и даже если я скажу тебе, что всё будет в порядке, я продолжаю слышать о том, как ты хочешь умереть
Никогда не поздно начать всё снова. Вот, что говорит ей президент студенческого совета, Кирари Момобами, сразу после того, как Тсудзуру на её глазах насильно затаскивают в чёрную машину без номеров и увозят из академии Хьяккау так быстро, что это кажется сном. Мэри в тот момент не воспринимает ни единого слова, вырываясь из удерживающих её рук и крича хуже раненого зверя. Ярость тянет её из крепкой хватки, заставляя кусаться и царапаться, но она всё ещё девушка, и её сил хватает лишь на беспрестанные проклятья и угрозы. Она не успокаивается до тех пор, пока кто-то не вырубает её электрошокером. Мэри полагает, что это Игараши Саяка, но, честно говоря, её это мало волнует. Горячо и больно, ток словно проникает в сердце и заставляет его замедлиться, но всё, о чём может думать Мэри, это улыбающаяся сквозь слёзы Тсудзура и её последний нежный поцелуй. Когда сознание девушки уплывает, а мир покрывается чёрными пятнами, она почти сдавливает в своём кулаке розовую заколку, молясь, чтобы Момобами не заметила этого. Она просыпается в больничной палате, прикованная наручниками и цепями к своей кровати. Это, конечно, не останавливает её от возмущений и попыток освободиться. Прибежавшая на шум медсестра лишь сочувствующе добавляет дозу успокоительного и, кажется, оповещает кого-то о её пробуждении. Мэри дремлет на грани сознания, когда Кирари собственной персоной входит в палату и без капли опаски садится на край её кровати. У Саотоме почти не осталось энергии, но она рычит на приближение президента и отчаянно рвётся из наручников. У неё много вопросов, но ещё больше – гневных и поганых слов. Кирари кладёт указательный палец на её губы – лёгкое движение, но в нём столько скрытой силы, что Мэри даже не может заставить себя отвернуть голову, загипнотизированная и абсолютно подавленная. Она хочет выбраться, бежать за проклятой машиной, забрать свою принцессу и спрятать её от этого жестокого мира, и она сделает это, как только её выпустят отсюда. Президент неожиданно смеётся, будто читая её мысли, и девушка чувствует мороз, пробегающий по её коже. Ты никогда её не увидишь. В голубых глазах плещется удовольствие и превосходство, но Мэри не может даже дышать от резкой боли в груди, её сердце сжимается в стремлении разорваться, и крик, поднимающийся из самых глубин, почти оглушает Кирари. Паника захватывает Мэри, но она продолжает надрывать горло, одолеваемая горем и страхом. Она ни за что на свете не может потерять Тсудзуру. Тсу – это неотъемлемая часть её: она – согревающее солнце, ласковый котёнок, яркий свет и утешающая тьма. Ханатемари вошла в её жизнь тихо и мягко, но быстро проникла под самую кожу, добравшись до сердца и души. Она стала чем-то вроде маяка – постоянный спутник – для бушующей в бесконечных штормах Саотоме Мэри. Вопли сменяются тяжёлыми вздохами, позже – всхлипами и уродливыми рыданиями. Мэри хочется обнять себя и свернуться калачиком из-за того, какой растерзанной она себя чувствует. Кирари молча наблюдает за ней с загадочной улыбкой, и только когда Мэри вновь проваливается в дрейфующее состояние, она уходит, забирая с собой заколку с цветами, как последний знак трагичной любви Саотоме и Ханатемати – ценное сокровище в её коллекции разрушающихся жизней.***
Мэри не может есть, не может спать, не может выйти за пределы своей комнаты дома и заставить себя что-то делать. Посыльные академии Хьяккау уже несколько раз приходили к её семье, но Мэри было всё равно: пусть отчислят и выгонят, она не могла потерять больше. Так было бы даже лучше – никаких напоминаний об украденном счастье и невозвратимой потере. Может, тогда у неё бы получилось покончить с этой жизнью. Может, её обречённая душа могла бы переродиться в каком-нибудь другом мире, где нет Кирари Момобами, системы питомцев, планов жизни. Мэри могла бы быть обворожительным принцем, а Тсудзура – её нежной принцессой. Они нашли бы друг друга сквозь время и пространство, не вынужденные больше страдать и идти на поводу у системы. Это было утопией, но Мэри больше не знает, во что верить. Она смотрит на утреннее небо через окно комнаты, без каких-либо эмоций встречая новый день и с давящим смирением принимая тот факт, что она до сих пор жива в мире, где её лишили малейшего смысла существовать. Сосущее чувство потерянности растекается внутри девушки, когда она отворачивается от окна к стене. Она, прозванная в средней школе нелюдимой, сейчас мучающаяся от одиночества? Это ли не ирония... Мэри закрывает воспалённые глаза и тянет левую ладонь к правой, пытаясь воспроизвести в своей памяти воздушные прикосновения Тсудзуры. Шершавая кожа сталкивается с холодной, и Мэри