Я хочу быть живой

Интересно, сколько я здесь?

      Как давно я стала частью этого цирка?       День за днём, неделя за неделей, год за годом, а на улице как было + 30 с лишним, так и осталось. Каждый день лето. Я в коме? Должно быть. Но когда я могла попасть в неё? Провалов в памяти нет. Хотя и многие события смылись из памяти за все время, но я ясно помню свою жизнь до всего… этого.       Я помню, как ездила в этот лагерь с Олей в детстве. Потом училась, а сейчас у меня должна была проходить практика. Пара смен — и могу выступать на полноценную работу. Но… Моя практика никак не закончится.       Я сидела на ступеньках своего «храма» — медпункта — и курила. Раньше никогда бы не взяла сигарету в рот, но какой смысл, если каждую неделю все по новой.       Каждую смену одно и то же с минимальными изменениями. Поначалу было страшно, пыталась найти выход, перепробовала кучу всего. Даже нарушала клятву Гиппократа и… Не хочу вспоминать. Но я адаптировалась. Я бессмертна, вечно красива и могу делать что хочу. Конечно, «что хочу» делать получается только в рамках этой золотой клетки. Всё бы отдала за то, чтобы снова попасть домой и развалиться на кровати. Иногда мне кажется, что я сама стала частью всего этого. Такое чувство, что другие тоже здесь застряли, они точно так же страдали, как и я. Они тоже искали ответы, выход, хоть что-то, но сломались. Подстроились под систему и её правила. И вот, когда беспощадная машина отполировала всех от мала до велика, она принялась за меня. И сейчас никто уже не вспомнит, как они сходили с ума, как бегали по лагерю в поисках выхода и как, отчаявшись, начинали пробовать… разное.       Они стали частью лагеря. И пришла моя очередь. И мне… Мне страшно. Я не хочу становиться деталью, которая из раза в раз делает одни и те же операции. Это сродни смерти. Не физической — духовной. Но я точно знаю, что все они — люди! Все они живые! Они чувствуют, страдают, радуются! Они не куклы в каком-то глупом спектакле! По крайней мере, пока что я — не из их числа. А они — уже давно не смогут стать как я… Хотя, чем я отличаюсь от них?       Одна эта мысль напугала меня, и я потрясла головой, чтобы отбросить эту мысль подальше. Подальше, чтобы не задумываться о своей «кончине».       Я каждую новую неделю заваливаюсь в медпункт, синячу, курю, иногда балуюсь препаратами строгой отчётности. Хотя как будто они могут закончиться или за них нужно перед кем-то отчитываться. Пару раз Оля даже грозилась вышвырнуть меня из лагеря, хотя я думала, что мы подруги. Впрочем, не счесть и моментов, когда она искренне пыталась мне помочь. Пыталась узнать, что со мной, почему я так сильно поменялась. Но она не поймёт. Может быть, другие пионеры тоже спрашивали ее: «Тетя Оля, а почему вы начали курить? А почему вы начали пить? А почему вы вяжете петлю?» Но теперь она не вспомнит этого. Не вспомню и я, как сейчас сижу и думаю об этом.        — И-извините.       Рядом послышался незнакомый голос. Странно, показалось что ли? Уже слуховые галлюцинации начались? Скорее всего, шизофрения заждалась меня.        — И-извините, можно мне тут бегунок бы.       Я повернула голову в сторону, откуда исходил голос. Сейчас здесь никого не должно быть. Парень. Пионер. Новый. Новый? Новый!       Я оценивающе осмотрела его и убедилась в том, что раньше никогда не видела его. Неужели что-то, выходящее за рамки? Или я уже забыла, что это когда-то случалось? Я подошла к нему вплотную и пустила дым от сигареты в лицо, чтобы посмотреть на реакцию: вдруг зрительные галлюцинации. Парень поморщился. Взяла за щеку, потянула — отозвался недовольным кряхтением.        — Вы чего делаете?! — спросила он.        — Кем будешь, пионер? — спросила я, всё ещё нависая над ним, словно статуя, держа сигарету между пальцев.        — Семён… Семён Персунов… В лагерь приехал вчера. Вожатая, Ольга Дмитриевна, сказала бегунок подписать.        — Бегунок, говоришь? — переспросила я, ещё раз осмотрев его с ног до головы, — ну заходи, подпишем.       