Звёзды дарят свою нежность

      В камере было до ужаса скучно.       Грин за последние три недели, казалось, перепробовал все занятия, на какие способен человек. Не стесняясь объектива камеры под потолком (ну почти). Всевозможные способы развлечь себя закончились в первые дней пять. Дальше началась смертельная скука. Он какое-то время колотил дверь кулаками и орал. К камере подходили надзиратели, через низкое узкое окошко выслушивали не слишком осмысленные просьбы или требованья и уходили, оставив его без внятных ответов. Один, правда, принёс книжку. Грин был этому парню бесконечно признателен. Всего на пару часов, но он сбежал из пустой белой камеры в простенький, но увлекательный псевдоисторический рассказ о магах в эпоху нового времени. И, за неимением альтернативы, перечитывать ему эту книгу приходилось каждый день. Как не странно, занятие оставалось увлекающим. Он так сосредоточенно читал, что пропустил момент, когда впервые за все три недели его заключения, бесшумно уползла в стену дверь. Но дискомфорт, почти осязаемый, давящий, скребущий кожу на висках, заставил поднять голову от книги.       На пороге стоял Иной. Никем, кроме Иного, мужчина быть не мог, это ощущалось сразу. Иных, кроме Великих Тёмных, в этом месте не было. Он был одет в белую пижамоподобную одежду заключённых, носил волосы в хвосте до лопаток и, очевидно, копался в этот момент в мозгах Грина. Точнее, скорее ласково ерошил их поверхность, насколько ему позволяло расстояние между ними и отсутствие Сумрака. В общем, перед ним, в открытом дверном проёме пластиковой камеры, стоял Тёмный. Но этого просто быть не могло…       Грин вскочил, уронил с коленей книгу. Темнейший ему улыбнулся.       — Кончилось заключение. Выходи.       Грин выдохнул резко и едва не выбежал из камеры.       В коридорах не было шумно или людно, но что-то изменилось. Тюрьма словно ожила. Мимо Грина и Лайка (он узнал имя провожатого в первые секунд десять и ещё много чего узнал в последующие пятнадцать минут) пока они шли по направлению в столовую, то и дело, степенно прохаживаясь, ходили по одиночке и группами Темнейшие. Несмотря на кажущуюся неторопливость, очевидно было, что все заняты делом. По всем поверхностям сновали толпы роботов уборщиков. Один даже взобрался на потолок, пытаясь вычистить какие-то потёки из решётки вентиляции. Людей Грин не видел.       — Это он?       Лайк фыркнул.       — Нет, я нашёл в тюрьме для Иных другого запертого в камере человека.       Хена не отреагировал на иронию.       — Психолог… Как тебя?       Грин смотрел на оборотня в упор. У него дипломная работа была о психофизиологии голода Низших Тёмных. Он специально для этого поднимал какие-то совсем старые архивы, вытаскивал из них крохи информации. Об оборотнях данных было даже меньше, чем о вампирах. Те несколько информативных статей, отсутствовавших в свободном доступе и попавших к нему чудом, спасибо бабушке-офицерке, Грин зачитал до дыр. Он наизусть помнил выдержки из отчёта «О вивисекции древнейшего живущего существа и последующем заживлении нанесённых повреждений» из лаборатории меркурианской колонии. Узнал оборотня с фотографий в приложении к отчёту даже постаревшим.       — Грин де Вальд, сэр.       Хена приподнял брови. Лайк прыснул. Ещё пара Темнейших покосилась на него с интересом. Остальные, очевидно, не поняли. Грин чуть вытянул губы.       — Родители поттероманы.       — Ох, у меня как-то служил в Дозоре Дарт Вейдер, — поделился Лайк радостно, — познакомить бы вас.       — Я был бы рад, — вежливо откликнулся Грин.       — Пристрелили его, — непоследовательно выдал Лайк, — ещё на войне.       Грин свёл брови. Как ему показалось, излишне скорбно. Но поделать с собой ничего не мог. Ему иногда было стыдно, за то что он человек. Особенно перед Иными. Лайк снова улыбнулся.       — Ну, рассказывай.       — Что рассказывать? — переспросил Грин.       