Life

Для него она всегда Лоис, никаких «Ло по утрам». По утрам он звал её «родная» – примерно всю беременность, когда она, просыпаясь, первым делом хваталась за живот. «Родная, малыш в порядке». Она не пропустила ни одного положенного обследования в больнице, а он – почти ни одного, хотя, в общем-то, никакой необходимости в них не было. (Когда Лоис поняла, что Кларк уже какое-то время знает пол ребёнка, но не говорит, то запустила в него подушкой – и он не стал уклоняться.) Партнёром по беременности Кларк оказался идеальным – не то чтобы это кого-то удивило. На последних неделях, когда любая поза для сна не казалась подходящей, она спала сидя, откинувшись спиной ему на грудь, и Кларк ночь за ночью бережно поддерживал ладонями огромный живот. (Весь второй триместр, когда она была одержима сексом и шоколадом, Кларк приносил ей конфеты из каждого места, куда его приводил долг Супермена, и всё свободное от исполнения долга время занимался с ней любовью, пока она не начинала плакать от счастья и полноты ощущений.) Роды она толком не запомнила, разве что как цеплялась за его руку, и голос, повторяющий «дыши, Лоис, дыши». Зато лицо Кларка, когда акушерка протянула ему такой крохотный свёрток, Лоис пообещала себе помнить до самой смерти. (Ей самой было до смерти страшно, когда их отпустили домой, – пока Кларк не признался, что напуган, как никогда в жизни, и не предложил слетать за мамой.) И отцом Кларк тоже оказался прекрасным – Супермен во всём. У Джона папины кудрявые волосы и голубые глаза. Зато улыбка и упорство у него твои, повторяет Кларк. Она улыбается: упорство – это уже кое-что. («Кларк, – зовёт Лоис, стоя над пустой кроваткой, – сними своего сына с потолка, его пора кормить».)