скрипит зубами от разочарования – заботливые руки Тсу были мягкими и любящими, шёлк её кожи всегда приятно удивлял Саотоме, и она льнула к родной ладони, как прирученный котёнок. Мэри никогда не забудет, как краснели от этого слегка припухлые щёчки Тсудзуры. Если бы у неё остались слёзы, то она обязательно заплакала бы, но организм Мэри обезвожен и слаб, как у дряхлой старухи. Наверное, это её наказание за грубость, горячий темперамент и проявленную к людям жестокость. Наверное, это называется справедливостью. Мэри ни капли не жалко себя; все её мысли занимает девушка с фиалковыми глазами и бесконечно доброй оптимистичной улыбкой. Может, Мэри и заслуживает все эти муки, но не Тсудзура, которая даже в плохом искала хорошее, которая помогала бывшим врагам и будущим союзникам, которая смогла удержать веру Мэри в себя и никогда не оставляла её спину открытой. Мэри хочет исчезнуть, раствориться в море, имя которому – отчаяние, но ей никогда не везло, когда дело касалось крупных желаний. Девушка снова вспоминает об этом днём, когда очередной посыльный из академии приносит ей приглашение на вынесение решения по её обучению в Хьяккау. Родители заставляют её привести себя в относительный порядок, но Мэри и сама не против наконец избавиться от этой безумной школы. Мэри даже не удивляется, когда вместо отчисления её стимулируют повышением стипендии и предоставлением её родителям гораздо более престижной работы. Девушка ещё глубже укореняет свою ненависть к совету, и возвращение в академию превращается для неё в ад с потворствами и играми, теперь не только с картами, но и собственными эмоциями.***
Крыша главного корпуса академии Хьяккау пуста на закате, как впрочем и в любое другое время суток. Доступ сюда закрыт, но Мэри не так просто просидела всю среднюю школу у психолога за хулиганство и взламывание замков, пусть всё это и было детским баловством. Прохладный воздух встречает отчуждённую девушку, и солнце прячет от неё уходящие лучи в облаках, будто отказывая в своём благословлении. Лишь ветер принимается петь ей о свободе, любви и бесконечной радости на Земле. Мэри подходит к краю и, почти не держась, перелезает за перила, ближе к манящим песням, спокойной пустоте. Она обхватывает ладонями металлическую трубку и упираясь пятками к основание крыши, тянется вперёд, выгибаясь точно птица с крыльями. Ветер радостно подхватывает её стремление, пока облака беспокойно ускоряют свой ход. Мэри делает вдох полной грудью, и короткое наслаждение впервые за долгое время вспыхивает в ней. Никакого притворства, липких улыбок и жалких смешков. Искренний смех танцует на её языке, когда Мэри отпускает руки и выпрямляется, удерживая себя только мыслями. Наверное, Тсудзура сейчас кричала бы за её спиной о том, как это опасно, или же, осмелев, прижалась бы к её боку здесь на краю; они дарили бы друг другу сладкие поцелуи и преданные обещания. Но Тсудзуры больше нет. И никогда не будет. Радость слишком быстро затухает в девушке, и даже ветер умолкает, умчавшись вслед за своим солнцем. Мэри снова одна, и, как бы она ни старалась, этого не исправить. Верхушка Хьяккау сделала свой ход, поставив Мэри шах и мат. Королева пала, а значит, дальнейшая игра бессмысленна. Мэри отстранённо делает шаг вперёд – только пятка остаётся на карнизе, когда остальная часть стопы встречает пустоту. Девушка с ужасающей безвыходностью поднимает вторую ногу и готовится её опустить, когда вдруг слышит удар чего-то позади себя. Рефлексы быстро срабатывают, и Мэри обхватывает руками перила, оборачиваясь назад: безлюдье встречает её, и Саотоме скидывает шум на пролетающих птиц. Она снова смотрит вниз, на далёкую землю, но сердце больше не тянет её туда, умоляя о тепле дома и покое. Мэри игнорирует его, решая остаться до полных сумерек, чтобы темнота скрыла её от лишних глаз по пути домой. Она усаживается сверху на перила и отключается, погружаясь в себя. За её спиной едва заметная фигура начинает движение. Кирари молча покидает крышу. И почему-то ей совсем не хочется улыбаться.***
Когда Мэри возвращается на следующее утро, из её шкафчика выпирает белоснежный конверт без подписей, марок или печати. Она без интереса вскрывает его, но замирает, и её пальцы страдальчески впиваются в плотную бумагу. Бледно-розовая заколка с тремя цветами падает в её трясущуюся ладонь. Мэри роняет конверт на пол и падает на колени, прижимая последнее материальное напоминание о Тсудзуре Ханатемари. Она едва сдерживает себя от истерики, прикладывая руку к бешено бьющемуся сердцу, и наклоняет голову, пряча тихие горькие слёзы. Из брошенного конверта неуклюже торчит уголок бумаги, и Мэри, всхлипывая, вынимает записку с аккуратной каллиграфической надписью. Никогда не поздно начать всё снова.