Сесть ему не предложили, и он раздумывал, не занять ли место на лавке рядом с Лайком. Темнейшие устроились возле длинного обеденного стола. Но его заставлял мяться взгляд старого оборотня. И он остался стоять.       — Всё, — сказал Хена, глядя на него спокойно, нетяжело, — нам интересно всё.       И Грин, облизав губы и заведя на мгновение глаза к потолку, стал рассказывать всё.       Как выучился на медика-исследователя, как после кандидатской пошёл в нейропсихологию, как попал по рекомендации бабушки, отслужившей в специальном подразделении не один десяток лет, в ведомство по работе с Иными. Как стала вскрываться для него изнанка этой работы. Как приходилось применять опыт работы с животными на тех, кого он считал людьми, и даже чем-то большим. Как обсуждали они это с коллегами за стопкой медицинского спирта, самым легкодоступным в нынешних реалиях для научных сотрудников алкоголем. Как многие уходили, не выдерживая подобной практики. Как некоторые оставались, получая от неё удовольствие. И как он, тоже не выдержав, подал заявку на работу в комиссии по биоэтике. И как по этой заявке нашли его нужные люди. Не совсем легально организовавшие самостоятельное подразделение в ведомстве люди. И задали каверзный вопрос. «Хочешь ли ты реально помогать Иным?».       — Ты же понимаешь, что движение «борьбы за права Иных» организовал скорее всего кто-то из наших? — вкрадчивый голос Хены пробирал до самых костей.       — Понимаю, — кивнул Грин. — Но как это отменяет моё личное желание помогать в освобождении… — он осёкся, — и это всё больше не актуально, верно? — сказал он, демонстративно обведя взглядом тех, за чью свободу так боролся. — Что вообще произошло?       Темнейшие переглянулись.       — Скажем так, — Хена на мгновение прикрыл глаза, — у нас всех теперь есть шанс помочь друг другу начать всё заново.       Грин нахмурился. Он хорошо знал, как тщательно Иные подбирают слова. Ему до дрожащих поджилок не понравилось слово «заново».       Мира вскрикнула и попятилась. А потом замерла, влепившись в стенку, закрыв рот рукой и молча глядя расширенными глазами перед собой.       — Ну вот, ребёнка напугали, — грустно сказал Лайк, — я же просил убрать это.       — Резали вместе, а убирать мне, — пробурчал молодой на вид и по ощущениям Тёмный.       — Ты самый младший, Никита, — Лайк требовательно захлопал в ладоши, — давай-давай, у нас теперь снова дедовщина.       Никита встал из кресла и набросил на стол снятую с него заранее, видимо, чтобы не запачкать, скатерть. Мира с трудом сглотнула, не находя в себе сил оторвать взгляда от всё ещё выглядывавшей из-под скатерти маленькой руки.       — Ну офигеть убрался, — Лайк, сидящий в своём кресле нога на ногу, снова всплеснул руками, — тебе вынести сложно?       Несколько других присутствовавших Тёмных спокойно сидели за тем же столом, с лениво-блаженными лицами, и перепалку игнорировали.       Никита покраснел, потом побледнел, силясь что-то ответить вразумительное.       — Пускай… — он поморщился, — люди убирают потом.       — О, вот оно как, — озадаченно посмотрел на него Лайк, — резали вместе, значит? А теперь брезгуем.       Никита совсем сбледнул, казалось, его может стошнить.       — Эх, молодо-зелено, — покачал Лайк головой, — а как рвался, нож отбирал у старших.       Он демонстративно махнул рукой в сторону. Тёмный, на которого он указал, сидел, откинувшись в кресле и сыто жмурясь.       — Да я на этом голодном пайке мать родную зарезать был готов, — прохрипел Никита.       — Бедненький, — скорчил сочувственную рожицу Лайк, — как же ты настрадался за три то месяца без Сумрака.       Никита распахнул было рот снова.       — Извините нас.       