***
Наутро не все ещё о визите Фролло Бессмертного в сей стольный град ведали, да и сам Клодель распространять о себе весть не мыслил, ведь всё равно узнают о том все и услышат. Не спал он ночку темную, всё думал да проблему свою решить пытался – захватила думы все его нимфина улыбка детская, глас её живой да радостный, фигурка её хрупкая да гибкость прекрасная. Нравилась она ему во всех качествах, да поделать ничего с тем не мог он как ни старался бы. Без толку всё ему казалось, просто без толку. Не мог придумать он как поступить ему с чувствами этими, с мыслями его поглотившими, всё ответа искал на вопрос свой словно извечный. В счёте конечном решил Бессмертный момент выждать и деву похитить прекрасную, но не для дела какого-нечистого, а для разговора честного, чтобы не слышал никто их и ни мысли его не разведал. Слишком дело это всё было для Клоделя личное. Вышла де'вица поутру снова со своею козочкой да направилась к площади, к выступлению чтобы готовиться, вот и настал для Бессмертного момент правильный. Перенёсся он вместе с Смеральдою во дворец свой, а козочка так без хозяйки на улице и осталась. Испугалась девушка, попав внезапно в зал темный тронный, по сторонам осмотрелась да ничего живого да яркого не приметила – всё цвета серого, металлического иль, как ей виделось – чёрного. Не пахло здесь шумом, да суетой человеческой, ни звука не было слышимо и вдвойне ей страшнее было поэтому. И стоял Клодель Бессмертный за спиной её, очам её не видимый, хотел он дождаться той поры, как глаза да уши ко всему тому её станут привычными и беседу начать с нею искреннюю да человеческую. Отойдя ото страха первого, Эсмеральда по сторонам надумала осмотреться, чтоб узнать, что за комната это, да где она. Развернулась она, проявив осторожность великую, да приспоткнулась о плиту гранитную и подхватил её Бессмертный под рученьки белые. - Не бойся меня, девица красная, да не кричи, Эсмеральда прекрасная. Не причиню я вреда тебе, милая. Не услышит тебя здесь никто кроме меня единственного, да и не нужно того, ведь перенёс тебя я для разговора искреннего… Да не удалось ему совладать со Смеральдою словом правдивым, не верила она ему, каждое слово его проходило её слуха мимо. Боялась она, ни на что не взирая, Клоделя Бессмертного да словам его не вняла и к первым, будто не слушала. Говорил он ей и о чувствах своих, как умел, истинных, на вопрос о том, почём знает он имя её ответивши, не тая ничего, но и словом по древу не расхождаясь. Не легко ему было набраться смелости, да хватило всё-таки храбрости. Закончил рассказ Клодель свой, вопросом простым речь завершивши, да ждать думал ответа, коий без промедлений дан был. Поносила Смеральда Бессмертного на чём свет стоит, кляла его как злодея бессердечного да беспощадного, напропалую ему во всём, пусть не ведала о чём речь шла, отказывала, из дворца его всеми силами хотела вырваться, двери со всею силой дергала да всё попусту. Запер он их да запечатал надежно магией мощной своею, чтобы слушала она всё до буквы последней и возможности бежать не имела. Не снёс оскорблений со стороны её Бессмертный и наслал на неё Клодель заклятье, да не за то, что не приняла чувств его дева невинная, а за то, что не проявила к нему ни справедливости, ни внимания. Заявил он Эсмеральде, что день даёт ей единственный в облике прожить человеческом, да потом лягушкою она обратиться для всех, за его исключением. Испугалась она пуще прежнего, только сильней барабанила она в дверь закрытую да об участи своей печальной думала. Не стал держать Клодель девушку прекрасную, распахнул те двери что держали дворец весь вне опасности, проследил за побегом от него взглядом глаз безрадостным, да и ушел в тишине восвояси. Не сказал он ей ничего о проклятье этом и о том, что, раскаявшись снять его можно, да она б его не послушала. Бежала долго она назад в свой дом названный и оказалась там только к вечеру. - Куда же попала ты, девица, где ж побывала ты, красная. – бабки да цыганки спрашивали. - Во дворце была я в чужом – в темном тереме. – Смеральда молвила, да слеза за слезою на её платье капала. - Расскажи ты нам, что с тобой преключилося да по причине какой ты кручинишься. Да чей тот терем был сделай нам чтоб открылося. - Да не плясать мне более, бабушки, рассвет мне больше не встречать в поле, матушки! А чей терем тот мне не ведомо… - Подробней обо всём ты нам сказывай. Нам больше прочих ведомо, может решение найдём да сведаем. - Проклял меня дух нечистый – волосы белые-белые, голова гордая да короной шипастой увенчана металлической, глаза изумрудные, да горят ярым пламенем, весь он как смерть самоя бледный, высоченный, да в доспех как ночь черный с ног до головы закованный. Сказал он, что даст мне лишь