порядок

юмено в полном порядке. он больше не устраивает странных игр со странными людьми в странных обстоятельствах, его приступы безумства происходят всего лишь раз в месяц и он больше не сидит по грязным карцерам подвалов центральных высоток, запертый боссом мафии. он сам запирает себя в своей квартире. сознании. он посещает терапевта каждую неделю, пьёт таблетки ровно два раза в день, во время завтрака и ужина, и совсем не творит ничего сумасшедшего при людях. что делает он в часы, когда его никто не видит - никто и не знает, хотя все - он уверен - догадываются. и молчат. сам юмено ответил бы, что читает. никто не верит, но им и на это абсолютно все равно, ведь его терапевт говорит, что он идет на поправку и зажато молчит о том, что его собственный пациент безжалостно подставляет лезвие прямо к его кадыку сразу же, как только время, отведённое на приём начнётся, а дверь захлопнется. кью про это думает лишь о том, что им всего лишь то стоило поставить камеры, тем более с таким буйным пациентом. и вообще он не виноват. разве что в том, что не может держать свои порывы жестокости. разве что он виноват во всем. он врет абсолютно всем и даже себе. в первую очередь себе. говорит, что идет на поправку и уже очень скоро огай может ждать его абсолютно здорового в рядах своих подчинённых. а сам пьёт уже пятую таблетку по счету, пытаясь потупить желание разбиться головой об стену и разнести дешёвую мебель скромной комнатушки в щепки. он плачет, сидя в углу помещения, впиваясь в коленки ногтями. он не спит до пяти утра, играя в хоррор игры на телефоне, чтобы потом в лихорадке видеть сны и просыпаться в холодном поту. а еще лежать в своей кровати долго-долго. потому что сил нет. потому что ел в последний раз он кажется приторно-сладкие конфеты в кабинете огая, которые тот, вообще-то ставит для элис. но кью можно. пока он не творит безумства, ему вообще можно все. почти все. алкоголь ему несмотря на возраст все ещё запрещают. несмотря на возраст, но смотря на список запрещённых, к приему веществ. препараты же пьёт. дешёвые. он тоже дешёвый. лекарства на голодный желудок бьют в голову так же сильно, как то терпкое вино, которое пьёт накахара по вечерам. желудок крутит и кью не знает от чего, ведь он не ел уже три дня, что там кроме кислоты может заставлять его ползать по холодному кафелю ванной комнаты. он корчится у унитаза, пытаясь выблевать, если не все свое сознание, то хотя бы все свои внутренности точно. голова, раскалывается от навязчивых мыслей, дозы успокоительного и количества выкуренного табака. костяшки в который раз бьются о кафель. он плачет, лежа на ледяном полу, зажимая уши от своего внутреннего голоса, будто это поможет. будто ему может хоть что-то помочь. и когда чуя одним вечером внезапно приходит к нему поболтать - он паникует. выпивает за раз три таблетки и впивается отросшими ногтями в ладонь, всячески сдерживая желание психануть и разбить, если не голову исполнителя, то свою точно. об эту стену подъезда бедной панельки, что так соблазнительно ещё не была разукрашена граффити. под ногтевую пластину забирается кровь и кью тихо шипит, теперь уже вклинивая зубы в изодранную нижнюю губу. накахара виду не подает, но уже знает, что с младшим явно что-то не так. он вообще все о кью, кажется, знает. даже сигареты покупает ему те единственные, которые юмено курит. а ведь никто и не знает, что он курит. кроме накахары. и может быть брата и сестры акутагава. рюноске уж точно знает об этом. и возможно осаму. и после того, как за старшим закроется дверь, юмено плачет и бьется головой об стену, надеясь, что может быть хотя бы так мозги встанут на место и его собственное расстройство не будет мешать ему жить. и он сам не будет мешать себе жить. а потом ему становится не до этого, когда желудок скручивает в очередном спазме и он думает лишь о том, что может он скоро наконец-таки сдохнет и перестанет обременять других своим, нетипичным для нормальных людей, поведением. он захлебывается слезами, стоя перед зеркалом, подавляя желание разбить его. на следующий день он не помнит этого. на следующий день, он почти вскрывает себе вены, отломившимся куском кафеля в туалете. на следующий день он выкуривает почти две пачки подряд, опираясь на перила и не заботясь о том, обо что он тушит свое импровизированное успокоительное. а потом отключается прямо на холодном полу старого балкона и не приходит в себя даже через три с половиной часа, когда снежинки падают на его израненные в ожогах и порезах руки. он впервые не видит снов. вообще