***
— Инман, значит... Он не отвечает. Сидит на розовом от заката снегу, сплевывает застрявшую в горле кровь и хмуро глядит вперед, на долину, прикидывая, что делать дальше. Определенно, он мертв. Никакой боли, никакого холода. И сердце тоже не бьется. — А меня Бози зовут. Парень же выглядит подозрительно оживленным. То ли смирился, то ли что-то задумал. — Это надолго? — спрашивает Инман. — Что надолго? — Это! — повторяет он громче. Покачиваясь на кончиках сапог, Бози заливисто смеется. — Нет, я, конечно, знал, что красив как долбанный архангел, но не думал, что сойду за Господа Бога! Откуда мне знать?! — разводит в ответ руками. Парнишка прав. Инман мысленно извиняется за глупый вопрос, но вслух ничего не говорит. Никто не может знать наверняка, что его ждет после смерти. А еще можно, оказывается, на том свете получить кризис веры, когда она не оправдывает ожиданий. Во всяком случае, Инман рассчитывал очнуться в аду, больше похожем на поля сражений, где он топил врагов в крови и грязи, а не в этом тихом месте. — Однако есть идея, почему все сложилось именно так, — вдруг задумчиво изрекает Бози, прерывая ход мыслей Инмана. Инман внимательно смотрит на парня, а тот пожимает плечами. — Чероки. — И? — Ну там, магия какая-нибудь. Это их место. И хижины тоже их. Я обошел округу, нашел свое тело и остальных, но больше никаких призраков. И... есть еще кое-что... Уклончиво опуская взгляд, Бози чешет затылок. — Ну, говори! — Я не смог выйти из леса. Похоже, мы тут застряли. Инман фыркает и поднимается с места. — Я должен проверить. Не вечность же торчать с этим балбесом.***
— Чего ты вообще ко мне привязался? Бози обнимает себя за плечи, склоняет голову набок и строит взгляд невинного олененка. — Одиноко. И страшно. Шутит, при этом выглядит нелепо, но Инман понимает, что за шуткой — правда. Ему тоже страшно. Лес оказался бесконечным лабиринтом, а неизвестность пугает, как и надвигающийся мрак. Им впервые придется смотреть в лицо ночи, будучи мертвыми. Он кивает и говорит: — Значит так: эта хижина твоя, а эта — моя. Друг друга не тревожим. Бози передергивает плечами, отвечает: — Как скажешь. Инман не верит беспечному тону, но отмахивается и уходит. Завтра попробует выбраться из леса еще раз, а ночью не стоит бродить в темноте, если дорог рассудок. Но зачем покидать гору? Все мысли об Аде. Зайдя в хижину, прикрывает дверь. Тут темно и уже не так жарко, как прошлой ночью, когда они занимались любовью, но зато в воздухе еще витает ее запах. Инман хоть и мертв, но может чувствовать. Ложится, закрывает глаза и окунается в воспоминания, от которых становится теплее. Спустя некоторое время над головой раздается короткий свист. Инман тут же подскакивает и вглядывается в темноту. — Ух ты! Не думал, что мертвые тоже могут... — Бози сгибается пополам и хохочет. — Уходи! — командует Инман, надеясь, что не видно, как лицо заливается краской. Мертвые же могут краснеть? Бози, однако, бесцеремонно заваливается рядом и продолжает рыдать от смеха, держась за живот. — А на этой стороне не так скучно, как я думал! Пойти, что ли, тоже помечтать? В бок весельчака упирается револьвер. — Я сказал, проваливай! — чеканит Инман, взводя курок, хотя и понимает, что это бессмысленно. Но никто не смеет осквернять его мысли об Аде. — Ладно, ладно, чего такой злой... Недовольно бубня, Бози удаляется. Инман замечает, что тот оставил шляпу. Недолго думая, кладет ее себе на грудь и пытается уснуть. Раз мертвым можно проснуться, то и заснуть тоже наверняка получится.***
