которые помнит. У нее не может не получиться. Рори не стал бы ведь доверять ей собственную жизнь, если бы не был уверен? И у нее получается. Она обнимает его, снова заливаясь слезами, и забывает все, чего боялась, даже то, что они на корабле, что здесь пираты и инопланетная голограмма, что здесь Доктор. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я так тебя люблю, — повторяет скороговоркой, будто за все прошедшее время стоит это сказать, когда молчала, наверстать упущенное. Она сделала это. Черт возьми, она смогла. Эми отвечает на поцелуй, уже настоящий, а не выдох, чтобы сохранить жизнь, обнимает Рори, прижимается крепко, как только может позволить кушетка. Теперь они не расстанутся, они никогда не расстанутся, Амелия больше никогда не согласится потерять своего мужа — вместе или никак.