день один средь людей прожить, после же лягушкою мне суждено обратиться. – плакала Смеральда вспоминая приметы Клоделевы да поясняя то, как её прокляли, а козочка белая, Джали звали, терлась ей о ноги боком своим белым мягоньким. - Проклятие тебя коснулось Клоделя Бессмертного, с ним-то твой разговор велся и с тобою именно он в терем тот перенёсся. Но не о том сейчас думай, девица, иди сейчас к речке ты – Капитан тебя твой ждёт, поди, не дождётся. Авось, и решенье у него найдётся. И пошла Эсмеральда к речке, чтобы быть там к часу закатному да с избранным своим встретиться. Обождала минуту другую и появился он – её солнце ясное да одарил её улыбкою светлою. - Рад видеть тебя, цыганская девушка. Честно, встретиться уж не надеялся. - Что же так, не мила я тебе более, Фебушка? - Мила мне, мила ты, да говорят люди разное, но пусть - не во всё мне то верится. - Скажи мне одно ты: мог бы ты сделать что-то, что просит такая как я девушка? - Что угодно, с кем хочешь мог бы я силой поме'риться, с любою тварью разделаться, да любое задание посильное выполнить. - Мог бы ты победить для меня Клоделя Бессмертного, способ найти с этим демоном справиться? - А причина какая твоя, чтоб с Бессмертным мне пытаться управиться? - Ты надежда моя единственная на от заклятья его спасение. Заявил он, что день один я ещё буду девушка, а потом лягушкою век жить останусь. Призадумался Капитан Стрелков царских, да и согласился поручение «Симиляр» своей выполнить. Согласился, однако не потому, что Клоделя побороть собрался, а от того, что лицо потерять не хотел да к себе её расположение благостное, положение над другими высокое. Знал он есть тайна какая-то смерти Фролло – мага темного да Бессмертного, да рассудил, что жизнь ему дороже сто крат собственная, чем цыганка – лягушка и форма её человеческая. Эсмеральда же вести доброй как никто другой радовалась, словно жизнь в неё вдохнули сызнова. Теперь к Гренгуару – писарю, поэту да летописцу вернёмся и к тому, что в отсутствие плясуньи в городе, да за пределами его делалось. Решил Пьер в путь дальний податься, отпустил ведь его Царь Батюшка на время на все четыре стороны, да и держало ль поэта что-то? Не хватало места ему в тесной коморке дворца царского, что с комнатой для веников и прочего всего соседствовала, да и сама стать таковой давно грозила. Для писанья стихов простор нужен. Да угораздило поэта через лес дорогу свою вести, повезло ещё, что не в день ненастный. Нелегко нетоптаная тропа по земле сырой, каменистой да корнистой ложилась, но не предъявлял Гренгуар ни одной к тому жалобы, пусть пыхтел и бубнил он под нос себе, не считал он что сложность в путь его пустить должна обратный. Шел он спокойно, однако лишь до поры, до времени. Поймала его в лапы свои воровская братия во главе с Клопеном – её предводителем. - Стой! Кто идёт! Приказываю тебе всё добро, деньги выложить, да не медлить! - Нет с собой денег в суме моей и пусто в карманах моих. Вам получить от поэта бедного нечего. - Как так – нечего? Знамо – писарь ты да летописец Царский, от того не отвертишься. Знаем, глазами своими видели, ушами своим слышали! Так не мажет быть, чтобы на тебе монет не было. Всё выкладывай! - Осмотрите меня, всё на изнанку выверните, коли не стыдно вам сделать то будет, да не найдёте вы денег никаких, только карандаши одни, да бумаги. Я не богат, если не сказать – вовсе беден, да не жалуюсь. - Отвечай тогда, где богатство твоё, писака, схоронено, да лгать не вздумай! - Нет богатства у меня никакого, ни большого, ни малого. Платят не много мне – лишь бы на жизнь доставало, а мне и того жизнь всю хватало. - Прикончить его, братья! Нам поэт нищий без надобности. - Не троньте меня, пригожусь я вам! – испугался Гренгуар за жизнь свою, да не шуточно. - А на что ты мне, ни богатства мне от тебя, ни радости, да к ремеслу нашему ты, видать не пригодный. Вот и станешь висеть на ветви еловой. Знать будут прочие, как в лес воровской соваться, да во владения мои врываться. - Повесить вы меня всегда успеете, да прошу сейчас надо мною смилуйтесь, пригожусь я чем, коль поверите. - А ты прав, здесь проблем ни зимой, ни летом нет с елями, пощадим тебя, пожалеем мы, поглядим коль на что нам сгодишься ты. Пойдёшь с нами, да без ведома моего не покинешь владения эти, да перечить вздумаешь – на небесах тебе искать свой покой вечный. - Да пусть будет так, как Вы скажете… - Не роптать! Отвечай живо как тебя звать-величать. - Зовут меня по имени – Пьером, да Гренгуар я по фамилии. - Петрушка Гренкин ты, значится. Приуныл наш поэт, да знал - не мог он решенью такому противиться. Притопил Гренгуар возмущения гордости своей, словом дерзким задетой да в путь за Царём за Цыганским пустился. Смеральда ж в избу вернулась