Треск входной двери, со всего маху врезающейся в стену, мгновенно выводит из полусознательного состояния. С порога воют: — Конфедераааааат-повстанец, вот, собственно, кто я! А Линкольна свободы не стоят ни... о, моя шляпа! А я все думал, где же ее посеял? Инман трет глаза. О том, чтобы выспаться, не могло быть и речи. Полноценный сон призраку не грозит. — Ты всегда такой назойливый по утрам? — Только когда скучно. — Бози улыбается. Готов к новому дню. Еще и зарядку, верно, сделал. Яркий свет, проникающий через распахнутую настежь дверь, бьет по глазам, и Инман щурится. В хижине становится заметно прохладнее. — И как только Тиг из тебя дух не вышиб, просто поразительно, — качает головой он, глядя на чем-то довольного парня. От этих слов, однако, тот почему-то резко мрачнеет. — Да пошел ты, дезертир, — кидает Бози равнодушно и, напоследок прожигая ледяным взглядом, выходит на улицу. Инман выбегает следом. — Ты забыл кое-что. Швыряет шляпу. Бози ловит, не оборачиваясь. Ему кажется, или тот действительно хнычет?! Непрошеный укол совести. — Слушай, мне жаль. — Инман опускает взгляд, не зная, как точно выразить, что на уме. Ему еще не приходилось извиняться перед убитым, имея при этом шансы на ответ. — Я же говорил, что не хочу тебя убивать. Ты ведь еще мальчишка. Но ты не оставил мне выбора. Натянутое молчание. Щелчок пальцев разрезает тишину. Бози замирает, подняв голову. — Повелся! — Что? — не понимает Инман. То, что происходит в следующие секунды, подобно взрыву на поле боя, так же красиво, но смертельно опасно: Бози выхватывает револьвер и резко разворачивается, скрипнув снегом под каблуком; сверкает оскал, и дуло с ревом извергает пулю. Та пролетает прямо над головой. — Какого?! — Инман на автомате выхватывает свой ствол. — Ах ты!.. Не успевает: вторая пуля приходится прямо в лоб, и мир расплывается перед глазами. Он слышит, как убегает прочь стрелок. А потом наступает конец. Снег. Темнота.***
Чудовищным напором давит невидимая тяжесть. Он еле дышит, изнемогает от сжигающей нутро жажды. На языке стойкий привкус крови, перед глазами — багровая пустота. Даже пальцем шевельнуть не выходит. Пара мгновений, и становится ясно: это иллюзия. Инман, открыв глаза, осторожно ощупывает лоб, где должна зиять дыра от пули, но на коже ни царапины. — Черт бы побрал эту девку! — рычит он, поднимаясь со снега. За последние четыре года думать, что старушка Смерть в этот раз его точно скосила, не впервой. Но умирать и оживать дважды — ощущение не из приятных. Бегом по склону, глубже в лес. Револьвер наготове. Магазин у призрачного оружия наверняка бесконечный. Бози обнаруживается перед собственным телом. Оно не удержалось на лошади и свалилось бесформенной кучей, но лицо обращено к небу. Застывшие глаза открыты. Тусклые льдинки. Инман не подкрадывается — молча подходит уверенным шагом, не сводя взгляда с трупа на мерзлой земле. Настоящий Бози и призрачный — как близнецы. Только призрак выглядит куда живее. Оба, Инман и Бози, какое-то время смотрят на припорошенное снегом тело в совершенной тишине, а потом Инман первым подает голос: — По-твоему, это смешно? Бози усмехается. Видимо — да, смешно очень. — Зачем ты это сделал? — спрашивает с напором. — А что, красавчик, голова отвалилась? — Бози дергает плечами, по-прежнему не оборачиваясь к Инману и рассматривая самого себя, как музейный экспонат, только с трагичностью во взгляде. — Хотел узнать, что будет, если пристрелить призрака. — Да ничего не будет, — с сожалением отвечает Инман и тяжело вздыхает. Уж лучше бы что-то было. — Это я уже понял. — Мог бы в себя выстрелить. Ну так, для разнообразия. — Не, говорят, это грех. Не в силах сдержаться, Инман