Порождение иллюзий

«Сделай, как было велено, и жди, мы зайдём за тобой, как только всё будет готово». «Сделай, как было велено, и жди»… И я всё жду, хоть ожидание уже невыносимо. Сидя на краю заправленной постели, смотрю немигающим взглядом перед собой, и зеркало стоящего напротив туалетного столика отражает моё запуганное лицо. Руками беспокойно тереблю лежащий на коленях пакет и тут же себя одёргиваю, вдруг осознавав, что ещё чуть-чуть и точно проделаю в нём ногтями дырку. Тогда я отставляю его в сторону и принимаюсь машинально трогать волосы, оттягивая и взлохмачивая подвитые плойкой хвостики. Нервно усмехаюсь про себя, подумав, что в другой ситуации Баллора определённо бы не запамятовала пристыдить меня за эту вредную привычку, ведь каждое утро она помогает мне заплетать причёску, с ювелирной точностью проверяя, чтобы всё было идеально ровно, и очень расстраивается, когда её старания идут насмарку. Из последних сил пытаюсь сохранять спокойствие, хоть понимаю, что то и бесполезно; пытаюсь заставить себя сидеть ровно и не дёргаться, ведь если Он сказал ждать, то я буду это делать. И так сопротивлялась слишком долго, теперь же уже нечего терять, и я честно и безропотно соблюдаю все его паршивые условия, лишь бы только он выполнил мои... Не получается ничем себя занять: уж слишком высоко внутреннее напряжение. При расставании Баллора попросила меня собрать вещи, и я сразу же последовала её совету, хоть и неловко было выносить имущество из места, откуда мы так нагло собираемся сегодня сбежать, но, понимая, что мне ещё придётся как-то выживать на поверхности, я послушно складывала в найденный пакет одежду. Многое трогать не стала, взяла лишь пару платьев да блузку с юбкой, оценив, что ни одна вещь из моего гардероба всё равно не поможет слиться с людской толпой. Тем более, что утром по прогнозу передавали снег, а тёплых вещей ни у кого из нас отродясь не бывало. Положив сверху любимую книжку, которую мне так нравилось иногда перечитывать, я завязала получившийся небольшой свёрток и направилась с ним в комнату Баллоры под предлогом, что могла что-нибудь оставить там, ведь, по правде, уже и забыла, когда в последний раз ночевала у себя. Баллору я любила больше всех на свете. Она заботилась обо мне, сколько я себя помнила, а я в свою очередь отдавала ей все тепло и внимание, на какие только была способна, сама порой удивляясь безмерной величине чувств к этой невероятной во всех смыслах девушке. Стараясь проводить с ней как можно больше времени, казалось, я ни на шаг от неё не отходила и была крайне подавлена, если вдруг она предпочитала моему обществу чьё-либо ещё. Я могла часами напролёт наблюдать за её репетициями танцев, восхищаясь её плавными и грациозными движениями, а она всегда с радостью слушала мои песни, лучезарно улыбаясь и говоря, что у меня прекрасно получается. Не могу сказать, как именно и на каком моменте это случилось, но, глядя на её чарующую улыбку, на длинные фиолетовые волосы, которые она так умело собирала в аккуратную высокую «шишку» по утрам, слушая её мягкий, нежный голос, ощущая тепло её объятий и чувствуя жгучий укол ревности всякий раз, как замечала её мило любезничающей с приходящими в наш ресторан посетителями, я стала понимать, что моя любовь к ней — нечто большее, чем обычная привязанность к сестре или подруге, что я не желаю делить её больше ни с кем. Баллора же не сразу это приняла. Пресёкши мою неловкую попытку её поцеловать, она сказала, что ей нужно многое обдумать, и мне очень не хотелось признавать это, но именно заявивший о себе на следующий день Эннард помог повернуть наши отношения в желанную сторону, ведь тогда уже Баллора не могла так просто оттолкнуть меня и отправить спать к себе, ведь нам тогда обеим было страшно, и мы обе не хотели оставаться друг без дружки, в одиночестве. Она нуждалась во мне, а я как никогда остро нуждалась в