со встречи своей, не печальная боле, а радостная. Бабкам, да цыганкам о своей беседе с богатырём своим – Фи'басом сказывала. - Принесла весть я добрую, Фибас мой готов для меня сразить любую тварь темную да в ничто обратить злобу ко мне затаённую. - Так что, готов побороть колдовство он Клоделево? - Обещал, что найдёт как побороть мог бы демона окаянного сего да бессмертного. - Повезло тебе с ним дева прекрасная, но придётся собрать ему силы все земные, небесные, чтобы против Клоделя Бессмертного выступить, да против него драгоценному выстоять. Однако хотим сказать тебе, милая, что не просто будет и на борьбу того выманить, ведь много может Клодель сделать хитростью, да и люд простой говорит – наделить готов он тебя не без причин своей милостью. - Что ж говорит люд простой? Почему вывод сделал такой… - Не кричи ты, наша девица, не ищи в словах тех то, во что не повериться. Слушай ты, да внимай словам нашим: Давно легенда ходит, чай век не первый, что невестою обзавестись по предсказанию должен Клодель Бессмертный и что та, на кого он взгляд свой положит, сделать с этим ничего не сможет, да что жить ей с ним до скончанья вечности. А тебе первой он признался, должно быть, в чувствах своих, да и в верности… - Значит в путь должна я отправиться, чтобы сделать так, что в дали от меня вся опасность останется. - В путь добрый, тебе девушка, да пусть ничего плохого с тобою не станется. И отправилась Смеральда в лес, дорогою дальней, да зашла к брату названному для прощаний. Говорила она с ним час добрый, историю ему всю ту поведала, да обо всём другом, что было два дня последних сказывала. А у ног ей всё Джали бегала, да ни звука не блеяла. - Не легко ж тебе пришлось, красна девица, не уготовлена тебе судьбина цыганская значится. И в Кота Баюна твоего мне не верится, но даст Бог – опасенье моё не сбудется. Схорониться бы тебе где, чтоб не на глазах у всех лягушкою сделаться, а потому прошу, поведай мне, далеко ли дорога двоя расстелится? - Не уверена я, брат мой Клопенушка, лишь бы дальше, чтобы не нашел он, да на Фи'баса своего могла в тишине я надеятся. - Знать бы как, да и без него нашли б мы решеньеце. Проходил Гренгуар тогда мимо, да, признаться, разговор брата с сестрой тот весь слышал, потому подойти к ним и помощь свою предложить решился. - Прошу простить меня, Владыка Воровской да Царь Цыганский за то, что пару ваших слов я слыхивал, да в беседу эту стал проситься, да не без нужды я здесь, а по необходимости, знаю – о Клоделе о Бессмертном говорилось и о ситуации, что из-за него приключилась. Потому скажу, есть то, что сделать можно, чтоб всё изменилось. - Говори, поэт, не медли, да место своё помни – не солги! Тайну смерти Клоделя коли знаешь, так – назови. - Я не о том, но это знаю, он ведь того и не скрывает. Вдалеке, в лесу есть дерево большое, высокое, руками обхватить – не обхватится, наверх пытаться залезть – не получится, ветки крепкие да от магии сильной специально обвалятся, есть сундук на том дереве цепями толстыми опечатанный – снять на землю его захочешь, да не поддастся, коли его откроешь, оттуда медведь большой выпрыгнет, что напасть на тебя может, медведя убьёшь – он зайцем сделается, за зайцем погонишься – с его маскировкою встретишься, а коль догонишь, да застрелишь – обратиться ястребом скорым, ястреба повергнешь – малый, с орех ларец встретишь, что в том ларце же никто не ведает, а звено последнее – смерть Клоделева. - Хорошо ты вещь свою, поэт, нам сказываешь, да вот откуда много так о Бессмертном сведаешь? - Я ученик его давний, да сын приёмный… Хотел было Пьер свою речь продолжить, да ему не позволили, мысли снизошла в момент тот на Клопена важная. - Коль так, Смеральда, в женихи тебе есть кандидатура прекрасная, нет ни гроша за душой, да дело то поправимое, совсем не напрасное. Бери его в мужья свои – пусть бы даже как первого встречного, да отправь умаслить Бессмертного. Греня скажет, как есть всё магу этому, да снять проклятье стребует, а Клодель переживёт потерю свою, авось, нелепую, ведь жил же раньше и без сестрицы моей без проблемно. - Не люблю я поэта этого, да полюбила Царевича своего я Светлого. Не могу стать нелюбимому кому-то невестою. - И не помощник я вам, Царь Клопен, в деле этом, даже будь она мне невестою, просто так подход не найти мне к Клоделю Бессмертному, да и не снимет он проклятье своё до поры той, пока не найдёт она решение ценное иль не свершит своё чудо вселенная. - Прости, брат мой, мне не мило это решение. Да не волнуйся за меня – поможет мне, авось, проведение. А на Пьера, молю, ты не гневайся, пусть он лучше расскажет всё Фи'басу моему, что ярче солнца светится. И ушла Эсмеральда со словами этими, переоделась в платье своё походное, штаны