Рычащий бархатный голос прервал перебранку. Мира обернулась и увидела оборотня. Хоть никогда она не знала касания Сумрака, различать Иных от людей и Тёмных от Светлых умела. Теперь вот и оборотня узнала. Сразу же. Просто взглянув на невысокого коренастого мужчину с наполовину седыми волосами. Он просто разительно отличался. На его лице явственно недоставало кошачьих усов. Старый… Мира впервые видела старого Иного. Внешне старого. За ним в каюту вошёл смазливый молодой мужчина.       — Да ничего, мы всё понимаем, — Лайк поприветствовал вошедших кивком.       Те расположились на диване, мужчина, Мира поняла с удивлением, что это человек, сел рядом с оборотнем, немного нервно окинув взглядом накрытое скатертью тело на столе и бессильно потупив глаза.       — Ты тоже садись, — Лайк подозвал Миру взмахом руки, — давай-давай, не стесняйся. — Шёпотом, наклонившись к её уху, когда она села в соседнее с ним кресло. — Ты же вроде хотела стать Тёмной? Привыкай.       Мира прикусила губу.       Людям на станции, подумала она, сейчас стократ хуже. А ей повезло, родившись на переломе времён, оказаться Иной. Притом с потенциалом Тёмной. Кто мог подумать неделю назад, что это не клеймо на всю жизнь, а напротив, счастливый билет в новую жизнь. В привилегированную жизнь!       Лайк выцепил её за руку из бурлящей перепуганным шепотом толпы в столовой и попросил проводить его по станции. Болтал без умолку, казался обходительным и галантным. Располагал к себе, и показывал всем своим видом, что нет причин так уж бояться прибывших с Меркурия на Меркурий-12 гостей. А потом предложил поприсутствовать на обсуждении ситуации. Сказал «ты будешь представлять Иных станции». Мира была так взбудоражена. И даже, впервые за эти долгие пять дней, расслабилась. И с улыбкой, чуть не вприпрыжку, побежала за Лайком в кают-компанию, откуда Тёмные потеснили станционных управляющих.       — Станция она и есть станция. Потому что стационарная, — наставительно поднял Лайк палец вверх. — Она до Земли нас не допрет. Ну или лет за двести. На Земле за это время ещё пара катастроф произойдет.       — А на кораблях люди быстренько разлетятся кто куда.       — Ну и пусть летят, — опустил веки Лайк на мгновение, — помрут же, либо в пути, либо там, куда долетят. Развитых колоний в системе по пальцам пересчитать. Места на них меньше, чем здесь. Если Марс исключить.       — Ну что значит, пусть летят, — нахмурился чернокожий Тёмный, имени которого Мира не знала, — сейчас, после всего… этого… на Земле каждая голова будет на счету.       Она плохо понимала, о чём ведут Тёмные речь. Знала только в теории про потребление Иными энергии, про питание людскими эмоциями. И про то, что на Земле всё это завязано в огромную сложную систему. И про то, что случилось пять дней назад… Но пока не могла осознать толком. Ни сейчас, ни всю эту неделю. Первые сутки это был просто шок. Какое-то ощущение реальности происходящего приходило постепенно. Вместе с тем приходили последствия, когда поднявшийся вне регламентированного расписания с космодрома Меркурия грузовой корабль запросил разрешение на стыковку голосом Иных. Она тогда была в рубке управления полётами, вместе с папой. Она слышала про «…число надзирателей в тюрьме. Вы же можете посчитать, сколько энергии способны добыть Тёмные из всех их смертей? А сколько энергии нужно, чтобы пробить броню станции?» Она была там, когда уже второй раз за месяц, глава комитета по управлению станцией, стиснувший зубы и побелевший лицом, был поставлен перед ультиматумом от Иных. Только на этот раз их было больше, чем двое. И целая толпа Тёмных требовала их впустить.       — Можно конечно по частям, — Лайк с хрустом потянулся, вздохнул, — надолго это.       — Господа, вы забываете, — проскрипел старый, этот уже не на вид, но по ощущениям показался Мире тоже очень старым, Тёмный, — что мы снова можем учитывать в планах возможность управлять Силой, на станции имеется примитивный аналог Сумрака.       — Где? — Лайк демонстративно повертел головой, в неискреннем удивлении. Его паясничанье все, кроме зыркающего из-под смоляной кудрявой чёлки Никиты, стоически игнорировали.       — Кармадон прав, — чернокожий, пожевав губу, выдал, — как мы решали такие проблемы раньше? Просто заморочим им мозги.       — Как? — переспросил Лайк с той же интонацией, но в следующий момент говорил уже серьёзно. — Пять тысяч человек заморочим? Учитывая, что часть из них будут невосприимчивы или с высокой сопротивляемостью. И две недели до Земли воздействие не обязательно продержится?       — Можно постепенно, — предложил чернокожий, — группами. Сколько будет безопасно перевозить.       — С ними кого-то отправлять, чтобы следили, — Лайк, похоже было, уже всерьёз вертит эту идею так и эдак, — здесь оставаться в меньшем количестве. Нас итак всего шестьдесят.       Мира толи слышала от кого-то, толи где-то высмотрела, толи просто… знала… непонятно откуда, что в тюрьме на Меркурии было неделю назад, после побега одного из них, семьдесят шесть Тёмных. А осталось их в итоге шестьдесят. Что ж, надзирателей в тюрьме не осталось вовсе. Странным казалось, что они лишь теперь, спустя сотню, или сколько там эта тюрьма стоит, лет, решили поднять бунт. Если всё это время могли просто сделать вот так.       — Будет в районе сотни, если Светлые перестанут жевать сопли, и тоже прилетят, — подал голос Никита.       — Ох, точно, — Лайк хлопнул себя по лбу, — они же ещё. Вот это уже звучит не так безнадёжно.       — Первую партию можно отправить небольшую, сколько сможем подчинить в краткие сроки, и контролировать малыми силами, — вставил ещё один Тёмный, совершенно невзрачный, без отличительных черт, — назад привезти побольше Иных. Чтобы помогли проконтролировать перевоз оставшихся людей.       — На этом пока решим, — Кармадон положил руку на стол ладонью вниз, и это было как точка в разговоре, — дождёмся Светлых, и их слов. После свяжемся с Землёй.       — Тогда на повестке остаётся только вопрос питания, — Лайк взмахнул рукой снова, указал на стол, — резать по ребёнку в день расточительно.       — Закончатся, будем резать по трое взрослых, — пожал плечами Кармадон.       Мира поняла, что её вот-вот вывернет прямо на стол, не переваренным ещё пирожным из столовой, где она с восторгом, заглядывая Лайку в рот, слушала о том, как заживут теперь Иные, снова станут править миром.       Лайк взглянул на оборотня.       — А ты не голоден, Старший?       — Ты мне это предлагаешь? — удивился Хена. Он очевидно и мысли не допускал о том, чтобы доедать за кем-то трупы.       — Да нет, конечно. Живых приведут, — ответил Лайк.       Хена размышлял мгновение.       — Потом, — скупым жестом он махнул рукой, — я пока сыт.       Лайк расплылся в улыбке и подмигнул мужчине рядом с Хеной. Тот облизал губы и отвёл глаза куда-то в бок и вверх, непринуждённо сложив руки на животе. Мира даже подумала, ей просто показалось, что его щёки слегка порозовели. Но смущение его чувствовали отчётливо все присутствующие Иные.       Мира скользнула взглядом в сторону стола. Скатерть успела покрыться красными пятнами.       «Вы же понимаете, чего мы все боимся? Понимаете, что может произойти?»       Эдгар понимал. Он сидел за столиком в одиночестве и ел мороженное. И понимал, что где-то далеко, на северном или южном полюсе, прямо сейчас решается судьба мира.       Он решил задержаться немного в Таймаке. Из окна у его столика не было видно моря. Ну только самый краешек, пожалуй, если присмотреться. Солнце клонилось где-то сбоку к закату, его Эдгар тоже не видел. Приятный вид открывался на сам город. Стены кремовых в дневном свете домов превратились в розовую пастилу. Эдгар подумал немного и заказал себе клубничный чизкейк и кофе. Идти в отель писать отчёт отчаянно не хотелось. Как и садиться в личный флаер и тревожить водителя (тире соглядатая), которого он уже отпустил погулять по курортному городку.       