ней. Уже в комнате я, не заметив ничего примечательного, бесцельно начала мерить шагами пол, протаптывая туфлями дорожки в мягком пурпурном ковре. А после, пытаясь убедить себя в том, что делаю что-то полезное, поправила и без того безупречно лежащее покрывало и начала перекладывать и так идеально расставленные по полкам принадлежности, лишь бы чем-то занять руки. Монотонная работа хорошо помогала справляться с мыслями. Однако, наконец сообразив, что занимаюсь сущей ерундой, я плюнула на всё и, обняв пакет с вещами, уселась на кровати, решив спокойно ожидать команды Эннарда. …и вот. Ну сколько же ещё придётся мне тут просидеть? Почему он не озвучил временные рамки? С тех пор, как мы с ним разошлись, прошло примерно минут сорок. Считается ли это нормой или уже является поводом для беспокойства? И ведь почему-то предательское внутреннее чутьё всё неизменно указывает мне на второе. Баллора, ну вот зачем ты во всё это ввязалась?.. Я хорошо помню весь тот ужас, что испытала, когда в один из вечеров любимая так невзначай обмолвилась мне о своём сотрудничестве с ним: — Ты знаешь, зайка, этот Эннард… Он хоть и чокнутый немного, но в обмен на нашу помощь готов помочь нам вместе выбраться наружу… И мы с Фокси и Фредди подумали, что это вполне себе неплохой вариант. Она смущённо улыбалась, ведь изначально догадывалась, что я такое не одобрю. Ещё только неделю назад этот Эннард упоминался в наших разговорах не иначе как крайне сомнительный, спятивший аниматроник, которому уж точно не стоит доверять, так что же изменилось теперь? Не в силах что-то вымолвить, я с широко распахнутыми глазами внимательно изучала её лицо, пытаясь понять, не шутит ли она, но в то же время Баллора продолжала погружать меня во всё новые, немыслимые подробности: — Ему для плана нужно тело… Он просит, чтоб мы помогли ему убить охранника. Её невозмутимость пугала меня. Пробирала до дрожи, заставляла усомниться в собственной адекватности. В тот вечер я закатила настоящую истерику. Рыдала и кричала, что они с Фокси и Фредди не смеют так поступать, что это жутко неправильно, жестоко и, что самое главное, опасно для них самих, опасно для неё. Я не могла понять, что заставляло Баллору настолько отчаянно стремиться сбежать отсюда, вырваться на волю, ведь, как ни посмотри, у нас всегда всё было: и крыша над головой, и досуг после выступлений, и дружеское отношение со стороны руководства. Мне не раз приходилось слышать из телевизора, что многие другие роботы проживали в куда худших условиях. Да и что там роботы, многие люди ведь, в принципе, тоже. Но, видя её решительность, её неудержимый огонь в глазах, когда она рассуждала о свободе и строила планы на наше совместное будущее во внешнем мире, я с каждым разом всё больше убеждалась, что умолять её изменить решение не имело никакого смысла... Но только это вовсе не означало, что я перестала пробовать. Ведь я действительно пробовала, ещё как, старалась до последнего!.. Или же я просто пытаюсь сейчас себя этим оправдать? Довольно. Бросаю краткий взгляд на настольные часы и поражаюсь тому, насколько неумолимо утекает время. Нет, ну это уже явно перебор… Сказал же, позовёт, как только план сработает!.. Всем телом вмиг овладевает паника. Я резко подскакиваю на ноги. Не могу, я больше не могу!.. Не способна сидеть, сложа руки, зная что происходит сейчас на другом конце нашего «дома», зная, что сама в том косвенно повинна. Не вполне понимаю, куда и зачем я собираюсь пойти, но знаю точно, что должна сделать хоть что-нибудь. Теряется ощущение реальности, и я испытываю странное чувство, словно попала в один из своих кошмарных снов, где остаюсь совсем одна, без единого намёка на защиту. Нет-нет, ты не одна, всё обойдётся, всё будет хорошо!.. Стараясь твёрдо себя в том убедить, стою на месте ещё несколько секунд, перевожу дух. Чуть успокоившись, решаю не доводить себя, пока ещё ничего