Вера

-Алексей, прости меня. -Нет. Он опять начинает этот разговор полушепотом, пока я провожу дрожащей рукой по запотевшему стеклу. Я провожу, оставляя после себя длинные следы, через которые видно вечерний зимний Петербург. Я оставляю после себя картинку, через которую он смотрит, как на крыльцо нашего дома падает хлопьями снег. Моего дома. Который я сам выстроил из обломков для себя и Анны. Который я выстрадал на чертовой работе, пока он любил. Пока он приносил ей счастье, а я сына. Пока он ее целовал, а я сжимал зубы, отвечая на вопросы тётушки. Пока я говорил, что я доверяю, а он вытирал ноги о порог дома, который он разрушил. Он опять начинает этот разговор и касается подушечками пальцев моего плеча, пока я опираюсь руками на подоконник и не позволяю себе чувствовать. Плакать, умолять, бить по щекам, кричать, ненавидеть, любить. Его, ее, их пакости, их россказни, его исповеди, ее истерики. Пока я не позволяю себе задерживать дыхание, пока он просит повернуться, ответить ему, пойти за ним, утонуть вместе с ним. Я не такой как он, поэтому, пока он просит, я сбрасываю его руку с плеча и шумно втягиваю морозный свежий воздух, потому что я себе обещал, что больше никогда не поверю ему, ей, тому миру, что они создали на обломках нашего. Что никогда не поверю тому поцелую в шею, который он оставил на моей коже три месяца назад. -Алексей, ради бога, это все просто один большой спектакль. -Нет. Он снова продолжает доводить меня своими речами, пока я задергиваю шторы и выключаю свет. Пока я прекрасно понимаю, что он сам не знает о чем говорит, зато знаю я. Знаю, что это и правда спектакль, но не с Анной. Он бы не смог поступить так с ней. С любимыми так не поступают. Любимым не играют спектакли, зачем играть, когда чувства настоящие, когда они рвутся наружу так сильно, что ты не можешь заснуть один в тишине пустой комнаты, когда первое, что ты делаешь после пробуждения, это встреча с ней, потому что без нее уже никак. Нет. Для любимых есть любовь. Для таких, как я, кто-то придумал спектакли. Которые он играет мне каждый день, когда переступает порог дома, который я строил, чтобы он в него пришел. Он снова пытается достучаться до меня, пока я закрываю дверь на ключ и прислоняюсь лбом к дверному косяку. Мои руки опускаются от бессилия, и я больше не имею никакого понятия, что мне делать. Потому что их всех, кто-то научил любить. Научил при первой же ссоре бить посуду, кричать, по ночам накручивать чужие локоны на палец и улыбаться безмятежному выражению лица напротив. Их кто-то научил видеть отражение друг друга в каждой поверхности, в окнах домов, поездов, ресторанов и книжных лавок. Их кто-то научил делать больно одним лишь словом пожалуйста, но меня никто не научил. Не научил любви, не научил книжным лавкам, поездам и этому тихому пожалуйста в пустоте моего кабинета. Никто не научил тому, как выставить его за дверь, когда с ним уже невозможно. -Алексей, пойми же! -Нет. Он снова рвет себя на части, падает на колени возле моего стула, пока я клянусь себе в тысячный раз, что никогда не опущусь до того, чтобы просить у него прощения. Потому что я больше не могу выносить его присутствия, его запаха, его голоса, кудрей на его голове, слез и цвета его глаз. Потому что я больше не могу выносить его любовь к ней, ее саму, наших общих детей, его детей от нее. Я больше не могу выносить той боли, которая живёт во мне с того самого момента, когда он перешагнул порог бального зала на очередном скучном приеме. С того самого момента, когда наши глаза встретились в первый раз, и я уже все знал, но никак не могу отвести взгляд от голубой дымки, от кудрей цветом в осень и сигареты в губах цветом в зрелую вишню. С того момента, когда он сказал мне, что любит, а я подумал, что меня. Он снова смиряется, пока я поддеваю его подбородок пальцами и сжимаю до синяков, потому что ненавижу. Все то, что с ним связано. Ненавижу джаз, театр, балы, сигареты, шампанское, дорогие рестораны, морковные торты, цвет его глаз и ее. За то, что он ее любит. За то, что он целует ее в уголок губ, пока она смеётся над очередной его глупой шуткой. За то, что он гладит по волосам их маленькую дочь, которая так сильно походит на него, что я начинаю задыхаться в приступе истерики, когда забираю ее у него. За то, что она счастлива, он счастлив, они счастливы, они любимы. За то, что они любят, пока я лишаюсь всей своей жизни, которую так долго строил. Лишаюсь всего, потому что, когда он бьёт наотмашь по одной щеке, она просит подставить другую. И я подставляю. -Алексей, я люблю тебя! -Нет… Он опять начинает этот разговор полушепотом, а заканчивает криком, пока я перегибаюсь пополам от того, что снова проиграл. Проиграл все. Свой дом, жену, детей, свои чувства, любовь, ненависть, радость, печаль, злость. Проиграл всего себя. Снова проиграл ему. Потому что, когда он сказал, что любит, я подумал, что меня и поверил в это. А он этого и хотел. Он остался и делал вид, что я ему нужен, что он меня любит. Он снова и снова прикасался к моей щеке своей грубой ладонью и целовал в уголок губ, пока я смеялся над очередной его шуткой и гладил по волосам нашу дочь, так похожую на него. Он накрывал меня одеялом утром, а ночью блуждал руками по моему телу, пока я сгорал в этом огне. В его страсти, в его чувствах, в его любви. Пока я любил его, и он делал вид, что ему это нужно. Он снова начинает этот разговор на закате, а заканчивает к полуночи, пока я валяюсь у него в ногах. Пока я сдаюсь, потому что точно знаю, что больше не смогу. Больше не смогу без его обмана, без него. Потому что я смотрю в его глаза, в которых стоят слезы и слишком сильно хочу его поцеловать. И целую, пока он прижимается ближе. Жар от его тела. Мне становится тошно, мне становится тесно, мне становится душно. Я открываю окно, пока он касается моего плеча подушечками пальцев, и я откидываю голову ему на плечо, пока он целует меня в линию челюсти и сжимает мою талию грубыми ладонями. Он снова говорит, что любит, я закуриваю сигарету, пока он спускается поцелуями по груди, и провожу пальцами по запотевшему окну. Я оставляю след на окне дома, который построил, чтобы он его разрушил. Он оставляет поцелуй на моих губах, которые я отдал ему, чтобы он снова меня обманул.