Вечность

Я умерла. Моё тело лежало на золотых колосьях пшеницы, забрызгивая их липкой и горячей жидкостью. Рана на животе горела, во рту образовалась ужасная смесь из рвоты и крови. Пространство давило на веки, застилая их пеленой и беспрекословно заставляя закрыться. Я не могла чётко видеть, всё вокруг превращалось лишь в размытые силуэты, линии которых были до ужаса неправильными и такими незнакомыми. Люди носились туда сюда в попытке потушить огонь и узнать причину возгорания. Они двигались так быстро, так чётко, как будто это была идеально отрепетированная театральная постановка, но все они были лишь массовкой, на фоне главного героя этой вакханалии - Огня. Он безбожно пожирал всё вокруг, не боялся, не мешкался, не испытывал чувства стыда за содеянное и не было у него понимания того, что будут последствия. Я уже видела людей подобных огню, прямо сейчас они находились здесь, смотря с упованием на всё происходящее. Глаза их блестели от мыслей о собственной силе и власти, не было никого, кто мог бы показать столько же превосходства и они это прекрасно понимали. Страх давал им сил, словно хищникам, которые загнали свою жертву в угол и сейчас жертвами были все, кто неугоден немецкой армии. Казалось бы, о чём сейчас можно думать, кроме как о собственном бессилии и неспособности повлиять на происходящее, но нет, мои мысли были заняты тем, чем я жила и тем, что в итоге меня и погубило - статьями. Говорила мне матушка: "Теодора Анна Эйвери, единственная твоя цель - это выйти замуж за мицената. Будешь жить на широкую ногу и горя не знать" - как славно, что я никогда особо её не слушала. Где бы я сейчас была, не пойдя им наперекор, не начав эту борьбу за собственное "я"? Возможно, сидела бы с тремя детьми и четвёртым на подходе, терпела бы побои мужа и светские вечера, высокого любимые американской элитой. Я ненавидела всех этих надменных господ с их лицемерными улыбками и гоготом, который становился всё более омерзительным, когда до их прогнившего, пропитанного стереотипами и предрассудками сознания доходило сообщение о моём месте работы. Насмешки отдавали в виски, забирались под самую корку мозга, вызывая приступ агрессии и бесчисленное количество нецензурных слов, медленно спускались к горлу, сворачиваясь в комок и вызывая рвотный рефлекс, а затем с силой ударялись об собственное достоинство, которое так или иначе было задето. Мои идеалы, восприятие, ценности - всё это, как и тогда, сейчас смешивается с грязью и омывается чувством... жалости??? Какая мерзость. Я никогда не допускала жалости к самой себе, так почему же сейчас мне так жаль... А вообще, почему я жалею??? Мне не жаль себя, не жаль родителей, которые рано или поздно получать это холодное, пропитанное расстоянием и временем проведённым вдали друг от друга письмом, с жёсткими, выдолбленными на печатной машинке и въевшимися в лист словами: " Теодора Анна Эйвери - мертва". Смешно. С чего я вообще решила, что кто то им об этом сообщит??? Видимо, я уже брежу - иронично отметила я в своей голове. Умирать не так страшно, как жить с мыслью о конце. Я умерла ещё задолго до официального дня своей кончины, тогда когда потеряла единственную ниточку, плотно удерживающую меня в обществе и не дававшую скатиться на социальное дно - семью. Да, с моим мнением особо не считались, да и никто не хотел разбирать меня на миллионы маленьких кусочков и искать причину моего непозволительного для столь юной особы поведения. Семья видела лишь следственную связь, в которой был утерян небольшой, но главный фрагмент - они сделали меня такой. Уход из дома вовсе не был рациональным и продуманным до мелочей решением, а лишь криком о помощи - тоненьким, надрывистым и неразборчивым. Но даже эта попытка в очередной раз была проигнорирована и спроважена острыми, как языки завистников словами: "Ты выбрала мусор". Да мусором родители считали всё, что стоило дешевле 20 баксов или какой нибудь известный рецензент не мог назвать "Потрясающей безделушкой". Теперь меня сопровождали лишь острый юношеский карьеризм и хроническое упрямство, которые стали проводниками в новый этап моей жизни, именно они привели меня сюда, в Бельгию - в Химворд, и всё так хорошо начиналось, но заканчивается не успев начаться. Как же больно. Даже сейчас, никто не видит этот поток мыслей, ведь это всего лишь мой голос, транслируемый в собственной голове. Воспоминания бесконечным круговорот начали мелькать в голове, словно немое кино. Вот Йоке идёт среди серых домишек, держа за руку маленького Бруно, несёт корзину с только что собранными ромашками и заметив меня, мягко