Мы зашли в то здание, которое раньше можно было гордо назвать «Медпункт». Сейчас же, это всего лишь тень былого величия. На сверкающем кафеле валялись упаковки от успокоительного, которым я изредка пользовалась по непрямому назначению. На столе стояло несколько пустых бутылок от водки и пива. И ещё где-то в углу валялся шприц, о приключения с которым не очень хочется вспоминать. А ведь прошло всего-то два или три дня. Трудно отмерять здесь время, сейчас оно просто идёт единым потоком. Я достала ручку и взяла бегунок у пионера. Уже хотела расписаться, как опомнилась. Стоять. Так он ведь и вправду новый. Я обернулась, вертя кусочком бумаги в руках.        — Персунов, да? — медленно потянула я, — новенький, значит?       Семён кивнул, рассматривая моё пристанище.        — Как давно ты здесь?        — Да… Два дня всего лишь.        — Извини за вопрос, но как ты попал сюда?        — В каком смысле, как попал?       Занервничал, значит, есть что рассказать интересного.        — Ну, на автобусе.       Врёт. Врёт и к тому же покраснел, как помидор.        — Слушай, мне-то эту чушь не загоняй. Не должно было тебя здесь быть.       Уже более серьёзно сказала я, смотря ему прямо в глаза.        — Говори, как попал сюда.        — А вы как?        — Я первая задала вопрос. Не хочешь говорить? Хорошо, тогда ты не узнаешь, что это за место.        — Так вы знаете, что случилось со мной?! — уже более активно отвечал пионер.        — Если ответишь, то, может, смогу понять, что твориться с нами.       Я села на стул, а Семен на койку и начал рассказывать. Как он зимой пошёл на встречу выпускников, как сел на автобус и появился здесь.        — Зима была, говоришь?        — Да, а что?       Я встала и, подойдя к окну, закурила.        — А какой год был?        — Это важно?        — Да, говори.        — 2022-й.       Значит, это не весь мир застыл, а только мы. 35 лет. Теперь мне ясно, сколько я здесь. От осознания этого факта мне стало нехорошо.        — Вам плохо? — забеспокоился Семён.       Я села обратно за стол и достала последнюю бутылку спиртного.        — Извините, но, может, теперь вы объясните мне что-нибудь?        — 35 лет.        — Что?       — Я в этом лагере уже 35 лет.       — Ч-что?       Кажется, моё объяснение ничего не дало Семёну.       — Этот лагерь… Он как золотая клетка. Лето, чистый воздух, развлечения, но проблема в том, что он не заканчивается.       У меня начали подступать слёзы.       — Одна неделя сменяет другую, одна смену вторую и так год за годом, лето круглый год.       — То есть, это такая временная аномалия?       — Да, что-то типа того.       Семён сел в позу мыслителя и начал что-то активно обдумывать. Я опрокинула первую стопку.       — То есть вы здесь с 87-го?       — Да. Поехала отрабатывать практику и застряла.       — Да уж. Всё ещё кажется, что это сон.       — А ты ущипни себя.       — Хе, не, мне хватило от вас.       — Ну вот.       Я начала неровно дышать, слёзы уже маленьким каналом выходили из уголков глаз.       — Извините. Я… Я что-то не так сказал?       — Нет, пионер. Просто… Обидно за то, что вся жизнь прошла без меня. Прошло 35 лет в этом долбаном лагере.       Я кое-как утёрла слезы.       — Как там, во внешнем мире? Наступило светлое будущее наше?       — Если вы про Советский Союз, то… Он распался, и сейчас оставшиеся часть человечества грызётся друг с другом.       — Четвёртая мировая?       — Только если в зачаточном состоянии.       — Ясно… А чего так?       — Ресурсов становилось всё меньше и меньше. И давние братья стали врагами.       — Понятно. Но уж лучше попасть туда, чем томиться в этой помойке.       — Ясно…       — Иди с миром, пока этот мир тебе не надоел. Приди вечером ещё, обговорим все тонкости, если хочешь.       — Х-хорошо.       Я подписала его обходной, и он пулей вылетел из медпункта. Наконец-то что-то новое. Через пару часов, как мне показалось, ко мне постучались.       — Открыто.       Ко мне снова зашёл Семён.       — Ну, я пришёл.       — Уже вечер?       — Да, а что?       Я посмотрела в окно.       — Правда.       Я окинула взглядом уже пустую бутылку водки.       — И когда успела?       — Так, вы объясните мне что-нибудь?       — А что тебе нужно?       — Например, почему я попал сюда?       — Не знаю. Я не знаю, почему я здесь. Почему все здесь.       — Ясно, а выход есть?       — Думаешь, я сидела бы здесь 35 лет?       — Ясно, а другие, почему они ничего не понимают и ведут себя так?       — Не знаю, скорее всего, я тоже скоро стану как они.       — В каком смысле?       — Смотри. Каждую смену происходит перезагрузка и всё начинается по новой. Только я могу пока что помнить всё.       — То есть все остальные всё ещё думают, что сейчас 87-й?       — Да. Скорее всего, они тоже когда-то искали ответы, как и мы, но они умерли. Не физически, а морально. Каждый день, одни и те же действия и так уже последние три десятилетия.       — Это… Это невозможно.       — Да… Но как есть…       — А как я… Как же…       Семён согнулся, схватившись за голову. Я протянула ему пачку «Космоса», он вынул одну сигарету дрожащими руками и прикурил от моей спички.       — И что делать будем? — спросил меня Семен.       Я подсела рядом, и он явно забеспокоился.       — У нас в лагере много чем можно заняться, только всё быстро надоедает. Всю библиотеку я прочла, даже на всех музыкальных инструментах научилась играть. Делала что в голову взбредет, а сейчас просто устала. Иди, веселись, пока тебе это всё не осточертело.       — А потом?       — А «потом» — это уже сейчас для меня.       — …       Я налила Семену выпить, и он охотно согласился.       — Знаешь, я боюсь. Я боюсь стать как они. Не хочу быть биороботом: когда ты дышишь, ешь, пьёшь и ощущаешь, но не можешь сделать что-то, что выходит за рамки сценария, — чуть дрожащим голосом сказала.       Я повернулась к Семёну и провела рукой по его щеке. В голове крутились десятки мыслей.       «Не отпускай меня, не отталкивай. Дай почувствовать себя живой хоть раз за всё время в этом лагере».       Я мысленно умоляла его, чтобы он не останавливал меня, а он, кажется, и был рад. Наверное, алкоголь начал действовать. Он не остановил меня. Мой халат и всё ненужное слетело с меня, и мы оба легли на кушетку.              …              Интересно, сколько я здесь?       Может быть, я здесь пробыл год или два? Думаю, это уже неважно. Ведь у меня получилось найти того, кто каждый день помогал мне сохранить рассудок, — Виолу. Первые смены я немного стеснялся, но, поняв цикличность событий, прекратил обращать на местных обитателей внимание. Каждую смену я приезжал к ней, обосновывался у неё в медпункте, и мы так жили.       Конечно, её способы не совсем честные, но своё она получила и даже больше. Первое время она тоже немного стыдилась своего поступка передо мной, но потом она простила сама себя. Мы гуляли, плавали, веселились, грустили. Даже шуточную свадьбу сыграли. Конечно, шуточную по меркам лагеря, но для нас самую настоящую.       Удивительно, но кольца на наших руках никуда не пропадали, но потихоньку начало происходить нечто странное. Раньше она вела со мной… как бы играясь с неопытным пионером, но всё равно любила. Но только тогда, когда она перестала так вести себя, я понял, что делала она не для веселья, а для того, чтобы почувствовать себя живой. Все эти намеки, двусмысленные фразочки и заигрывания — лишь защитная реакция.       Сначала провалы в памяти Виолы были незначительные. Она забывала то, как давно я приехал, иногда забывала то, как мы вместе гуляли. Но… Каждый цикл добивал её. Мне становилось страшно. Я не хотел оставаться один.       Её, можно сказать, последние слова навечно выжглись в моей памяти. Было сродни разговору с человеком, который умрет через пару дней от неизлечимой болезни. В нашем случае всё было даже хуже. Нет никакой болезни, нет никакого лекарства.       — Сема, не забывай меня, пожалуйста. Так я останусь живой хотя бы в твоей памяти, и помни: я, именно настоящая Я, всегда буду любить тебя.       Я очнулся в душном автобусе. Только разомкнув глаза, побежал за ворота. Я быстро поздоровался со Славей и пошёл «домой». Вот площадь, вот дорожка, а вот мой «дом» с крестом на флаге. Я неуверенно взялся за ручку, рассматривая кольцо на безымянном пальце и всё не решаясь зайти. После пары минут все-таки решился.       — П-привет, Виола.       — Хм, пионер? Никогда не видела тебя раньше… Новенький, что ли? Тебя Оля отправила с бегунком, небось? — сказала Виола ровным, безразличным тоном.       На её пальце всё ещё красовалось кольцо, но той искры в голосе не было слышно.