натянула конные, сапоги зашнуровала на ногах своих кожаные, Джали на прощанье погладила по теплой мордочке, да здесь в лагере воровском и оставила. Гренгуар же и без просьб всех за Капитаном Стрелков Царских отправился, осознавая, что от него и так того стребуют. Во время то Фибас с Царевной Флёр встретился. Красивая это была де'вица, да не той красотой, что за Смеральдою стелится. Глаза тоже тёмные, да очень умные, кожа словно снег белая, волоса словно колосья хлебные светлые, да золотом отливают. Ожерелье на шее её драгоценное, а головушка короной резною увенчана. - Как день твой прошел. Добр ли был для тебя он, мой Фебушка? – начала она голосом ласковым, да ни много не радостным. - Не плохо прошел, Флёр прелестная. – Фибас ей ответствовал, да диву давался тому, что о Смеральде она, видно, проведала. - Сомневаюсь, что счастлива будет прознав обо всём та дева не местная. - Каюсь, алмаз мой гранёный и коли хочешь того, на коленях буду просить твоего я прощения. - Не моего, Царевич Свет, в первую очередь, ты просить должен прощения. Перед ней ты повиниться должен был, Шатопер мой, без промедления за то, что позволил верить ей не в то предназначение. - Но, Луч Солнца мой, Дева Небесная, как могу искупить вину я свою…? - Знаю, сложно тебе от того, что свершил и другое ты дело не лестное. Сказал ты, что поможешь ей, да сдержать обещанье и не попробуешь. - Всё-то тебе, любовь моя, ведомо и о встрече у реки в час закатный и о разговоре с нею на площади в тот день не безрассветный, и о том сделал что Клодель Бессмертный… - Да, мне всё ведомо, но что сделано - сделано. Слово не воробей – не поймаешь, коли отпустишь. - Что же сделать ты мне посоветуешь? - За ум тебе взяться советую, работать заставить свою головушку светлую, да выполнить то, и без того не сейчас, так потом что ты сделаешь. Свадьбу сыграть нужно скорую, темпаче, готово всё к торжеству тому время долгое, да сообщи потом, когда припомнят тебе эту знакомую, что не хотел ты в заблужденье ввести деву добрую, да не можешь выполнить порученье её, ведь у тебя есть дома я, ведь все знают слово «женитьба» и слово «семья».***
Долго ли Эсмеральда шла, коротко ли, всё дальше в лес, где прекрасно молчалось да песня не прорывалась светлая, да и пришла к болоту по кромке тини'стому, прежде людей пару в лягушачьем обличье своём увидев. Села на камень она на большой приболотный, волосы распустила свои прелестные, да слёзы стала лить горькие. В темноте лесной и ей во светлое всё меньше верилось. Внезапно из-за спины её шаги послышались, обернулась она неуверенно, да чудовище из-за завесы слёз заметила. Закричала она своим голосом звонким, да так, что будь здесь птицы, все до единой взлетели бы. - Лихо Одноглазое! Лихо! - Не кричи ты, девица красная, хватит и без меня страхов всяческих. Говори – знаю я, успокоенной ты хотела б быть, да услышанной. Стерла она слезы с глаз своих да говорившего ими увидела. Человеком оказалось чудище страшное, пусть некрасота ей его не привиделась. Волосы его были как глина красные, а глаза как небо в день светлый голубые, не синие, высоким он был, да сильным очень по виду, такие руки могли бы телеги носить полные, с конями, да с колесницами, да лицо его увечное было, хоть и чем-то милое, всё в шрамах таких, да полосах словно прожженных крапивою. И поведала Эсмеральда историю снова свою короткую, да печалью облитую. Слушал её незнакомец с вниманием, да не перебил её ни раз словом, например, восклицательным. - Вот к чему привела меня встреча как, кто-то сказал бы – случайная, да не весело мне от того, что всё намекает здесь лишь на мысли печальные. - То хочу сказать тебе перво на перво, что не Лихо я Одноглазое, я - Хранитель Леса этого, Квазимодо названный, а теперь объясню, что дух призвало твой безрадостный. Не хочешь ты стать лягушкой простою болотною, вот и место это только с мыслью той связываешь. Уйти тебе дальше надо и дума сия скоро отвяжется. - Только идти-то мне некуда, всюду мне люди мерещутся, а лягушкою мне при них быть не нравится, да останусь что ею мысль – не прелестница… - Не беспокойся, девица, для меня ты лягушкой не станешь, будешь в форме своей человеческой. Пойдём со мною в царство Клоделево, не тронет он тебя против воли твоей, будь же смелая. В замке будешь жить, до поры ты, быть может, до времени, а дальше что делать сама выяснишь. Сомневалась Смеральда, что стоит ей идти обратно в царство Клоделево, да сделать как Квазимодо сказал решилась всё ж, ведь что ей оставалось делать-то? Опасно было в месте этом на всю ночь оставаться, а в лес дальше уйти – заблудиться значило. Знакомец ж новый в хорошем вновь давал увериться, да представленье давал, что ничего не стрясётся, всё сложится. Гренгуар же передал