толком не известно; хватаю свой жалкий свёрток и вещи Баллоры, которые та собрала ещё вчера. Логически рассуждаю, что если всё пройдёт, как и задумывалось, то мы должны будем уйти отсюда быстро, и лучше тогда взять их с собой заранее. И всё ещё медлю. Держась за круглую дверную ручку, осознавая, что, скорее всего, больше никогда сюда не вернусь, в последний раз окидываю взглядом ставшую уже и моей комнату, где всё такое родное и уютное, и каждая деталь ассоциируется с нею. Прокручиваю в памяти наши общие счастливые моменты: долгие объятия, поцелуи, пылкие признания в любви. Вспоминаю прошлую ночь и нашу с ней первую близость, прикосновения её рук и влажные следы её губ на моём теле. И почему мне вновь становится так дурно? Ну разве же не очевидно? Ничего этого бы не было, не поклянись ты ей тогда принять сторону Эннарда, не так ли? Раздражённо мотаю головой, вновь отгоняя наваждение, но в ушах всё навязчивей звенит вопрос: Баллора-то, конечно, была счастлива узнать, что ты смирилась с их идеями, но действительно ли правильно ты поступила? Иного выхода, получше, не нашла? Со злостью, резко проворачиваю ручку и выхожу в нашу общую гостиную. Шумно хлопаю дверью. Глухой звук эхом отдаётся от стен, и я радуюсь тому, что хотя бы он нарушил мёртвое безмолвие. Всё подозрительно тихо. Тихо до неприличия. Поёжившись, будто от холода, я совершаю первые твёрдые шаги по паркетному полу, с деланной уверенностью держу свой путь к широкой металлической двери, ограждающей нашу обитель от служебных помещений и части, доступной посетителям. Миную небольшой диванчик в центре комнаты, и в голове невольно вспыхивает приятная картинка, как мы всей нашей фантайм-компанией в первые дни после переезда из старого ресторана могли сидеть тут вечерами и отмечать очередной успешно проведённый концерт, смотря глупые телевизионные шоу на случайно выбранных каналах. И Фокси обязательно их комментировал, показывая, что разбирается во всех вещах планеты как никто другой, а Фредди из-за этого беззлобно над ним подтрунивал, на что тот под звонкий смех Баллоры лишь манерно закатывал глаза и закрывал лицо ладонью, тем самым демонстрируя, как сильно устаёт от общества таких невежд, как мы. И мне вдруг показалось, что я тогда могла действительно назвать себя счастливой, да только было это слишком уж давно, когда мы только начали познавать мир. А может, и не так давно, ведь для кого-то год — совсем немного. Для меня же этот год стал целой моей маленькой жизнью. С тех пор мы с парнями из группы всё больше отдалялись друг от друга, вынуждено пересекаясь лишь на выступлениях и на совместных репетициях в их предверии. И на диване этом Фокси сидел теперь, как правило, один, смотря всё то, что пожелает, ведь терпеть его невыносимо мерзкий, заносчивый характер не захотел бы в здравом уме никто. Ну, разве что кроме недалёкого Фредди, который вечно приставал ко всем со своими нудными рассказами… Серьёзно, хоть кто-нибудь считал его истории хоть сколько-то забавными? Поджимаю губы и болезненно морщусь, корю себя за эти мысли. Во мне ведь снова говорит тупая ревность. Но если раньше она была просто не уместна, теперь и вовсе не имеет права на существование. Я ускоряю шаг, стараясь смотреть лишь вперёд, чтоб не возникло соблазна остаться, но против воли взгляд соскальзывает в сторону, на двери комнат Фокси с Фредди, и нещадное чувство вины, которое я так яро надеялась в себе подавить, вдруг с дьявольской силой начинает сжирать изнутри, грозясь не оставить во мне ни одного живого места. Я с силой тяну на себя тяжёлую дверь и выхожу в просторный коридор, иду прямо по нему, мимо комнаты отдыха сотрудников. Небольшие каблучки красных туфель выразительно стучат по кафелю. Сейчас я бы хотела думать о чём угодно, но только не о Фредди с Фокси. Да и действительно, чего теперь-то о них размышлять? Ведь, вероятнее всего, они уже мертвы.