отпускает мальчика и начинает приветливо махать рукой. Лоуренс, только что вышедший из "Из дома госпожи Ваутерс" и заметив нашу компанию, подходит с лучезарной улыбкой и сразу начинает диалог с какого то забавного рассказала о том, что произошло с ним, пока он писал сегодняшнюю статью. Джон, идущий после тяжёлой смены, так неправдоподобно рано, как всегда с абсолютно беспристрастным лицом не выказывающим никаких эмоций, уверенной походкой сокращает расстояние между нами и... немецкий солдат? Тёплое воспоминание тут же остановилось, начало ломаться и в конце концов исказилось и сжалось, оставляя передо мной лишь светловолосого паренька, сидящего под деревом теплым осенним утром. Почему так больно? Почему его лицо так до судороги в ногах знакомо мне? Блондинистые волосы, так красиво играющие с утренними лучами осеннего солнца. Глаза, в которых так плотно засел отпечаток войны, полные боли и печали, видавшие многие неподдающиеся какому то здравому смыслу события последних месяцев - голод, смерть, пытки, узурпацию населения, но всё это он надёжно пытался скрыть за тёплой и такой родной, как июльское солнце улыбкой. Я чувствовала, что он не был таким как они. Не было в нём столько гордыни, высокомерия или же желания властвовать - он был другим. Я видела перед собой лишь маленького, плачущего на чердаке без всякого света мальчика со скрипкой в руках, окружённого неразборчивой немецкой руганью, глухими звуками ударов отца, от которых его мать каждый раз лишь тихо вскрикивала, унижениями и оскорблениями. Который жаждил творить прекрасное, нести лишь красоту, а не проливать чужую кровь и оставлять за своей спиной вереницу горя и отчаяния. Образ молодого человека в немецкой форме начал медленно растворяться, темнота окутывала всё вокруг. -НЕТ - НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА. Я отчаянно пыталась понять, кто этот юноша, почему рядом с ним так тепло и не страшно. -Д-Дора... Голос эхом раздался по безвозвратно улетучивающемуся воспоминанию. -Фридрих... всхлипнула я. Яркое фиолетовое свечение в тот же миг поглотило всю темноту, а вместе с ним и страх, боль, а самое главное - одиночество. Я побежала к нему на встречу, поднявшись, он тут же принял меня в свои объятия и мягко прижался губами к моему лбу - Д-Дора, всё хорошо??? Он мягко отстранился от меня и наклонившись обеспокоенно заглянул мне прямо в глаза. -Да, Фридрих, всё хорошо, теперь хорошо. Представляешь, мне тут на секунду показалось, что я тебя забыла и мне стало так больно... Я лучше всю жизнь буду работать в газете "Секреты домохозяек", писать эти посредственные и абсолютно неинтересные советы и статьи, чем забуду тебя, мой милый Фридрих. Я прижалась к нему так близко, как могла. Кусочки боли, отколовшиеся от айсберга отчаяния капали на военную форму, обжигали щёки и обнажали искалеченную и израненную душу молодой девушки, которая получила слишком много пощёчин от такой несправедливой вещи, которую мы называем жизнью. - Я никогда тебя не забуду Фридрих, - никогда. Нас не сможет разлучить ни расстояние, ни война, ни время. Даже если бы мне пришлось снова прожить эту жизнь, я бы всё равно хотела провести её с тобой, Фридрих, слышишь, именно с тобой. - Mein schatz, никакой следующей ж-жизни не будет, есть только эта, и пока происходит война в т-твоей душе, то ты так и будешь каждый раз убивать с-себя внутри. Прошлое невозможно з-забыть, но можно приручить всё пережитое и отпустить. Т-твое прошлое сделало тебя той, кто сейчас стоит передо мной. Я н-не хочу чтобы ты всю жизнь угнетала себя за что либо, произошедшее в твоей жизни, вне з-зависимости от того, буду я рядом или нет. Я был счастлив каждую минуту, которую провёл с тобой, ты мне показала, что война - это не только г-горечь потери, но и радость встречи. Мне никогда не хватит всего времени мира, чтобы до конца н-насладиться тобой. Ich liebe dich, Dora, прости, но наше время подходит к концу. На его глазах заблестели слезы, он вновь заключил меня в свои объятия, с нежностью положил свою руку на мою влажную щёку и мягко поцеловал в губы. Было в этом поцелуе нечто отчаянное, мы пытались насладиться последними минутами вместе. Высечь в памяти запах друг друга, вкус губ, тепло прикосновений и все воспоминания, которые нас объединяли. Он прервал поцелуй и в последний раз крепко обняв меня, неуверенно начал отстраняться, всё ещё держась за мою щеку. -Прощай, mein Schatz - моя Дора, я н-никогда тебя не забуду. Он отнял руку с моего лица и бросив последнюю тёплую улыбку был поглощён темнотой. Мой Фридрих покинул меня, я вновь осталась одна. Я умерла.