оглашает лес звонким смехом — а блондинчик-то хорош, шутить умеет! — и выпускает пулю шутнику в висок. От немого выстрела не вспархивает ни одна лесная пташка, зато Бози валится ничком рядом со своим телом и набирает полный рот снега. Инман хохочет пуще прежнего, заходится в натуральной истерике: и хочется уже остановиться, но отчего-то не выходит. Парнишка наконец приходит в себя, нахлобучивает на белесую макушку сбитую шляпу и начинает отплевываться. Инман затихает, лишь негромко посмеиваясь, хотя наблюдаемый им процесс не менее забавен. Бози же угрюмо молчит и отводит глаза. Набрав полную грудь свежего воздуха, Инман выдыхает, чтобы успокоиться. Воздух из легких выходит со свистом. — Знаешь, я тут подумал, — начинает он, опуская ладонь парню на плечо, — меня забрали в долину. Призрак должен находиться рядом с телом. Без обид, но ты не вышел отсюда, потому что ты здесь. — Выразительно указывает на труп. — А я выберусь. Сожаление Бози скрывает полями шляпы, надвигая ее на глаза. И молчит. Но Инман все видит и все понимает. — Ничего личного, — добавляет он, уже серьезно, без тени насмешки. — Прощай. Хлопает несчастного парня по плечу, разворачивается и делает шаг прочь. Да, надо идти. Здесь оставаться нельзя. Как нельзя и привязываться к тому, кто тебя убил, только лишь потому, что именно с ним тебе повезло застрять по ту сторону. Шаг. Еще один. Другой. Инман замирает, боясь обернуться и посмотреть мальчишке в глаза. Неужели Бози так ничего и не скажет? Молча позволит уйти? В спину прилетает ком снега и невероятно грязная ругань.***
— Я надеялся, ты вернешься, — будничным тоном говорит Бози. — Извини. Сидит у хижины, прислонившись к стене, опустив голову. Встречает коротким взглядом — ни тени эмоций. И куда делся прежний задор? Инман присаживается рядом и кладет голову парня себе на плечо, как будто они знакомы с детства. Тот не сопротивляется, но и взгляда не поднимает, и Инман позволяет себе дотронуться до светлых волос. — Нет, не извиняйся, — выдает он после минутной паузы. — Никто не заслужил вот так просто лежать на земле и не быть погребенным. Качает головой, чувствуя, как накатывают эмоции, хлестко, наотмашь, хотя в последнее время казалось, что душа выжжена дотла и едва ли может что-то чувствовать. В горле встает ком. Бози молчит. Инман продолжает говорить сдавленно: — Я ушел, чтобы не видеть этого больше. Бесконечные горы разорванных в клочья трупов, о которых никто не позаботится. Кровавые смердящие болота. Знаешь, временами мне снились жуткие кошмары. Я устал и надеялся никогда больше не убивать. — Смахивает украдкой случайную слезу. — Если войне и суждено когда-нибудь закончиться, то уж точно без меня, так я решил. Утерев расчувствовавшийся в тон глазам нос, Инман опускает взгляд и вздрагивает от неожиданности: пока он предавался воспоминаниям, о которых клятвенно обещал себе забыть, да изучал взглядом светлое небо, Бози успел поднять голову, так что они едва не сталкиваются лбами. И теперь паренек смотрит так пристально и кривит лицо, будто собирается излить снегу душу в отвращении, а Инману становится неловко за свои слова. Нахмурившись, Бози вдруг заливается краской. — Ненавижу дезертиров! — восклицает, скалясь, и отталкивает Инмана. — Перебил бы всех! Из-за таких, как ты, мы и проигрываем! В грудь Инману упирается палец в драной перчатке. — Ты бесишь! Надо же было застрять на этой чертовой горе именно с тобой! — заканчивает на гневной ноте Бози и глядит злобно, раздувая ноздри, как взбешенный бык. И слова, вроде бы, обидные, хотя по существу, и все же Инман улыбается — парень явно в