послание Капитану Стрелков Царских, да получил ответ совсем не тот, что для Эсмеральды был долгожданный. Передал ему Фибас весть свою о женитьбе да обо всём, что они с Флёр де Лис Царевной говаривали, а поэта оставил на том в замешательстве. Что делать теперь Пьер не ведал, ведь кругом его винить станут, что б он не сделал, да и решил, таки вернуться в лагерь цыганский и рассказать как есть всё по чести, пусть что угодно им с ним сотворить то и делают. Страшного с ним там ничего всё ж не сделали, каким был, таким и оставили его целого, Клопен сказал ему, что и предвидел что-то на подобии этого да заверил, что Эсмеральду им самим вызволять предначертано. Испустила вздох печальная душа поэтова, да знал он теперь на что подписывался.***
Прошло несколько времени, гуляла Смеральда у дворца Клоделева, да о встрече ни с кем не грезила, ведь не видела она никого в дни последние кроме Квазимодо – друга своего нового верного, да в окне силуэта Бессмертного. Вдруг появился Гренгуар подле неё, словно с неба сверзнулся. - Здравствуй же, Смеральда, да скажи, как тебе здесь дорожки стелются. - И тебе – здравствуй, Петенька! Видеть уж не чаяла я лицо знакомое! Расскажи мне, сообщил ли всё Царевичу ты светлому, да когда он на Фролло Бессмертного пойти вознамерился. - И я не грезил здесь с тобою встретиться. Не стал бы, будь я тобой, на Шатоперову любовь поболе надеяться. Несу с собою весть не добрую, на днях твой милый на своей невесте женится. - Не может быть! Он… и невеста… - Понимаю, тебе что не верится. Да передать велел, что кается во всём он, разумеется и знает, тяжело тебе принять то, но на доброту твою он всё ж надеется. И да – в его невестах уже долго Царевна Флёр де Лис, вот на ней и женится твой Капитан без лишних лиц. Однако здесь с другою целью, потому прошу простить меня, к Клоделю вопрос сложился, есть же те, кто способ ищет вызволить тебя. Пьеру тяжело было её вот так покинуть, но поступить иначе он не мог, поговорил он о проклятии её с Бессмертным, да и в обратный путь ушел, чего она на ступени дворца примостившись совсем не заметила, как и того, впрочем, что при поэте тоже лягушкой не сделалась. Видел Клодель, как рыдает Лягушка Царевна его безутешно и не мог стерпеть того, что плохо его де'вице, пусть и отвергла она его, так что на лучшее не приходилось надеяться, да и послал Квазимодо к ней с просьбой утешить да приголубить её бедную. Пришел Квазимодо к ней да как мог успокаивал, что Бессмертный его к ней прийти просил от того, что волнуется за неё сказывал. Только не верила Эсмеральда этому, мысли гнала о Клоделе подальше куда уверенно, обвинить его хотела во всём, что не ладится да не клеится. Провел её во дворец Хранитель Леса да и оставил там, просидев с ней до вечера, да новость у неё Гренгуарову выяснив. Ушел Квазимодо в неведении как помочь ей да что сделать, чтобы грусть не осталась с ней. Расспросил Клопен Гренгуара обо всём по его возвращении, пусть словно бы и не слушал вовсе, да решил создать план об Эсмеральды похищении, из плена Клоделева её вызволении. А Смеральда находилась всё в том же смятении и всё плакала, забравшись на сундук старый у лестницы мраморной, да обняв колени свои тканью платья обтянутые, не ища ни в чём от печали спасения. И вновь испугали её по прохождении времени, и снова закричала она в страхе, да в изумлении. - Леший! Кикимора Болотная! Здесь Кикиморы есть и Лешие! - Не пугайтесь Вы, девушка, не обижу Вас. И что же вы, Эсмеральда Клопеновна, на всех с прозвищами такими набрасываетесь? Не Кикимора я Болотная и не Леший я, коли был б я таким меня здесь не приня'ли бы. Домовой я здешний, всё что нужно вокруг починяю, на кухне еду готовлю, дрова колю да листву собираю, за растеньями слежу да за хозяином, задания коли нужно всякие выполняю. Не говори ничего ты, девица, знаю тебе меня поправить хочется, да кому как величать тебя по батюшке ведомо, а так, без того звать - совсем не приветливо. Меня Фабрисом звать, коль так обращаться желаешь, но я и по-другому пойму коль подумаешь ко мне обращаться. Истории мне своей не рассказывай, знаю всё и так я, да сведаю. Лучше меня старого выслушай. Знаю, с трудом тебе может в правду повериться, но ты слушай, истина ведь такая, как не прячь, никуда она, родная, не денется. Не желает тебе зла Клодель, не желает, только вот не подарок он по характеру, да часто упрямится, да и то понять можно. Никогда никого у него не было – ни отца, ни матушки, всё один он всегда да за главного, знаю я его с детства самого, потому сначала свой сказ и сказываю. Я стараюсь - с малых лет его за ним, да за всем другим, во дворце этом приглядываю, так вот то скажу, что добрый он, хороший, только малость не ласковый. Не дали ему доброты и любви бережной