***

Город начал медленно приходить в сознание, после довольно недолгих выходных. Утро понедельника начиналось как обычно. Машины носились туда сюда по скоростному шоссе, то и дело попадая в пробки или аварии. Город готовился к началу долгого, но продуктивного рабочего дня, суматоха помогала настроиться на рабочую ноту, забыть до вечера про тёплую кровать, свежесваренный в тюрке кофе и забытый на тумбочке перед выходом ланч, отбросить шальные "пятничные" мысли напиться и погрузиться в обыденный график 8/6. Этот понедельник не был исключением, люди как всегда стояли в пробке. Кто то разговаривал по телефону, отчитываясь за шквал пропущенных рабочих звонком на выходных, кто то медленно потягивал сигарету и надеялся на то, что пробка скоро рассосётся, некоторые индивидуумы что есть мочи давили на клаксон, выдавая самый весомый и звучный аргумент - мат. В дорогой черной иномарке, за темными тонированными стеклами сидел всем далеко небезызвестный миценат. Казалось он был отрешён не только от звуков, окружавших его, но и от самой жизни. Его мысли были забиты лишь одним, кто эта журналистка и почему её лицо так будоражит его сознание и окутывает мысли. Из радиоприёмника больше не доносились звуки скрипки, гадкие помехи прервали их, из радио раздался неизвестный голос: - Доброе утро, всем трудящимся и не совсем, с вами радиоволна 3.4FM "Der Kater"... Из радио раздался слишком бодрый и весёлый для столь раннего утра голос. Джону не нравились подобные изменения в эфире, с утра ему хотелось лишь насладиться Паганини, чтобы хоть как то отвлечься от мыслей о этой навязчивой журналистке, но что то заставило ему не дать приказ водителю переключить канал. Ведущий продолжил говорить. -С нами сегодня талантливая журналистка и автор своего одноименного бестселлера - Мико Флеминг. Мико, здравствуйте, ваша книга привлекла к себе внимание и покорила множество людей, сегодня мы бы хотели, чтоб вы ответили нам на пару вопросов, которые пришли к нам в редакцию. Было очень непросто уговорить вас приехать к нам, насколько нам известно вы не особо любите публику и пишите под псевдонимом "Kamille", так что спровоцировало вас сегодня появиться у нас в гостях? -Всем доброе утро, спасибо за вопро... "Этот голос" - Джон узнал бы его из тысячи других голосов, вот она, та самая девушка, образ которой постоянно крутится у него в голове и явно не намеревается уходить, но почему она кажется такой знакомой??? -Спасибо за ответ, Мико. Переходя к следующему вопросу, хочу отметить, что многие негодуют по поводу концовки вашей книги, ведь она получилась достаточно неоднозначной, но народ также волнует, что вас вдохновило на написание в подобном направление, поэтому смею просить вас ответить на присланный к нам в редакцию вопрос от вашей читательницы - Розетты: "Что сподвигло вас на написание этой книги??? Уж очень интересно, как так получилось, чем вы вдохновлялись???" -Спасибо за вопрос, Розетта, на создание моей книги "Вечность" меня вдохновила история одной американской журналистки, которая произошла с ней в 1914 году...