Конечно, он понимает. Конечно, они боятся. Они даже его боятся, до сих пор, мало им было выражения его преданности всеми доступными способами. Мало им было жёсткого, пережимающего горло пластика на его шее. А уж этих двоих бояться следовало ещё сто лет назад. Не будь их тогда, не боялись бы теперь люди. Может, никто бы ничего уже не боялся.       Эдгар сидел за столиком в кафе и кусал мягкое мороженое. Приятное персиковое мороженое в одном из любимых теперь для него кафе. В таком же маленьком несетевом кафе, в Эдинбурге, они с ребятами из ведомства договорились встретиться на кофе пару дней назад. Когда ещё не знали, что в это время все будут очень заняты.       Эдгар размазывал по чашке остатки мороженного и ждал.       Он вышел из кафе уже в сумерках. Только небо почему-то не спешило по южному рухнуть глухой бархатной темнотой. Небо почему-то тлело рыжими отзвуками заката.       Земля содрогнулась в один момент с Сумраком. Эдгар задрал голову. Последнее, что он ожидал увидеть в своей жизни когда-либо, это библейская казнь. Но с неба, со стоическим безразличием к законам природы, лился огненный дождь.       Ему до сих пор странно было находиться среди Древних Великих. Находиться по праву, даже полноценно участвовать в мозговых штурмах, больше походивших на философские дебаты. Но, несмотря на всю в лучших традициях фантастики сложившуюся свою жизнь, Никита до сих пор ловил со всех этих разговоров дичайший дереал.       — Знаете, система греческих богов… В Олимпии она неплохо работала.       — То было давно.       — Нам сейчас никто не мешает вернуть любые из нравившихся нам времён.       Диким казалось слышать что-то про Олимп и его богов. И осознавать — их история также реальна, как свершившийся наконец на Земле Страшный Суд.       — Господа Темнейшие, я, конечно, понимаю, вам бы только посмаковать фантазии о власти…       — У нас разве есть право выпускать теперь власть из рук?       Совсем уж странно было слышать, как бранятся они, будто ничего не случилось. Будто старые, но соскучившиеся друг по другу родственники. И Тёмные и Светлые, все они друг друга знали. И Тёмные, открыто, напоказ, и Светлые, стыдливо поджав губы, радовались переменам. Никите, глядящему в окно на сожжённый центр Москвы, было дико. Он даже не мог понять, дико радостно, или дико страшно.       — Речь о том, что нам её ещё предстоит удержать. Ладно, люди на Земле. Хоть уцелевшие военные уже организуют представляющее отдельным Иным угрозу сопротивление. Но как на счёт космоса? Не стоит для начала закончить дела там, чтобы впредь не отвлекаться?       Исследовательские станции на Энцеладе и Европе — учёные так надеялись найти там жизнь в своё время, а теперь разводят её сами. Воздушные поселения в атмосфере Венеры, где в действительности были найдены первые внеземные формы жизни вполне земного, как впоследствии выяснилось, происхождения. Тот помешанный на Плутоне миллиардер, который всё обещал в следующем году открыть пригодную для жизни станцию на поверхности самой дальней от Солнца планеты системы. Обещал уже лет восемь, наверное. Медленные неуверенные шаги по терроформированию Марса, как и прочие проекты, помимо Плутона, курируемые правительствами, где вот уже полвека не могут добиться стабильного уровня кислорода в атмосфере. И только Луна, всё такая же безжизненная сама по себе, но уже далеко не такая пустая. Построенная вокруг старых колоний (в тюремном смысле) инфраструктура жива оставалась и тогда, когда Иных перестали массово вывозить с Земли. Стала самой крупной в космическом смысле колонией. Ещё и станция на Меркурии… Не так уж много людей на самом деле. Наберётся на небольшой по меркам двадцать второго века Земли город. Но это не так уж мало, когда все большие города на Земле сожжены дотла.       — Не стоит заняться уборкой дома, прежде чем распыляться на разбежавшихся тараканов?       Спорил со Светлым Тёмный, которого Никита почти не знал. На Меркурии он сливался с массой остальных, в захвате тюрьмы себя особенным чем-то не проявил, на первый корабль со станции попал, как и Никита, по признаку бесполезности.       — Это не просто тараканы. Это тараканы, которые станут проблемой, если не побеспокоиться вовремя. Не говоря уже о том, что мы, по расчётам аналитиков, на пороге энергетического голода. Нам понадобится рано или поздно вернуть из космоса всех людей.       Светлого Никита знал давно. И к словам его привык прислушиваться.       — Или оставить всё как есть. Без поддержки с Земли они не протянут и десятка лет. Можно просто о них забыть на время.       — Нет, нельзя.       Все трое обернулись одновременно к одному из концов стола. Завулон молчал до сих пор, и о нём как будто бы забыли. Но сейчас, в повёрнутом к гостям боком кресле, глядя остановившимся взглядом в окно на облетающие деревья, он, наконец, заговорил.       — Нельзя оставлять это на самотёк, — пробормотал он. Лицо у него было до того спокойное, словно он боролся со сном. — Предложим им вернуться на Землю. Если откажутся, — щеку его чуть скосило в подобии улыбки, беззлобной, почти нежной, — отправим к ним пару Защитниц.       Никита проследил за его взглядом и тоже уставился на деревья. Осень в центре Москвы уже много десятилетий была совершенно золотая. Удивительно, как огонь пощадил парк. Смогли ли люди скрыться под навесом желтеющей листвы от безжалостного шторма?       Защитницами военные, по старой доброй традиции, пошедшей, наверное, ещё с ласковых Катюш, называли ядерные боеголовки точечного действия. На Земле, разумеется, давно не применяемые. Предназначенные, разумеется, исключительно для уничтожения метеоритов.       — Расточительно… — поморщился Светлый. Никита понимал, что тот хочет сказать «жестоко». Но не хуже него Светлый должен был знать, как бесполезно сейчас говорить это слово Завулону.       — Ты итак перебил больше половины людей, — неожиданно поддержал Светлого Тёмный. Никита вспомнил, наконец, что его зовут Ален, — будешь так каждый раз Защитниц пускать, на чём нам потом жить?       Завулон смотрел в окно молча.       Ален начал закипать.       — Эй, так дела не делаются. Ты уже решил что ли всё? У нас разве не совещание?       — У нас скорее высказывание предложений, очевидно, — усмехнулся Светлый. Они с Аленом переглянулись понимающе, и Светлый продолжил, — Завулон, ты нас слушаешь?       Завулон выдохнул тихо через нос.       — Я предлагаю вам связаться с людьми. Поставить им ультиматум. Исполнить условия, в случае отказа идти на сотрудничество. Это всё.       — Так это твоё распоряжение? — уточнил Светлый.       — То, что именно у тебя… Договор, — Ален на мгновение осёкся, словно хотел сказать другое слово, — с Посредником не делает тебя главным.       Завулон приподнял брови.       — Делает, — сказал он с удивлённым лицом. Лаконично, без аргументов.       Ален скривился.       — Я, конечно, понимаю, ты можешь в любой момент отдать приказ убить любого…       Завулон улыбнулся, повернул голову на бок. Там, у стены, практически в углу небольшого зала для совещаний, сидел на корточках растрёпанный немолодой мужчина. Запавшими прозрачными глазами он смотрел куда-то перед собой. При взгляде на него по позвоночнику пробегала холодная липкая дрожь. Завулон взмахнул рукой.       — Антон, убей его.       И указал на мгновенно посеревшего от ужаса Алена. В комнате повисла такая звенящая тишина, что ею алмазы можно было колоть. Посредник не шелохнулся.       Спустя долгую минуту Ален, мокрый, как мышь, позволил себе пошевелиться и кашлянуть. Завулон стал хихикать глядя на него.       Никита понял, что и сам успел невольно задержать дыхание. Выдохнул беззвучно, под раскатывающийся по залу хохот Завулона. Переглянулся с обескураженным чуть на вид Светлым. У Алена лицо быстро менялось от испуганного к раздражённому. Завулон смотрел на них и заливисто хохотал.       Отсмеявшись, он сказал:       — Я не могу приказать ему убить вас.       Он говорил спокойно, легко улыбался чему-то.       — Но я сейчас единственный, кому он подчиняется хоть в чём-то. Вы кстати в свою очередь можете убить меня, разумеется. И перезаключить Договор.       — Но?.. — нервно каркнул Ален.       Завулон развёл руками.       — Никаких «но». Вы действительно можете так сделать.       — Так что же нам помешает?       — Ничего, — Завулон продолжал улыбаться, — you are welcome, Ален.       Ален на своём родном языке выругался, встал, и поспешил покинуть зал. Светлый проводил его взглядом. Затем тоже поднялся.       Никита встал вслед за ним, и они пошли к выходу. Уже возле дверей их догнал оклик.       — Позволь вопрос, Руслан.       Светлый, который почти достиг ранга Высшего меньше, чем за сто лет, замер.       — Что вы хотите узнать, Темнейший?       Голос Завулона не выражал никакого интереса.       — Тебя мадмуазель Марта хвалила за талант к предвиденью. Зачем ты отправил в тюрьму на Меркурий сына?       Руслан с Никитой переглянулись. Никите ответ на этот вопрос тоже был интересен. Он отцу всегда доверял. Знал, что тот не сделает неправильно. Но то, как сложилось всё после его полёта… Разве мог этого желать Светлый маг?       Руслан молчал. Завулон повернулся в кресле, чуть подался вперёд.       — Ты знал, что его вмешательство позволит мне сбежать?       Руслан посмотрел Завулону в глаза.       — Вообще-то я надеялся, он тебя убьёт.       Завулон медленно выгнул брови. Потом лицо его осветила улыбка. Лёгкая, незлая. Он снова коротко рассмеялся, откинул чуть голову назад.       — Мне жаль твои надежды.       Антон, если бы он умел до сих пор чувствовать, сейчас очень сильно захотел бы разучиться. Но ему повезло. Чувства покинули его тело вместе с его собственной кровью. И на их место, вместе с кровью двух Абсолютных пришла бесконечная Сила. Так что внутри у него ничего не дрогнуло, когда вслед за бешено скачущим по ступенькам дедом он вышел из бункера. Ощутил Сумрак и Завулона. И увидел тело бывшего Наставника. Нет, ничуть его это не потревожило. Совсем ни капельки. Он даже не смотрел на них обоих, когда Завулон поднялся, снова беря тело на руки, и приказал убить процентов шестьдесят человечества. И Антон, уже не обращая внимания на скрывающихся в портале Великих, одну жизнь разделивших на двоих, приступил к выполнению указания.       Он поднял лицо к небу. Метель закончилась, снег подсвечивали чистые здесь, яркие, как дыры от пуль, звёзды.       Он распахнул руки. Увидел в один момент каждый город на Земле. Увидел каждого человека в нём.       — Гори…       И небо над городами вспыхнуло.       Он уничтожил шестьдесят пять процентов населения Земли. И подумал, что умей он чувствовать, ощущал бы сожаление, что не может убить остальных.       После он нашёл Завулона на берегу моря. Встал рядом на холодный песок и стал смотреть на пылающий в ночи город. Городок был небольшой, но достаточно крупный, чтобы попасть под удар. Завулон не смотрел на огонь. Он опустил голову и тихо перебирал волосы на голове Гесера. Его собственные мотал горячий ветер с запахом дыма.       Слава Свету прошли те времена, когда люди были готовы жать на красные кнопки по любому поводу.       Марсианской станции «Возрождение» потребовались неделя и долгие переговоры. А также информация о том, что колония с Тёмными Великими, которая неделю к ряду не выходила на связь, в один момент перестала подавать признаки жизни на спутниковых снимках. И что отследить какой-либо транспорт с их стороны не представлялось возможным. Как и предотвратить его вероятное приближение. Всё это склонило чашу весов их нерешительности. И люди впустили на станцию Светлых Иных в надежде, что те окажутся милосерднее неотвратимо идущих с другой стороны планеты Тёмных.       