никаких. может быть это и хорошо. он не знает. он расчесывает запястья в кровь, будучи не в сознании. или не только запястья. к вечеру он весь в красных полосах, пепле и крови. и все также на балконе многоэтажки. как хорошо, что он живёт выше других и всякие соседи не вызывают ему никаких врачей или полицию. когда чуя приходит в следующий раз, юмено заранее знает, что он точно так же постучится в его дверь и с улыбкой попросит пропустить его. потому что он с балкона видит его на лавочке у дома, почему-то очень поникшего, с каким-то до боли знакомым платком в руках. но накахара действительно стучит. он никогда не звонит в звонок. знает, как младшего передергивает от этого навязчивого звука. кью смотрит в глазок, уже зная кто там, и через секунду открывает. чуя улыбается, но ничего не говорит. на миг юмено думает лишь о том, что прямо сейчас накахаре в разы хуже, чем ему самому. чуя смотрит как-то пусто и от этого на душе становится ещё паршивее. кью пропускает его и в сотый раз за день опускает рукава кофты ниже. он все ещё расчесывает кожу до красноты во сне. неосознанно. или может специально. видимо разум сам считает, что он заслуживает всей этой боли. - рюноске похоронят после-завтра, - юмено на старшего смотрит удивленно - новость о смерти старшего акутагавы еще не дошла до него. все встаёт на свои места. чуя все ещё старается тепло улыбаться. он точно напьётся этой ночью. кьюсаку думает, что стоит предупредить об этом хотя бы гин или, если получится паршивца осаму, - я знаю, что ты не любишь скопления людей, но там почти никого не будет...сходи со мной...пожалуйста... он звучит жалобно и его отчаяние в голосе не позволяет младшему отказать. после чуи в квартире как будто даже пахнет удушающе. или может быть это от него. он давно не заходил в ванную. там по любому нужно будет прибраться. скорее всего, все в тонком слое крови. он хочет утопить себя в крови. он уже по горло в ней. он тогда почему-то сжимает зубы и идет скуривать пачку на балкон. в дрожащих руках сигарета смотрится драматично. он думает, что сейчас он, наверное, весь дрожит. еще бы - в середине февраля попробуй выйти на улицу в одной растянутой футболке. впрочем его почти всегда трясет. десятью минутами на балконе больше он, может быть, заработает только насморк. хотя он почти и не проходит. конечно, как он может нормально дышать, когда стабильно ревет каждые полчаса из-за того, что не может поднять себя на ноги, не может гулять, как вон тот светловолосый парень, что выходит на вечернюю прогулку почти каждый день, и, конечно же, потому что ненавидит себя, людей, всех. даже такого заботливого накахару, который, казалось бы единственный, кто все ещё помнит о том, что в одинокой однушке двенадцатого этажа живёт кьюсаку. чуя не уверен, живёт ли вообще упомянутый, но он точно знает, что хотел бы сделать его существование чуточку краше. хотел. пока не пришла кончина рюноске. сейчас, юмено уверен, тот чувствует себя точно таким же мешком с мясом и костями, а не человеком, каким себя ощущает он сам вот уже сколько лет. но у накахары есть дазай. тот, каким бы полным мудаком ни был, помогает своему парню. у накахары есть любовь и тот, кто тратит все свои силы на то, чтобы помочь ему справиться с тем, что сам однажды пережил. у юмено есть лишь обезболивающее, антидепрессанты, транквилизаторы и куча успокоительных, успокоительных, успокоительных. будто качество зависит от количества. будто ему лучше от всех этих отвратительно горьких и сладких препаратов, когда на деле от этих всех химикатов только желчь начинает вновь жечь глотку, а не мысли о своей бесполезности исчезают из его уже полулысой головы. потому что после похорон он корчится на полу своей прихожей и снова хватает себя за волосы, пытаясь вместе с кучей эпидермиса вырвать и его больной мозг. сигареты он уже покупает почти блоками. никотин бьёт в голову и лёгкие и, почему-то, помогает успокоиться от очередной истерики. и тогда он думает что вот сегодня он может решится и окончит все это. припишет своей жалкой истории конец, такой же драматичный, какой в нем видят почти все, кто его знают в мафии. и не только. он не помнит что происходит потом. мало что вообще помнит, но старается запечатлеть размытую картинку, лежащего в луже его собственной крови, платка и новенькой пачки сигарет совсем рядом. белоснежная ткань уже окрасилась в алый и это последнее, что он отпечатывает в своём разуме, прежде чем в приступе вырвать себе глаза. запоминает, прежде, чем умереть через пару часов от потери крови.