и как умел он давал её ближнему – брату своему, да сыну каждому своему приёмному. Как же мог бы он ребёнка одного в лесу или в городе на гибель верную оставить. Вот и взял он Квазимодо на воспитание себе с юношей Пьером, выкормил их как родных да людьми вырастил. Ты ведь знаешь их, вот и о результате его трудов ведаешь. Не тиранил он их ничем, да жизнь как угодно им основать позволил. Гренгуару предлагал он помощь, говорил, что может предложить ему место лучшее, чтобы не знал он ни голода и ни бедности, да отказался тот, сказал, что лучше уж так, чем если ему платить больше станут от того, что Бессмертного бояться будут. Квазимодо в любой момент готов был лицо исправить, да отказывался весь век свой он от предложенья этого, говорил, так как есть всё и правильно, а внешность совсем в человеке не главное, за душу надо принимать, да за внимательность. Легенда о Клоделе темная уж давно сложилася, да ничего с нею никак не поделаешь, магия у него и действительно цветом черная, да и делать он может ею многое разное, но не во вред колдовство своё обращает он разнообразное и с нечистью ни с какой он не знается, вся она от него как от огня бежит. А помнят о нём люди худшее. Не делал он ничего плохого умышленно да не всюду магия поможет и ошибаться иногда всем нам свойственно, об этом другие не часто думают, вот и выходит так, как выходит. Ему только то хорошо, что не подходят к нему господа всяки-разные, говорит он ведь мало, всё слушает да с другими говорить не любит – стесняется, да за маской суровости свою стеснительность прячет. А о пророчестве о невесте Клоделевой тебе и так уже ведомо. Правда то, что тебе сказывали, да то, в печали будешь жить здесь с ним или в радости, лишь от тебя одной зависимо. Он тебе в любви своей как мог объяснялся, да в преданности, но не слушала ты, происходящего всего испугалася. Знает он, что много сделал не правильно, да по другому как подступиться к тебе не знает, не ведает, не любил никого он прежде сильно так, полюбил за душу, что в тебе тогда приметил да за взгляд твой девичий. Боится он теперь сделать хоть один шаг не верный, потому сказал тебе Квазимодо верно – не подойдёт он к тебе ни на шаг, пока сама того ты не сделаешь и ему не доверишься. Понимаю, страдает сердце твоё по Капитану Стрелков Царских, да не знает никто твоё ли страдает больше или сердце его – Бессмертного, ведь ему тебя одну любить всю вечность предписано, а ты уйти вольна, его покинув. А проклятье наслал он на тебя не от того, что попал в немилость, а от того, что о вниманье забыла ты и справедливости, ведь каждому на слово шанс дать должно, потому, тебе раскаяться искренне нужно, тогда и освободишься от образа лягушачьего. Не все, кстати, тебя лягушкой видели, только для тех ты ей не становишься, кто входит в Клоделев круг избранный. Почему так решил он – ему одному ведомо, да ты и сама поймёшь, коль узнать захочешь. А из смерти своей тайны он никакой не делает от того, что много кто о том сведает, да никто не решится дело сделать, ведь боятся все, да загадки не лёгкие – только избранный справится. Всё о чём должен был для тебя я сказывал. Так не лей же слёзы, девочка. День мудрее ночи, ложь да правдой сменится, а утро, говорят - мудрё'ней вечера. Вот домовому почему-то Эсмеральда верила, ведь ей говорили Бабки – домовые только в добрых домах имеются, а дом добрый только при хозяине хорошем домовым заселится. Много ли времени прошло, мало ли, да с дня того тихонько Смеральда стала с Бессмертным речь иметь, а он к ней относился всё без измененья трепетно, пусть они сближались медленно. Понимать его начинала девушка, бояться перестала почти и была почти уж приветлива. Клопен же дело двигал, по его мненью, верное. Выходил он с братией своею в сторону дворца Клоделева. Говорил ему Гренгуар, что не нужно этого, что не повергнуть им и войском Фролло Бессмертного, но не слушал его военачальник дерзкий. Дошли они так почти до конца того леса, да вышел Квазимодо на встречу им, осмотрел он обоих. Один – поэт знакомый роста среднего с волосом вьющимся, да голосом изысканно льющимся, второй – кожи темной, с головою, заморскими увешанной косами, армией людей в костюмах цветастых, да рваных сопровожденный. И заявил он, что прав Пьер дальше не позволит он двинуться, да пока не внушил Клопену, что Смеральду не даст никому в обиду результатов никаких не добился.***