Ольге так странно было смотреть на себя в зеркало. Она чувствовала дежавю. Неровно обрезанные волосы, грязная одежда. Одежда, правда, не военного кроя. Время диктует свои правила, в том числе в моде. Но снимать успевший надоесть не меньше белой пижамы тесный комбинезон и залезать под душ было также приятно. Под нормальный, обычный душ. С водой. Ледники на планете это просто головокружительная роскошь для внеземной станции. Выйдя из кабины, оставляя горячие мокрые следы на белом пластике, Ольга с благоговением и трепетом легла в маленькую, вдавленную в пол ванную.       На этой станции было тепло. По Иному тепло. Тысяч тридцать человек, практически небольшой земной город, и за восемьдесят лет они нагрели собой островок подобия Сумрака. Даже с противоположной стороны планеты, где восемьдесят лет её держали в тесной маленькой тюрьме, рассчитанной на мизерное количество Великих Светлых, можно было ощутить его вибрации. Ольге порой казалось, что если она чувствует так далеко, может, расстояние это не преграда для энергии. Может, как свет Солнца долетает до Марса за десять минут, так от планеты, ближайшей к звезде, до этой, долетают на самом деле ласковые всполохи, словно от тёплой свечи. Может, она начала наконец сходить с ума взаперти, а может, все восемьдесят лет ловила бережно ускользающие лучи её личного Солнца. Может, не казалось ей, что всполохи знакомого до боли пламени становились ближе и ближе почти весь последний месяц. Всё это были домыслы, слишком на грани восприятия мелькали неясные ощущения, но она точно знала, что почувствовала неделю назад. Когда невозможно было не ощутить. Когда вспыхнула ослепительно ярко целая планета. Ближайшая к ним. Когда почувствовали все Иные на Марсе — всё изменилось навсегда.       Света вошла неслышно, скользнула тенью, в чёрном комбинезоне, снятом с надзирательницы. Легла молча рядом, на белый гладкий пластик, мокрый после Олиных ног. Её короткие белые волосы рассыпались по полу, прядь защекотала Ольге спину. Света уткнулась носом ей в шею сзади, и так осталась лежать, сложив руки между коленей, словно замёрзли ладони.       — Ублюдок, — тихо выла Света, сжимая голову руками, согнувшись в пассажирском кресле, — какой же ублюдок.       — Сложно поспорить, — ответил ей Тёмный.       Ольга этого парня видела впервые. Он родился уже после Войны. Даже после Чистки, вероятно. Иные в это время почти не рождались, в силу естественных причин. Ольга даже мельком подумала, он мог быть внуком кого-то из Великих. Может даже её. Над ними как раз впритык к возможному возрасту его родителей начали проводить репродуктивный эксперимент.       — Я, честно говоря, не знаю, как мы жить то теперь будем, — сказал с болезненным весельем Тёмный. У него было бледное опухшее с недосыпа лицо. Он должно быть во время Дождя потерял кого-то. Вряд ли остался на Земле человек или Иной, кто за эту долгую, долгую, до сих пор не кончившуюся, Сумрак великий, почему же она продолжается до сих пор, войну, никого не потерял.       — Он не будет, — Света посмотрела прямо перед собой, с простой и веской уверенностью.       — Что изменит очередная смерть, — сказал Тёмный тихо. Неожиданно было слышать такое именно от Тёмного.       — Как его Гесер за такое не прибил, — не слушая его, сказала Света.       Ольга нахмурила брови. С момента прибытия на Землю она так и не почувствовала Гесера.       Тёмный посадил флаер возле старого, каким-то чудом уцелевшего и во время Войны, и во время Дождя, небоскрёба.       Когда они вошли в зал, где когда-то проходили совещания Дневного Дозора Москвы, она уже ждала, наверное, чего угодно. Но точно не ожидала столкнуться лицом к лицу со смертью.       Света, Ольга ощутила это позвоночником, едва не пошатнулась. А до боли похожее на Антона Городецкого существо, сидевшее в углу на корточках, подняло голову в их сторону.       В зале было много Иных. Все о чём-то говорили. Многие были ей знакомы. Его не было.       Ольга нашла глазами Завулона. Заглянула ему в лицо. У неё противно и холодно сжалось что-то в груди. Она поймала его пустой взгляд. И, наверное, уже в этот момент поняла всё без слов.