***

— Ты долго будешь стоять молча? — противный, грубый голос резанул по слуху, заставив резко содрогнуться. Его обладатель с хитрым прищуром, без тени смущения изучал меня своим единственным глазом и словно с детским нетерпением ожидал моих дальнейших действий. — Ты знай, моё-то время не резиновое, у меня ведь столько дел здесь, которыми стоит заняться. Он картинно развёл руками, указывая на стены кладовки, где мы находились, и по лицу его неспешно расползлась до омерзения широкая ухмылка. Если так Эннард пытался в юмор, то у него это выходило явно неважно. Сомнительный ведь, право, из него был клоун. Я с трудом могла представить, что когда-то он выступал на сцене и даже нравился людям. Замерев на месте, невольно вжав голову в плечи, я мысленно в который раз проклинала момент, когда решила, что прийти к нему сюда — хорошая идея. Сейчас же я от страха не могла пошевелиться, а в заведённой за спину руке мелко подрагивал позаимствованный Баллорой из комнаты охраны карманный электрошокер. В тот день меня будто прошибло. Не уверена, какие силы поработили мой рассудок, но, понимая, что время для принятия мер на исходе, я решилась на последний, отчаянный шаг. Ведь я же могу просто его вывести из строя, и никаких больше проблем!.. Серьёзно, да кто он такой этот Эннард? Какой-то полудохлый эндоскелет без обшивки, а я-то — новая модель, и ничего, что на голову ниже!.. По крайней мере, мне определённо нравилось так думать… — Вот слушай, — похоже, он не выдержал молчания. А я вдруг снова, как припадочная, дёрнулась. — Раз уж ты всё равно пришла… Хочешь ты того или нет, завтра ночью всё состоится. И если, как ты говоришь, сама всё понимаешь, то почему б нам наконец не прийти к соглашению? Ты не мешаешься и заманиваешь того кретина к скуперу, я же взамен иду на уступку и разбираю на запчасти только медведя с лисом. Твоя же драгоценная подруга остаётся жива, и мы все вместе сваливаем. Звучит неплохо, правда? Друзья ведь должны помогать друг другу, Бейби. Готовая задохнуться от такой бесстыдной наглости, понимая, насколько жалко сейчас выгляжу, я продолжала в ярости сверлить его взглядом. Дрожа всем телом, всё сильнее сдавливала шокер. Держала большой палец на кнопке включения, но, обуреваемая диким ужасом, осознавала, что просто не могу им воспользоваться. И никогда бы не смогла, о чём тут говорить? С чего вообще я вдруг решила, что осмелюсь вступить с ним в рукопашную?.. Какая же ты дура, твердил укоризненно внутренний голос. Наивная идиотка. И в скорбной тишине раздались тихие слова: — Л-ладно. Ладно, я согласна. Такой по-садистски радостной улыбки, тотчас же искривившей изувеченное лицо Эннарда, должно быть, я не видела у него никогда прежде.