Днём одним, зная, что что-то его ждёт не доброе решил Клодель лес облететь, филином с белым пером обратился, да в путь отправился. Ничего опасного как ни искал – не видел, до самого града стольного долетел, да тем опасность ту встретил. Выстрелила в него рука богатырская, да в крыло широкое та стрела воткнулась. Помчались за добычей своею охотники, да не дал им Бессмертный поймать себя ни малейшей возможности, спустился вниз по ветвям сосновым, за древо цепляясь когтями железными да облик принял свой человеческий, после чего перенёсся во дворец свой, избегая беспечности. Не чувствовал себя Клодель уж слишком плохо, но не говорило об отсутствии боли его бессмертие, а потому во время очередной поездки с Эсмеральдой конной был он бледнее бледного, да за руку держался свою раненую. Спрашивала она его о случившемся, но не отвечал он ничего, вид приняв стоический. Видела она его сквозь проём дверной в раз следующий и говорил с домовым он словно секрет был то секретческий. - Не должно вам было летать туда тебе, Батюшка, знать ведь мог, что вернёшься не целенький. Не глупый ведь ты, мальчик мой, - умненький. Дай мне руку свою ты калеченную. - Да не случилось со мною ничего, вовсе, страшного… - Не перечь мне, Хозяин Бессмертный. Знаю не случилось, что страшного, да коль поймали бы тебя, да в подвал темный, в цепи заковав, бросили б, что бы делал я? И что, оставил бы ты её на произвол судьбы, получается так же, ведь. Не говори ничего, не оправдывайся, знаю, что мне скажешь ты, за век свой уж того от тебя наслушался, да ещё даст Бог наслушаюсь. Протяни руку свою, да очи закрой свои изумрудные, больно станет, зам будешь жмуриться. Так и оставила она их – Клоделя на стуле высокого да с рукою кровью залитой, от раны сквозной - зияющей, да домового бородатого, маленького, да косматого со стрелою в руках пламенной. На вечер к ним Гренгуар наведался да об охоте лесной поведал в которой филин был подстрелен белый и вновь заболела рука Клоделева, да ни знака того не подал он, словно из камня сделанный, а Смеральда догадалась о примете этой, да руку Бессмертного живую тронула – дрожащая казалась она, да ледяная; как в первую встречу их, безумно холодная. Да не одно то поведал он. Сообщил поэт и о Шатопере, о том, что женился он наконец на Царевне и стрела его была эта. Слушала Эсмеральда речь поэта, Джали по шерстке гладила, да диву давалась, ведь не трепетало сердце её от имени этого, да о нём – о Царевиче свете Своём больше не желала вестей, да не ведала. Казочка благодарна хозяйке была за любовь её прежнюю от того, что не так легка рука была Пьерова, а ходила она с ним всюду – бегала, ведь другого никого, кто о ней помнил б не было, да взгляд иногда бросала в глаза Клоделевы. Не так, чтобы не нравилась ему козочка белая, да пахла она хлебом свежим и всё хотелось ему обратить её в девушку, чтобы испугалась она этой местности да не являлась больше в гнездо его совиное до поры той, пока не найдёт в себе песнь соловьиную и не станет женою, - как говорил Клопен, - Гренкеной. Не согласился, однако Пьер пока и на это, но признак был того, что может последовать измененье ответа.***
В один день прекрасный просила Смеральда Бессмертного научить её обращаться с луком, да с стрелами. И научил Клодель её из лука стрелять ни то на счастье, ни то на беду, ни то для того, чтобы защитить сама себя могла, ни то себе на погибель. Уехала утром одним она с зорькой рассветною, да так и скрылась от глаз человеческих. Да не искал её ни разу Бессмертный, хоть и извелся весь, всё себя корил, понимал – виноват он сам: захотела она и как в бездну канула, да только в чём не ведал. В том ли, что научил стрелять её иль в другом чём - не знал он, да думал – запамятовал. Неделя прошла, да ни весточки от неё так и не явилосоя. Бродил Клодель по дворцу своему неприкаянный, прибывал в каком-то странном отчаянии, да не подпускал к себе никого, словно в душу самую раненый. Ночей не спал он и дней, да погода ему всё казалась ненастная, будь то дождь, да ветер северный иль солнце да цветы среди зелени. За смертью его она отправилась, сердцем чувствовал, да для чего то не сведал. Проходил раз мимо покоев его в ночи домовой-рукодельник, да заметил, что спит он сном тревожным да неуверенным, за столом спит, что сидя, да ни звука не слышит. Подошел Фабрис ближе да под рукой хозяйской лист бумаги совсем не пустой заметил. «Завещание» сверху рукою своей Клодель документ пометил, да отписал всё своё по справедливости, да по чести. Просил он в бумаге той, лишь чтоб Квазимодо, Пьер, да он – Фабрис за Смеральду были в ответе, следили чтобы за ней, да делали всё, чтоб не жилось ей плохо на свете, да о том, чтобы старались его хоть они одни Лихом не помнить. Покачал домовой головою своею косматою, да изрёк, прочитав строки эти: - Не хорошо, Батюшка, думать о смерти Вам, не хорошо писать вещи такие своим почерком мелким. Не спите Вы, да думой нелёгкой себя изводите, скрылися ото всех, да никого не слушите. Не знаете Вы, что за дело могла задумать девица. Пусть же лёгкая ей дороженька стелется. Жаль мне Вашу головушку буйную, да сделать ничего не умею против того, что в голове Вашей имеется. Спите ж, Батюшка и пусть вам сон хороший грезится. Укрыл домовой одеялом Бессмертного, да по волосам его погладил бережно и исчез, словно не было. Вернулась Смеральда с новой неделею, вся сияющая и бросилась на шею Клоделю своему – привидению. Забилось сердце его птицей бешено, да потупил в землю он глаза свои зоркие, да клял себя трехкратно за то, что полагал не доброе, за то, что в ней разуверился. Не многое ему рассказала девица, да как сказывают человек хороший делом благим проверится. Эсмеральда ему одно только то ответила, что смерть его нашла да так спрятала, что искать её и подавно никто не осмелится.***