сердцах несет чушь — и решает подыграть. — Ах вот оно что! Может, тогда решим этот вопрос как мужчины? Недоверчивый взгляд. — Ты о чем? — Кто достоин этой земли. — Инман поднимается, закатывает рукава. — Раз уж мне выбраться не удалось и мы снова вместе, то надо бы разделить территорию. Как считаешь? К Бози возвращается самоуверенный оскал. Парень дерзко вскидывает подбородок и бросает с вызовом: — А что? Отличная идея. — Я же тебя заставлю звать матушку, — сделав большие глаза, дразнится Инман, покачивая головой. — Да я тебе зад надеру, старик, и глазом моргнуть не успеешь, — парирует Бози. В голубых глазах жажда схватки. Инман сжимает кулаки. — Попробуй, принцесса. Твое окровавленное личико будет хорошо смотреться на снегу. — Больной ублюдок. Это война!***
Кто бы мог подумать, что так выйдет? Инман делает новую пометку в уме: мертвые выматываются, как собаки на гоне. А еще они кричат, стонут, плачут и смеются. Чувствуют короткие вспышки боли. Падают от ударов, выстрелов. Умирают. Восстают и снова кидаются в драку. И воздух насыщается запахом крови и пота. Стоит лишь глубоко вдохнуть — и чувствуешь себя живым. Рядом лежит Бози с разукрашенным лицом, ловит языком снежинки, как малое дите, и не может прекратить ржать. Натурально. Как лошадь. Инман сам невольно улыбается. Ох, вот это безумие было! Как будто ему снова шестнадцать. — Говоришь, других призраков тут нет? — переведя дух, заводит он разговор. — Не видел. Ответив, Бози продолжает свою забаву. — Я тоже. — Выходит, мы тут реально вдвоем. — Смотрит на Инмана и снова закатывается в хохоте. Рассудком помутился, что ли? Еще пометка: мертвые сходят с ума. — Все же не просто так? — Инман закладывает руку за голову и задумчиво смотрит в бездонную голубую пропасть над ними, откуда неторопливо летят пушистые снежинки. Он вспоминает индейцев чероки и то, что когда-то слышал о магии, о потустороннем мире, совсем не таком, как в церковных учениях. Бози пожимает плечами. — Может быть. — И секундой позже принимает сидячее положение, оторопело глядя на Инмана, словно озаренный идеей: — Может, это потому, что мы друг друга убили? — Кто знает? Бог молчит. Бози снова плюхается на снег. — Знавал я одного чероки, — Инман сдувает с носа снежинку, — о заклинаниях своего народа трещал без умолку. Я тогда и подумать не мог, что это может быть правдой. — Но о таком он не упоминал, верно? — Верно. Не упоминал. Воцаряется тишина. — Ты уже думал, что делать дальше? — нарушает ее Бози. Теперь очередь Инмана пожимать плечами. — А я знаю, чего хочу! — Парнишка облизывается, скрещивает за головой руки и устремляет мечтательный взор в небо. — И чего же? — Расскажи о своей девушке? Инман настораживается. — Ада моя жена. — Хорошо, расскажи о жене. — Что именно ты хочешь услышать? — Ой, только не делай вид, что унесешь эту тайну в могилу. Ты все равно мертв! — Да о чем ты? — искренне не понимает, но чувствует подвох. Разбитые губы расплываются в загадочной улыбке. — Хе, красавчик, когда мы встретились, у тебя на лбу все было написано. А она та еще штучка, знаешь. Ух, я бы... — А ну замолчи! — Ну расскажи, как вы там... — Ну уж нет! — отрезает Инман, чувствуя, что густо краснеет, совсем как юнец, а потому отворачивается, встает и направляется к хижине, говоря тем самым, что разговор окончен. — Не будь таким засранцем! — доносится вслед. — У меня давно девчонки не было, я хочу послушать! — Нет, — отвечает Инман уже из-за двери, в которую настойчиво скребутся. Немного подумав, говорит, улыбаясь воспоминаниям: — Я умер со вкусом ее губ на своих. Вопль зависти.***