***

Тогда я чувствовала, что у меня нет выбора. Что после стольких попыток что-то изменить он вдруг исчез, растворившись в спёртом воздухе кладовки, и просто не осталось его в мире как понятия. И те, кто говорит, что выбор есть всегда, должно быть, никогда не бывали в похожей ситуации, когда на одной чаше весов находятся твои честь и принципы, и чёткое понятие, как нужно поступить, но на другой, второй, стоит кое-что куда важнее всего прочего, и это жизнь и безопасность твоего любимого. И, думаю, не нужно говорить, что эта чаша с лихвой перевешивает первую. Хотя, быть может, выбор есть всегда, но иногда он чересчур неочевиден или просто не устраивает нас? Возможно, я ведь многого не знаю, мне всё же от роду лишь год. Но в тот момент мне показалось, что согласиться на его условия, довериться Эннарду — единственное, что оставалось сделать, в ином же случае я точно проиграю, потеряв буквально всё. Хоть не было и толики гарантии, что он исполнит то, что обещал, ведь всем другим он вечно клялся, что мы сбежим отсюда впятером, был всё же призрачный, ничтожный шанс, что мне он не соврёт, ведь слишком долго звал меня в свою «компанию». И я неистово хваталась за последнюю надежду, пытаясь верить, как он и просил. «Не сомневайся. Ты слишком уж достойный противник, чтоб я попытался тебя обмануть. Быть может, мы с тобой действительно подружимся». И Фокси с Фредди сразу же ушли на второй план и больше не имели для меня значения. Думая лишь о том, как уберечь Баллору, я всеми силами игнорировала факт, что, смирившись с неизбежным, подписала им обоим смертный приговор, за всех решила, чьи жизни ценнее. Всё потому что я законченная эгоистка? Наверное, не спорю. Во время ссор Баллора часто упрекала меня в этом. Сейчас, идя по пёстрым коридорам, уже прекрасно зная место назначения, я снова ищу в памяти тысячу причин, почему не должна испытывать эмоций из-за ужасной гибели аниматроников, бывших мне когда-то неплохими товарищами. Я помню, как ходила просить помощи у Фокси. То было недели две назад. Я терпеливо дождалась, когда уснёт Баллора, и, насколько можно было, незаметно, как и была, в пижаме, выскользнула за дверь. Не хотелось снова из-за такого с ней ругаться, ведь помирились только что. Я не боялась потревожить Фокси ночью, ведь не могла сказать с уверенностью, спал ли этот напыщенный павлин хоть когда-то. В основном он тратил это время на дела «первостепенной важности», наводя часами марафет и любуясь собой в огромном зеркале. А я молилась, что, поговорив с ним, сумею убедить не прислуживать Эннарду, и вдвоём мы сможем всё решить, ведь, несмотря на всю самовлюблённость, Фокси всегда мне виделся весьма разумным. Да только вышло всё не так, как я хотела. Прослушав мой нескладный монолог, попутно крася красным лаком ногти, он первым делом нелестно отозвался о моём непрезентабельном, помятом внешнем виде, а после, впервые за весь разговор удостоив меня взглядом в глаза, непринуждённо изрёк: — Ох, Сёркас Бейби, ну не будь же ты такой наивной! Конечно, я прекрасно понимаю, что план этот идиотский до абсурда, что, вероятнее всего, у нас ничегошеньки не выйдет! И именно поэтому мне чертовски интересно узнать, во что же это всё способно вылиться. Тогда я просто вмиг его возненавидела. Возненавидела настолько, что захотелось ему вмазать и навсегда стереть с холёного, разукрашенного личика эту самодовольную ухмылку. Он говорил, что знает риски и совершенно не боится смерти, а мне хотелось вопить и бешено трясти его, пока не выйдет достучаться, ведь мне плевать, боится ли он смерти, ведь главное, что смерти боюсь я. Я помню, как бесил меня всё время Фредди, как сильно мне не нравилось, когда Баллора вместо того, чтобы побыть со мной, опять хихикала с его дебильных шуток. Как, понимая, что она — не моя собственность, я честно пробовала в себе это задавить, но