"Да" (бонусный драббл по "Рогачам")

— Лемм, я скучаю по своей жене, — сказал Квиррел в тот самый момент, когда Лемм уже готов был погрузиться в глубины величайшего в Халлоунесте Архива историй. В одно мгновение Лемм подскочил и вытаращился на Квиррела, будто рыба, пойманная на крючок. Квиррел, чёртов мерзавец, остекленелым взглядом смотрел вдаль, совершенно бессовестно не обращая никакого внимания на то, какую новость он только что сбросил Лемму на голову. Хоть бы в глаза смотрел, раз собирался так разоткровенничаться. Чтобы просто взять, да и поделиться подобной информацией? Крайне не в духе жука, что был таинственнее любого артефакта Королевства Пустоты. Такие важные вещи следует произносить с осторожностью, соблюдая такт… — ЧЕГО? — возопил Лемм на пределе своего голоса. Квиррелу хватило наглости выглядеть растерянным. — О, НЕТ, ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ, — не унимался Лемм. — НЕ ТЕБЕ ТУТ СТОЯТЬ С ОЗАДАЧЕННЫМ ВИДОМ. А МНЕ. ЭТО ТОЛЬКО МОЁ ПРАВО. — Лемм, почему Вы кричите? О, боги и Червы, он произнёс это в очередном своём странном лихорадочном припадке. Конечно же, Квиррел мог сказать нечто подобное только находясь не в себе. Разве Квиррел вообще способен был открыться и поведать о своей… своей жене при нормальных обстоятельствах? Квиррел женат? Был женат? В прошлом? Но скучает даже сейчас? По ней? У него были отношения с женщиной? У него были к ней чувства? И он, по некоей богомерзкой причине, рассказывает об этом только сейчас, находясь в Архивах? — Как ты… Почему… — нет, Лемм, идиотина, ты же не станешь спрашивать, почему Квиррел скучает по своей жене. — Что ещё значит, ты скучаешь по своей жене? — Я так сказал? — Квиррел был не менее ошарашен. — Я-я, должно быть, оговорился. Забудьте. Просто с языка сорвалось. — «Лемм, я скучаю по своей жене» — какая-то длинная оговорочка. — Воистину, я совершил этот подвиг совершенно случайно, — ответил Квиррел. — Это нелепо! Если не хочешь, чтобы я донимал тебя расспросами, так и говори. — Мне нечего Вам сказать! — воскликнул Квиррел с нажимом, которого Лемм от него не ожидал. Даже в тот день, когда они стояли под дождём перед статуей Полого Рыцаря. — Я не был женат, и уж точно никогда жену не терял, что бы за глупость я ни произнёс, это не имеет никакого отношения к реальности! Лемм долго и упорно смотрел на Квиррела. Взгляд зацепился за то, как его ладони сжались на эфесе гвоздя, как он опустил голову и вперился в пол, хотя секунду назад вглядывался в потолок. Лемм осматривал жука, как он обычно осматривает состояние своих древностей. Всего целиком, подмечая детали натренированным глазом. — Ты совсем не умеешь врать, — подытожил Лемм. Квиррел прищурился. — Если я Вас не убедил, то и не буду тратить время. Пойду, прогуляюсь. — В одиночку? В таком-то месте? Квиррел обернулся и посмотрел на Лемма взглядом, в котором сквозило сожаление. Или, вероятно, привкус раздражения. Лемм не был экспертом по части чтения эмоций других жуков. Он скрестил руки. — Раз тебе нужно время, чтоб привести свою голову в порядок, так бы и сказал. Квиррел недовольно поморщил лицо и с нажимом произнёс: — Прощайте, Лемм! И ушёл. (Позже, когда Лемм обнаружил Квиррела, выходящего на спотыкающихся ногах из палат Наставницы, всего израненного, в кислотных ожогах, но в ясном состоянии ума и, о чудо, живого, он начисто позабыл об этом разговоре).