— Инман. — Что? — Ничего. Спустя пять минут тишины: — Инман. — М? Молчание. — Инман. Бози получает раздраженный взгляд. Они сидят в хижине Инмана и не могут уснуть — если то состояние оцепенения, в которое они впадают по ночам, можно назвать сном, — и просто думают каждый о своем. Иногда разговоры утомляют. — Я тут подумал, — Бози оживляется, — вдруг проклятие снимется, если мы переспим? — Чего-о-о-о? — Ты слышал. — А ты себя слышал? В темноте не так хорошо видно, как, верно, следовало бы видеть призраку, но Инману кажется, что парень смотрит с надеждой. — А вдруг поможет? Будет как в сказке. — Это вот все, и твое предложение в том числе, на сказку не очень-то похоже! — Не узнаем ведь, пока не попробуем. — Извини, но я пробовать не хочу. А как же гнев божий? Или думаешь, он до нас уже не доберется? Да и как ты себе это представляешь? Я вот... — Инман задумывается на мгновение, а потом мотает головой, вытряхивая оттуда навязчивые образы, — нет! Кроме того, мы мертвые, как у нас вообще может что-то получиться? Этот акт, он для живых, понимаешь? — И его самого удивляет то, как спокойно и обстоятельно он рассуждает. Видимо, вокруг творится столь необъяснимое, что уже ничего более не кажется странным. — И я верен Аде, так что точно нет. И, да, ты мужчина, так что хотя бы поэтому мне не нравишься! И... — Инман. — Ну что?! — Ты чего разгорячился, я уже молчу давно. Инман зло шипит и хочет чем-нибудь запустить в Бози, но под рукой ничего не находится, так что они просто продолжают сидеть в тишине по разным углам. — А почему не получится? Помнишь ночь, когда я к тебе зашел, а ты... — Заткнись! — выкрикивает Инман, в ужасе вспоминая тот неловкий момент. Хватается за голову. Хижина едва не разрывается от громкого хохота Бози. — Да расслабься, красавчик, расслабься, — выдыхает парень. — Я все равно не смогу с тобой это сделать. — Это почему же? — Секрет. Тишина. — Ну скажи! — Нет. — Скажи, говорю! — Не могу! — Бози опять заливается смехом. — Разонравился? Ну и хорошо! — Инман скрещивает на груди руки, но любопытство все еще гложет. Что задумал этот шкодливый лис? — Нет, просто ты бываешь таким милым, сам того не осознавая! Боюсь, в процессе я просто умру от хохота, глядя на твое лицо! Если у меня вообще что-то поднимется. Выстрел. В темном углу что-то с треском валится на пол. Кто-то. «Сделаю вид, что ничего не слышал», — думает Инман и кивает своим мыслям.***
Инман подскакивает от звука удара и щурится, пытаясь разглядеть в сумраке хижины источник шума. Новый хлопок: в стену снаружи врезается ком снега. Следом доносится вопль: — Дезертир, выходи! — И тебе доброе утро, — с зевком отвечает Инман, выползая под лучи рассветного солнца. Бози, висящий на ветке головой вниз, хохочет громко и на удивление метко для своего положения заряжает снежком Инману в лицо. Вот паршивец мелкий... Отплевываясь, Инман вытирается рукавом и сгребает в руке порцию снежной каши. — Даже не спросишь, как у меня дела? — расстроенно тянет повисшая на дереве мартышка. — Скучно. Быть мертвым очень скучно, Инман! — Бог велел терпеть. В сторону Бози летит снежный шар и попадает в ствол дерева, не задев цель. — А я хотел бы летать! — Бози спрыгивает с ветки, крутанув сальто. Приземляется на обе ноги, даже не пошатнувшись. — И где ты так научился? — удивляется Инман. Только Бози поднимает голову, как в него летит повторный залп. Получив снегом в лицо, парень отшатывается назад и прислоняется спиной к дереву. Смеется. — Не важно. Ты тоже попробуй, если хочешь. Насмерть не убьешься, гарантирую. — Резким движением захватывает ком снега. Инман уклоняется — снаряд летит