Единственный.

Ты никогда не понимал, почему приходишь именно к нему. Ты перед, которым открыты все пути из-за капитала, принадлежащего отцу, втайне сбегаешь от родителей, крадешься по обшарпанным улицам самого злополучного района родного города. А затем вдыхаешь затхлый подъездный воздух, стоя перед дверью его квартиры и нервно вытираешь вспотевшие от страха руки о джинсы. Каждый раз боишься, что тебя прогонят. Но никогда еще такого не случалось. Ты всегда хотел разобраться, что же именно так сильно влечет тебя к нему и всякий раз снова не понимал. Кое-как обстриженные волосы, складывавшиеся в жалкое подобие прически, которую в захолустных парикмахерских называют «элитной», имеющие непонятный цвет, и за которые так правильно цепляться от переполнявших чувств, когда его губы, всегда покусанные и обветренные, целуя, спускаются все ниже и ниже… На руках, каждое прикосновение которых заставляет по телу бежать стаю мурашек, постоянно обломаны ногти. Однажды ты притащил с собой маникюрный набор, чтобы привести этот, на твой взгляд, «вопиющий ужас» в порядок. А потом с пунцовыми щеками выслушивал нотацию о том, что он не собирается «вести себя как баба». Кожа его не была ни чрезвычайно нежной, ни слишком грубой. Она была… обычной. Именно такой, какой и должна быть у человека, выросшего на улице и имеющего трудную жизнь. Покрытая шрамами, ссадинами, царапинами. Но видит Бог, как же приятно было дотрагиваться до него! Каждый раз, когда он позволял, ты прикасался к каждой ране губами, словно желая забрать всю ту боль, что выпала на его долю. Лицо его так же было обычным. Вечно нахмуренный лоб и вертикальная складка между бровями, заставляющие себя чувствовать в чем-то виноватым. Нос с небольшой горбинкой, который, как он сам признался однажды, неоднократно ломали. И глаза. Ярко-зеленые, блестящие, с переливающимися искорками внутри, появляющимися всегда, когда ему весело, теплые, а самое главное – живые. Глаза человека чувственного, сильного, привыкшего добиваться своей цели. А сейчас смотревшие на тебя, к своему стыду громко стонущего, прижатого к стене крепким телом, пока его твердая, горячая плоть резко входит внутрь, преодолевая сопротивление мышц и вырывая из груди всхлипы, с похотью, со страстью, с желанием получить и доставить удовольствие. И пусть для других он самый обычный, каких тысячи. Но для тебя он самый нежный, самый родной, самый любимый. Для тебя он единственный.