Свадьбу сыграли скоро по времени, да жить всё также как есть в глуши стали в царстве Клоделевом. Клопен не рад поначалу был да не верил в правду, но переубеждён был всеми: Гренгуаром, Квазимодо, да самою Смеральдою. Кто был там знает торжество было каким, кто не был и не узнает, да то одно сказать можно, что не большим был пир, да в кругу друзей с семьёй проходил. Много дней прошло с дня того, мало ли, да письмо пришло стольно-градное с просьбою, к Эсмеральде одной, в основном, обращенною. Писала к ней Царица Флёр – де Лис урождённая, да помощи просила искринно. Обратилась наша дева к Бессмертному, сказала, что нужно им ехать в Град Стольный и боится она беды, о какой Флёр писала уверенно. Сжалось больно сердце Клоделево при мысли о том, что как-то могла жена его любить ещё Фи'баса, да доверился ей как не сделал в тот раз – согласился. Час прошел – в путь отправились, были в городе в скором времени. Расходился народ, пропуская гостей вновь приехавших, ведь не стихла молва и сменились новыми слухи прежние. Один Пьер встретил их на площади, не знамо откуда явившийся. Не мог он найти объясненья происходящему никакого толкового, потому сообщил только то, что правильным сам считал, да угадывал. К Царице Флёр, коль та просит явиться советовал, ведь объяснить она сможет лучше всё слова поэтова. Отправила гонца Флёр, прознав что та, кто нужна ей приехала, да визит назначила ей одной во дворец в час проверенный. - Здравствуй же, Эсмеральда – Царица царства Клоделева. Меня не знаешь ты лично, да обо мне наслышана. Понимаю, встреча эта показалась тебе просьбой странною, да вот только роль играю я не случайную. Знала я, что за судьба тебе предназначена, потому устранила препятствия… - Прошлое помним обе мы, да его не воротишь, но и нет в том нужды ни большой, и ни маленькой. И тебя понимаю я, ведь не приятна опасность всякая, так скажи, что за напасть ближется страшная. - Ведьмою тебя зовут, да нуждается в магии сей земля эта свя'тая, знаю, что и сама я не безгрешная, в деле колдовском замешанная, да вот только сила нужна здесь мне не ведомая. Фи'бас мой ведёт себя как пес бешеный, то творит, что не объяснишь, во что не уверуешь. Сквозь лес ему пройти и захватить мир честной весь всё грезится, да что за напасть то не знаю, в то что это – правда мне так и не верится. Боюсь наломает он дров таких, что вовек свет в прежний вид не воротится. - Потому и просила меня ты сейчас явиться, чтоб меня Царевич Свет – Царь Рассвет не видел. - Это так – чтоб не слышал он ничего и не видел. Добра от него ждать не приходится - Подожди же и найдём мы решение, пусть и была никогда я ни цыганкою, честно, ни ведьмою. Покинула терем царский Смеральда, да любопытство не стала пытать вовсе Клоделево, всё ему рассказала, тайну Царицы поведала. Просила она его помощи да наставления верного. И сказал ей тогда Бессмертный, что не позволит ввязаться ей в дело это, да сам всё что нужно выполнит, магии же её обучит лишь после этого, всё нужно, так как, делать ко времени. Разобрался Клодель на день следующий, что с Фибасом неладное делается, что корона про'клятая ему жмёт на пустую головушку, да внушает мысли злые, совсем не прелестные. Благодарна была им Флёр с Эсмеральдою, да как мозги мужу своему всё же вправила, стало житься всем хорошо да правильно. И стал у неё не Фебушка – с приставкой Клопеновской – какому не досталось хлебушка, а Царь мудрый, праведный. Вернулись Клодель со Смеральдою во дворец к нему, дела в стольном граде свои все закончив, да видать стало – Луна в небеса просится, сон навевает ночь-но'чница. Попросила она его посидеть с ней, ненадолго остаться, да вопрос задала ему сонная, что дальше их ждёт, ведь она всё же – смертная. И сказал он ей, что на лучшее только всё он надеется, да смерть её также как его схоронена. Успокоилась красна девица, чувствуя, как темнота за окном всё шире стелиться, да как покрывает её руку Бессмертный шелковой, да теплой своею. Сказка наша на этом кончается, да история сама, можно сказать – лишь начинается.