*

Вообще-то, Лемм не помнил о нём до тех пор, пока оба они не очутились на свадьбе посреди Снежного Брега. — Никаких официальных одежд, ни тебе алтаря в центре, никакой обрядности! — Лемм продолжал свою тираду на заснеженном побережье, пока Квиррел доставал из сумки хлеб для перекуса. — Но то количество инструментов, что они использовали, и столь изощрённые ритуалы — те же традиции, что имелись в Халлоунесте, но без центральной фигуры — невероятно! Просто не верится! И этот городишко ещё имеет наглость стоять здесь, посреди снежного ада, где едва ли можно отыскать дорогу туда и обратно, быть столь удивительным и никоим образом не говорить об этом… — Не уверен, что горожане заинтересованы в том, чтобы всякие старьёвщики допрашивали новобрачных на предмет их одежд прямо во время свадебной церемонии, — сказал Квиррел. — Я не собирался просто отсиживаться в сторонке и позволить им уйти, не объяснившись, Квиррел! Это артефакты как минимум трёхсотлетней давности. Подумай, я мог всю жизнь провести, ничего не зная об этом месте, и я даже понятия не имел бы, что упускаю. Квиррел протянул Лемму кусок хлеба с таким самодовольством, на которое не был способен ни один жук, просто передающий другому хлебную корку. — Рад, что ты повеселился, — произнёс Квиррел. — Хотя, полагаю, большинство жуков на свадьбах наслаждаются всё же разговорами и приятной компанией. Лемм содрогнулся. — Ладно, не компанией, а едой и напитками, — сказал Квиррел. — Речь о реликвиях, Квиррел. — Не уверен, насколько платье считается реликвией, если невеста его ещё носит, — Квиррел отломил кусок хлеба и себе, и в задумчивости пощипывал. Он был отвратительно доволен тем, что сидит на заснеженном берегу и вдыхает морозный воздух, как какой-то простак. Просто возмутительно, что Квиррел мог заставить такое времяпровождение выглядеть увлекательно. — Не могу поверить, что ты ни разу не бывал на свадьбах. Говорят, они известны не только своими обрядами, о которых можно писать заметки. На них ещё и весело. Лемм заворчал. — Быть может, тебе, раз уж это ты у нас когда-то был женат. Квиррел что-то промычал и сел обратно. — Всё ещё считаешь, что я был женат? Лемм сощурился. — Ты же сам мне рассказывал, — слегка настороженно ответил старьёвщик. Не то чтобы Лемму было любопытно, не то чтобы он чрезмерно увлёкся этим жуком, который месяцами жил под его крышей, но Лемм прежде не встречал никого, кто был так же скрытен, как Квиррел, когда речь заходила о нём самом, и кто настолько же сильно не любил, когда суют нос не в своё дело. Лемм уже давно не видел, чтобы лицо Квиррела становилось непроницаемой маской, но он и не хотел бы снова это увидеть, поэтому предпочитал действовать осторожно. Слава богам, Квиррел лишь помотал головой. — Нет, не воспринимай всерьёз. В тот момент я был не в себе. Я… грезил. То была мимолётная, но прекрасная фантазия. — Ты грезил о том, что женат, — проговорил Лемм. На ком-то конкретном, если догадки Лемма о дорогущем гвозде Квиррела и его странной осведомлённости об Архивах были верны. — Ну, когда ты вот так ставишь вопрос, то кажется, будто речь идёт о трагической истории двух влюблённых, которым не суждено было быть вместе. Выражение лица Квиррела сделалось отвратительно отрешённым и покорным. — Нет, я уверен, ты не хочешь выслушивать мои бредни, — проговорил он, будто Лемм не подписался на все эти глупые странствия только ради того, чтобы слушать бредни Квиррела. — В любом случае, это короткая история. Настолько, что она не случалась. Я так и не спросил её. Я был не в праве, и наши отношения не были… Она никогда бы не ответила… — Ох, глупости, — пробормотал Лемм, зная, как любят жуки Халлоунеста, и Квиррел в частности, зацикливаться на этикете, церемониях и благопристойности. — Это ведь она подарила тебе твой гвоздь? Я прав? И ты хочешь сказать, что она не вышла бы за тебя замуж, если бы ты попросил её руки? И Лемм замолк, осознав, что Квиррел пялился на белое зимнее солнце и удивлённо моргал. А ещё Квиррел ничего не говорил, и Лемм напомнил себе, что он влез на территорию давно забытой истории любви столетней давности, и едва хоть что-то об этом знал. Кроме того, теперь мало что имело значение, когда всё было давно мертво и не единожды зарыто. — Забудь, — сказал Лемм. В ту же секунду Квиррел ответил: — Она могла бы. — Чего? — спросил Лемм. Квиррел начал безудержно смеяться, в нервной манере, как кто-то, кому только что внезапно сделали предложение. — Ты прав, конечно же, ты прав. Она бы согласилась. Если бы я только спросил! О, боги! Это был бы такой скандал — чтобы кто-то её статуса вдруг женился на простолюдине. Она была бы в восторге от идеи — сенсационное заявление, городские снобы полегли бы в ужасе… Приверженность идеям того, что социальный класс присуждается от рождения — полнейшая глупость. Перевёрнутый брак, гипогамия, но разве всё это остановило бы её? Конечно, нет! А что Король? Она бы совсем не испугалась его. Ей бы это очень даже понравилось. Звучит скорее так, что ей очень даже нравился ты, — рассуждал мозг Лемма, но он быстро ухватил эти слова, не давая им сбежать через рот, и затолкал их в глубины своего разума, где, связанные, томились до конца его дней все остальные чувства Лемма. — Не надо было мне ничего говорить, — произнёс Лемм. Он ведь предупреждал, что из него плохой компаньон. Он попытался спрятать заледеневшие руки в бороде, чтоб согреться и избежать чужого взгляда, но вспомнил, что недавно укоротил её. — Плохая вышла шутка. Не стоило копошиться в старых воспоминаниях. — Полагаю, что сделано, то сделано, — ответил Квиррел, тон его голоса лишь слегка тише обычного. — Но есть в этом и утешение, знать, что вина полностью лежит на мне. Не будь я таким трусом, всё могло бы быть иначе. Но вместо этого я продолжал отмахиваться от каждой возможности, пока не опоздал на целую жизнь. Лемм спрятал руки в карманы пальто и попытался проделать тот же фокус с лицом и остатками своей бороды. — Полагаю, лучшее, что мы можем сделать теперь, это не повторять ошибок прошлого в будущем? — чуть повеселев, спросил Квиррел. — Что ты хочешь сказать своей поэзией? Квиррел ухнул спиной в сугроб. Хлебные крошки полетели в снег. Лёжа, он произнёс: — Лемм, запомни урок старой реликвии, что покоится здесь: если когда-нибудь ты влюбишься… — В моём-то возрасте, да ещё когда я сутки напролёт провожу с тобой? — Тем не менее! Если ты когда-нибудь влюбишься, то постарайся, чтобы об этом узнали. Даже теперь когда лицо Квиррела не было полностью скрыто под маской, и он улыбался одними глазами, даже зная, скольких в своей жизни он любил и потерял, Лемм чувствовал, что никогда не узнает до конца этот бездонный колодец загадок. А Квиррел не сможет ему их рассказать. Лемм глубже зарылся лицом в пальто. — Хмм, — промычал он, позволяя разговору раствориться в приятной тишине.