Степные цветы

Обмакнуть кисть в воду, убрать лишнюю влагу, обмакнуть в краску, сделать линию. Одна, вторая, третья, четвёртая. — Тебе чертовски идёт жёлтый, — шепчет художник, упиваясь собственными мазками. Один на ключице, вниз по груди, обвести сосок кистью, выбив из девушки резкий вздох, поднять глаза, встретившись с её смущенным взглядом, улыбнуться, повторить. В ямочке между ключиц расцветает горный мак, а на них самих — вереск с яркими крапинками других мелких степных цветов. Кисть двигается медленно, неторопливо, прорабатывая каждую деталь, изредка щекоча кончиком тонкую кожу; девушка смиренно терпит, сжимая простыни в пальцах. Вдоль пупка ползёт молодая, выведенная ярким оттенком зелёного виноградная лоза, опутывая талию звездчатыми листьями, уходит вниз, к бедру, как бы невзначай касается краешком листа линии паха. Девушка едва сдерживает вздох — тяжесть внизу живота даёт о себе знать. Когда кисть касается выступающей тазовой косточки на бедре, она с разочарованием отмечает, как мокро у нее между ног. — Пожалуйста, раздвинь их, мне нужна внутренняя часть бедра, — будничным тоном просит художник, не поднимая головы от работы, и в этом взгляде ей видится столько сосредоточенности и мастерства, что она просто не может спорить. Взгляд художника холоден до изгибов её талии и раздвинутых ног. Настоящую страсть в нем зарождают мазки по всему телу, медленно собирающиеся в картину. Её щёки пылают — она чувствует, как течёт прямо перед его взглядом, знает, насколько хорошо видна каждая мокрая складочка, знает, что капли ещё тёплой смазки уже давно стекли на постель. И он тоже знает. Кисть, вновь обмакнутая в желтый, рисует ромашки на её бедре, сплетает их в несоединенный венок, из которого неаккуратными пучками торчат цветы, и ведёт его к паху, обвивая ногу. Случайные прикосновения заставляют щеки гореть все сильнее — узел возбуждения внизу живота скручивается практически до предела, когда кисть быстро скользит от таза к лобку, заставляя распуститься какой-то диковинный цветок. Видимо, в нем много мелких деталей — он часто облизывает кончик кисти, чтобы сделать её острее. Она чувствует, как по её приоткрытым половым губам рисуют еле заметными движениями (боже, как хорошо, что она сегодня полностью выбрилась), и близость этого чертового предмета к жаждущему внимания клитору заставляет кусать губы почти до крови. Художник осматривает её тело оценивающим взглядом — и она знает, что оценивают вовсе не её, но почему-то от такого внимания становится уж слишком жарко. Она чуть отодвигает одну из ног в сторону — все-таки, лежать в одном положении тоже устаешь, и, заметив это движение, цепкий взгляд проходится именно там, где сейчас так влажно и горячо. Сердце замирает на несколько секунд. Он облизывает губы и отворачивается в поисках палитры, блестя глазами. Обмакнуть кисть в воду, убрать лишнюю влагу, набрать краску, коснуться кистью соска и обвести его несколько раз. А потом сделать ещё несколько мазков рядом, убрать кисть, оценить, покачать головой, убрать большим пальцем с соска лишнее. Наблюдать, как девушка дрожит. Попробовать нарисовать цветок снова, бесстыдно касаясь ее все там же и слушая тихие вздохи. Дорисовать ещё цветов, полностью закрывая ими всю грудь. Оценить картину, стараясь не обращать внимание на горящие щеки и приоткрытые губы «холста». — Ты… Закончил? — борясь с неровным голосом, спрашивает девушка. — Ещё нет, потерпи немного, — улыбается ей художник, вновь спускаясь к бедрам. Кисть обмакнута в воду, избавлена от остатков краски. Скользит влажной линией вверх по внутренней части бедра, останавливаясь возле приоткрытых губ, уже блестящих от смазки. Аккуратно касается клитора, с лёгким давлением обводя его всей поверхностью кисти, и неторопливо спускается ниже, собирая смазку. Девушка под ним рвано дышит, наблюдая за каждым изменением на его лице, и заливается краской по самые уши, когда он опускает кисть в рот, облизывая ее, чтобы заострить кончик, а затем вернуть обратно, теребя клитор уже тем самым заостренным кончиком. Она стонет, поднимая пах выше, но он тут же убирает кисть. Брюки начинают давить. — Ай, к черту, — звякает пряжка ремня, и девушка сглатывает, поднимая на него взгляд. Столкнувшись с его глазами, она поражается тому, насколько сильно они потемнели и полны вожделения. — Помню, тебе, кажется, нравились эти пальцы, — с задумчивым видом демонстрирует ей правую руку художник, — интересно, что ты скажешь, если они трахнут тебя? И уже через секунду её влажные складочки раздвигают теми самыми пальцами, что вызывали у нее неоднозначные желания уже довольно давно. — Размажешь хоть что-нибудь — выебу так, что на ногах стоять не сможешь и сидеть тоже, — понизив голос, отмечает художник, сжимая её клитор между пальцами и упиваясь сладостью услышанного стона, — поняла меня? — П-поняла… — еле произносит она, кусая губы. — А теперь проси. Проси, чтобы я тебя выебал, — пальцы входят внутрь, сразу два, и двигаются так быстро, что она теряет дар речи. — Пожалуйста… — стонет она, подмахивая бедрами, — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Я очень хочу этого, боже, пожалуйста! — Ты не сказала, чего ты хочешь, — пальцы вдруг резко исчезают, и внутри становится пусто до безобразия — настолько, что она начинает хныкать, — как же я могу сделать то, чего не знаю? — ухмыляется художник, снимая с себя брюки вместе с бельем и высвобождая колом стоящий член. — Пожалуйста, вставь в меня… свой член, — поднимает она глаза на него, и они полны мольбы: настолько, что ещё чуть-чуть — и вместо распущенной девицы перед ним окажется монашка, стоящая на коленях перед Господом, молящая простить ей все грехи. На колени её тоже можно будет поставить… — Хорошая девочка, — выдыхает художник, отводя одно из её бёдер в сторону и направляя член внутрь. И боже, блять, милостивый, насколько же это хорошо. — Ты такая узкая, — восхищенно шепчет он, — даже просто находиться внутри тебя — уже невероятно… Первый толчок — и стонут оба. Второй… Третий… Четвёртый… — Быстрее, — молит девушка под ним, выгибая спину и подмахивая бедрами навстречу его фрикциям. И он ускоряется. Разумеется, все, что было нарисовано — смазывается, стоит ему только склониться к ней и глубоко поцеловать. Их тела сплетаются в одном ритме, и от ярких степных цветов остаются лишь какие-то отдельные мазки. Он оставляет засосы на ее шее и ключицах в такой спешке, словно их вот-вот раскроют; вбивается внутрь с такой скоростью и остервенением, что нестерпимо хочется кончить. Снова поцелуи, мокрые, горячие, с языком, ноги на плечах — она стонет ему в рот, вылизывая каждый его уголок, стонет так громко, что даже поцелуем её не заткнуть, только, может быть, членом в горле, и от этих мыслей он кончает — бурно, внутрь, продолжая толчками вбивать сперму все глубже, и взгрызается в её плечо, чувствуя, как она сжимается и крупно дрожит, засасывая внутрь его член, до самой матки, выжимая из него все. Боже, храни бодиарт.