tearing apart

Пятнадцать минут. Для повелителя времени пятнадцать минут могут означать как микросекунду, так и несколько веков — в зависимости от необходимости. Для Доктора это означает, что ей нельзя останавливаться и думать. Мысли летят в голове со скоростью автомагистралей на Флоруме V, обгоняя друг друга, подрезая, сталкиваясь и взрываясь, но, сколько бы она ни пыталась, ей не удаётся зацепиться ни за одну даже на миг. Она закрывает глаза, плотно зажмуриваясь, массирует виски пальцами — в голове глухим набатом, словно колокол ТАРДИС, гудит телепатическая травма, которую она получила, пока стёртые воспоминания кусками влезали обратно в её истерзанный психической отдачей Матрицы мозг. У неё осталось ничтожно мало времени, чтобы позаботиться о себе, кое-как склеить и снова нацепить маску, чтобы никто, даже Яс, ничего не заподозрил. Умная девочка Яс, конечно, считает, что видит её насквозь, а ещё хочет, чтобы Доктор чувствовала себя хорошо, поэтому она обязательно будет задавать вопросы. Но проблема в том, что ни один ответ она не сможет понять по-настоящему. Даже если Доктор будет очень, очень стараться: хм, с чего бы начать? Да, Яс, мне очень больно, потому что сегодня мою родную планету разнесли на куски уже во второй раз, а я, оказывается, совсем не та, за кого себя принимала. Что я имею в виду? О, ничего особенного, я просто неизвестный ребёнок с неизвестной планеты, который подвергся экспериментам, возможным генетическим модификациям и принудительному стиранию памяти. Ещё у меня есть что-то типа полусотни (если повезёт) личностей, о которых я вообще ничего не помню. Отличный выйдет разговор, просто потрясающий. Доктор открывает глаза, издаёт истерический смешок, представив лицо Яс, и тяжело опирается на консоль ТАРДИС, которая успокаивающе гудит. Внутри тепло, но она плотнее кутается в свой тонкий плащ, борясь с подступающим комком в горле. Мысли ускоряются, и она теряется в этом бешеном вихре — повелители времени, киберлюди, Тектеюн, Кибериум, воспоминания Матрицы, её личность, скрывающаяся в бегах, джудуны, космические преступления, Галлифрей, такой мёртвый, такой жутко тихий, такой застывший в скорбной тишине… Этого слишком много. Всего слишком много. Не выдержав, Доктор наконец всхлипывает, поворачиваясь спиной к дверям — на всякий случай, ведь так у неё будет ещё десять секунд на то, чтобы утереть слёзы рукавом, пять — на элементарный трюк направления частички артронной энергии в сосуды, чтобы глаза не казались красными, и ещё секунды три на то, чтобы сфабриковать улыбку. Ведь Доктор не плачет, Доктор смеётся в лицо происходящему, бежит без остановки и спасает вселенную. Мысли упираются в стену — конкретную стену из азбантия, на преодоление которой когда-то потребовалось четыре с половиной миллиарда лет. Неужели они знали? Знали всё это время? Когда ссылали её прошлые воплощения, подвергали принудительной регенерации, отправляли в разные уголки Вселенной с «поручениями» — всё это продолжало быть частью миссий Дивизиона? Неужели и Боруса знал, глядя её старым телам в глаза? А Рассилон, помешавшийся на идее сделать повелителей времени высшими существами? А Совет, заключивший её (его) в исповедальный диск? Неужели все эти годы эксперимент продолжался? Ещё раз сдавленно всхлипнув, она медленно осела, повернувшись и спиной оперевшись о консоль. Сидя на полу, Доктор плакала, и конкретно в этот момент времени ей было абсолютно наплевать, что могут подумать те, кто увидит её в таком состоянии. Для этого она и не подпускала спутников близко. Для них будет достаточно увидеть только одну её сторону, потому что иначе в путешествиях больше не будет ни одной искры радости — только сухое понимание их необходимости. Иначе они будут знать, что летят на пляж не потому, что Доктору стало скучно, а потому, что она больше не может выдерживать урагана, бушующего в её голове, или потому, что ей нужно исчезнуть из этого сектора Галактики, пока последствия её решений не настигли её. Десять минут. Этого времени достаточно, чтобы наплакаться на ближайшую сотню лет, потому что слёзы — роскошь, недоступная повелителям времени. Доктору очень хочется, чтобы сейчас рядом оказался Мастер — но не тот, каким он стал после того, как их дороги окончательно разошлись. Ей хотелось бы, чтобы они провели хотя бы пару часиков, сидя на красной траве под деревом вместо лекции в Академии, и она опять спорила бы с ним о темпоральных перемещениях на дальние расстояния, увлечённо жестикулируя и поднимая тучи пыли каждым движением, когда традиционные одежды Прайдонского клана колыхались вслед за её резкими перемещениями. А он сидел бы и улыбался, не улыбкой безумного маньяка и не торжествующей ухмылкой охотника, заманившего добычу в ловушку. Он бы опять откинул со лба непослушную чёлку и протянул бы: — Какой же ты дурак, Тета. Сепалчезм, да проще взять обезьянку с Сол-3 и научить её проектировать ТАРДИС, чем объяснить тебе, что… В конце всё, конечно, закончится дружеской телепатической потасовкой, прежде чем луны Галлифрея опустятся за горизонт и они вернутся под трансдукционный барьер, чтобы разойтись по комнатам общежития. Но этого не будет. Не будет Мастера, не будет смеха, веселья и красной травы Галлифрея. Она сдавленно втягивает в себя воздух, ощущая, будто снова чует этот тошнотворный запах взорванной Цитадели. Этот момент преследует Доктора и, она уверена, теперь будет преследовать вечно — как она упала на колени на пороге своей ТАРДИС, беспомощно схватив рукой горстку песка, смешанного с обрывками и обломками, и пропустила его сквозь пальцы. Её жизнь теперь выглядела так же — всего лишь песок, обрывки и обломки. Одно мгновение поделило её мир на «до» и «после», и Доктор совершенно не представляла, как ей предстоит уживаться с этим «после». Пять минут. ТАРДИС сочувственно мигает тёплыми огоньками, что-то гудит, но Доктор совсем её не слушает. Взгляд её остановившихся глаз больше не похож на неукротимое пламя, которое, должно быть, горит в горниле самого Времени. Сейчас это — взгляд ребёнка, который падает с холма в пропасть навстречу своей смерти. Она потерялась посреди вселенной собственного существования, и непонятно, как теперь отыскать дорогу домой и чему верить. Доктора больше не существует. И существовал ли он когда-либо? Или она по-прежнему Доктор, ещё более верный своей клятве благодаря тому, что происходило в прошлом? Скрыть поиск информации от спутников — дело нехитрое и потребует минимальной сноровки. Но что делать, когда дорога приведёт её к цели, Доктор не знает — она до сих пор не уверена, что ей действительно стоит разбираться в своём прошлом. ТАРДИС издаёт мелодичный звон, предупреждая о том, что кто-то приближается к дверям. Доктор торопливо встаёт, всё ещё цепляясь за консоль — ноги не слушаются её, но она пытается изобразить беспечную позу. Быстро утирает рукавом дорожки слёз с щёк, делает глубокий прерывистый вдох — и возвращает на лицо привычную в каждом воплощении улыбку. В конце концов, Вселенная всё ещё ждёт. И Доктор продолжит выполнять свою главную работу, в которой она достигла вершин мастерства — притворяться до следующих пятнадцати минут, в течение которых она останется наедине с хаосом в её голове. — Ну что, как насчёт пляжа?