мимо. Не давая себя опередить, зачерпывает снег, сминает в ладонях и, быстро прицелившись, метает. В этот раз промазывает он: Бози исчезает за деревом. — Черт! — ругается Инман, потому что противник выбрал надежное укрытие, а он остался беззащитным на открытой местности. Бози обстреливает его, попадая раз за разом и мешая наносить ответные удары. Тогда Инман прячется за хижину. — Это нечестно! — кричит Бози. — Ты первый спрятался. — Тогда выходим на счет «три»? — Давай. Они ведут отсчет, затем одновременно выскакивают из укрытий. Кружат по двору, не сводя друг с друга глаз, и делают ложные выпады, пытаясь сбить с толку противника, чтобы тот подставился под удар. Инман проигрывает и получает новую порцию снега в лицо. Бози, хохоча на весь лес, сбегает вниз, на дорогу. Он снова где-то потерял шляпу, и его светлые волосы сверкают в лучах солнца, как неведомый Инману драгоценный металл. Отряхнувшись, Инман несется за ним. Все в снежной пыли, взмокшие и разгоряченные, они оказываются на открытом склоне, где прятаться уже негде. Отдышавшись, идут тараном друг на друга, не желая уступать. Потеряв равновесие, Инман падает на спину. Споткнувшись об него, Бози валится сверху. — Твою ж... — выдает Инман от неожиданности, но затем срывается на смех. Бози, скатившись набок, ему вторит. Инману сейчас действительно хорошо. Хоть на пару минут исчезает тяжесть внутри, вырываясь наружу хриплым смехом. На душе становится непривычно спокойно. Странно, но вместе им лучше. Стрелять друг в друга — снежками или пулями — уж точно веселее, чем гнить в одиночестве тихим призраком. Солнце встает над долиной, заливая снега искрящим золотом. Сегодня рассвет особенно прекрасен. На небе ни облака, наверху — прозрачно-голубая бездна. Хочется вот так лежать весь день и смотреть вниз. Где-то там Черный Лог. Где-то там скорбящая по нему Ада. Спасибо небесам за то, что она не одна, ее есть кому утешить. Сбоку снова раздается счастливый смех. Видно, его непостоянному соседу надоела тишина. Инман улыбается. Пусть он здесь, он тоже не одинок.***
— Я понял, чего хочу больше всего. — И чего ты хочешь? — Убраться отсюда на небо, чтобы сверху смотреть на Аду. Я выжил на войне только благодаря ей. — Ясно. Извини, что оборвал вашу с ней встречу. Простить тяжело. Инман вспоминает слепого старика, у которого спрашивал, что бы тот отдал за возможность прозреть на десять минут. У него отняли Аду. У Ады отняли его. Но надежда увидеть ее еще раз никогда не умрет. Да только к ней более не прикоснуться. Инман понимает, что молчит слишком долго. Надо что-то сказать. — Ты все еще хочешь услышать, как мы провели ночь? Инман не шутит. Но Бози выглядит подавленным. — А? Нет. В другой раз. — Что с тобой? — Не могу сказать.***
— Ты спрашивал, что со мной? Мне страшно. Я хочу перестать бояться. Перестать бояться, черт возьми. Меня все пугает до чертиков! Этот лес, эти трупы, до которых никому нет дела, эта тьма, эта ситуация. Все! Бози смотрит на свое занесенное снегом тело, уже почти превратившееся в сугроб. Синяя кожа трупа не имеет ничего общего с живым призраком. Говоря о страхе, в этот раз Бози не шутит. Инман вздыхает. Колкой волной накатывает боль. Он понятия не имеет, каково это — смотреть в лицо смерти, в самом прямом смысле. Как бы он себя чувствовал на месте Бози? Как и этот несчастный парнишка, тоже бы раз за разом возвращался к своему телу? Ему хватает просто гадать, правильно ли он прожил свою жизнь и за какие грехи остался бродить по земле. Кто знает, что сейчас на самом деле оплакивает Бози. — Никогда больше не ходи сюда. — Инман касается его плеча. Бози слабо улыбается. — Спасибо, что не оставил меня. «Себя благодари», — думает Инман, но молчит. Вместо этого говорит: — Пойдем. Протягивает парнишке руку. Тот, всхлипнув, сжимает его ладонь. Холодно.***
Они сидят бок о бок, будто это поможет призракам согреться. Снаружи бушует метель. Скрипят от ветра доски и воют сквозняки. Внутри почти так же холодно, как и снаружи. Когда Инман рассказывает про свои успехи в бою, Бози выбрасывает вперед кулак, напоминая совсем мелкого мальчишку. — Так вам и нужно, янки! — кричит он. «Вот сам бы и убивал их», — скривившись, думает Инман и жалеет, что завел этот разговор. Но Бози опять жаловался на скуку и просил подробных кровавых рассказов. Инман думает об этом и спрашивает: — Если ты так ненавидишь янки, чего сам воевать не пошел? В глазах Бози отражается удивление. — Зачем идти воевать, когда можно этого не делать? Не хочу показаться грубым, но ты вот рвался в бой, да? Бой ты получил, тебе не понравилось, и ты сбежал. Вот и мне бы там не понравилось. Я жить хотел. — Жить хотел. — Инман качает головой. — Охотясь на дезертиров. — А я не говорил, что святой. Пауза. Мысленно Инман ругает себя за длинный язык. И с каких пор он стал таким разговорчивым? Раньше из него и клещами слова было не вытянуть. — Я трус, разве это не очевидно? — добавляет Бози грустно. — Я и пошел-то к Тигу, только чтобы избежать фронта. — В этом есть здравый смысл. Я бы сказал, что так ты хотя бы выжил, но это неправда. — А я не злюсь на тебя, старик. — Что? — Умереть в перестрелке — не так уж и плохо, знаешь. — Да ты даже пожить толком не успел! — А ты? Много хорошего за свою жизнь видел? Инман пожимает плечами. Да как сказать... Вернувшись к Аде, он, кажется, только начал жить. И тут же умер. Но перед смертью увидеть Аду, почувствовать ее тепло хоть на одну ночь — стоило всего. — Я простой плотник, Бози. Дома я видел только доски и гвозди. На фронте тоже их видел: гробов с мертвецами там было больше, чем живых. Но также видел и кое-что прекрасное. Не стал бы жаловаться на свою жизнь. — Повезло, если было что-то хорошее. — Ну а ты. Чем занимался до того, как попасть к Тигу? — Да ничем особенным. — Бози пожимает плечами. — Папаша пил, колотил мать и ничему не обучил толком. Да он и сам не умел ничего: мы голландские иммигранты. Зато мне нравилось ходить в школу. Как-то мечтал сбежать из дома и попасть в цирк. Инман изумленно усмехается: — В цирк? Вот это да! И что же помешало? — Не знаю. Наверное, то, что цирка я никогда не видел, — смеется Бози. — Зато вот научился паре трюков. — У тебя хорошо получается. — Спасибо. Помогало воровать и ловить дезертиров. — Его улыбка тускнеет. — Лучше бы сбежал. Но жалеть уже поздно. Над ними снова нависает тишина, прерываемая свистом ветра. В щели старых досок задувает снежинки, и кажется, что в хижине идет снегопад. — Инман? — М? — Я правда рад, что ты рядом. За какие-то мгновения так темнеет, что он не видит Бози, только чувствует. — Я странно себя чувствую, Бози. Для отца твоего я слишком молод, но... будто у меня появился взрослый ребенок. — Скажешь тоже. Это кто из нас еще ребенок? Закрыв глаза, Инман улыбается. Бози вдруг обнимает его, но ощущение чужого тела какое-то далекое. Потустороннее. — Я рук своих не чувствую, — говорит Бози, и голос его доносится приглушенным эхом. — И тебя тоже не чувствую. Интересно, призраки вообще могут умереть от холода? Наверное, они и правда медленно замерзают, думает Инман, ведь даже говорить уже становится трудно. Но все же он размыкает сухие губы, чтобы сказать тихо: — Я тоже на тебя не злюсь, Бози. Дальше — тьма.