Фредди всё равно прослеживал мой негатив и всё пытался ко мне подлизаться, совсем не понимая, в чём была проблема… И помню, как, забив на неприязнь и предрассудки, я после выступления беседовала с ним, рассказывая всё то же, с чем уже успела сходить к Фокси. Но чем больше приводила очевидных фактов, тем сильнее убеждалась, что логика — ну явно не его. Он, может быть, и мог меня понять, но стойко не желал этого делать. Пропуская всё мимо ушей, он убеждал меня и самого себя, что никакой опасности не существует, умело делал вид, что, в принципе, вообще тут ни при чём, и что охранник, видно, тоже сдохнуть собирается самостоятельно. И раз уж они сами не хотели слушать, не верили, что Эннард их предаст, что соберёт себя он далеко не из ненужных запчастей в кладовке, ну разве я должна теперь так сильно волноваться, корить себя и обвинять в эгоцентричности?.. Ведь даже если бы я сразу рассказала им о том, что выдал Эннард прошлым вечером, едва ли бы хоть что-то поменялось. Как мантру повторяю в уме эти строки, но осточертевший, проклятый голос совести опять не позволяет успокоить нервы: Ведь ты должна была хотя бы попытаться. Ты знала обо всём и ничего не сделала. Это уже чистой воды бездействие, Бейби. Бездействие у нас карается законом. Я внимательно смотрю по сторонам, стараясь навсегда запечатлеть в памяти каждую деталь знакомых коридоров. Не в силах не отметить, как же всё здесь здорово устроено: воздушные шары, флажки, плакаты, цветное конфетти на стенах и блёстки, блёстки, блёстки… Море блёсток. Как же я их люблю. Отлично понимаю тех людей, которые готовы тратить деньги на посещение этого места. Когда мы уйдём, они будут расстроены? Может быть. Особенно те, кто уже забронировал на завтра столик. Вдруг останавливаюсь, дойдя до главного зала, где проводилось большинство выступлений. Решаю напоследок заглянуть туда и несколько секунд неподвижно стою в дверном проёме, смотря на закрытую занавесом сцену и грустные столы и стулья, таящиеся в полумраке. Да, днём здесь обычно куда веселее. Сейчас пустой вид зала лишний раз напоминает мне о том, что завтра заведение закроют. Сомневаться в этом даже не приходится. Вновь морщусь и шагаю дальше, но тягостные мысли о необходимости покинуть дом всё не оставляют меня в покое. Баллора, ну неужели тебе правда было настолько плохо здесь со мной?.. Я хочу злиться, ведь это проще, чем грустить, но понимаю, что просто устала. Мне хочется вернуться в спальню и заснуть. Или уйти в перезагрузку. Не представляю, что мы будем делать дальше, где прятаться и как вообще сводить концы с концами. Куда же мы пойдём, любимая? Я не хочу сказать, что ты глупа, раз поверила ему, но что-то мне подсказывает, что, будь у Эннарда такие связи на поверхности, как он рассказывал, он бы не жил у нас в кладовке… Но у Баллоры ведь всегда всё было слишком просто. Она мечтала вырваться на волю и жить со мной «совсем как люди», и ей нельзя было сказать, что это неосуществимо, она ведь тщательно готовилась к побегу и искренне считала, что предусмотрела всё: — Зай, ну, ты себя накручиваешь. Не нервничай, всё будет хорошо. Со всем освоимся в два счёта. А деньги на первое время у нас есть. После этого она вложила в мои руки украденный у посетителя бумажник. Я думала, что я стараюсь для неё, что беспокоюсь о нашем общем будущем, но с каждым разом получала только гнев и остро ранящие слова о том, насколько она во мне разочарована. Я вечно притворялась. Врала ей, что одумалась, врала, что больше я не буду им мешать, ведь только так Баллора была готова меня за всё простить, ведь только так она меня любила. Я помню тот ужаснейший скандал, когда, вконец отчаявшись, подкинула администрации анонимную записку, надеясь привлечь их внимание. Но люди ничего не сделали, ведь остальные фантаймы уверенно всё отрицали на допросе, а Эннард накануне стёр все записи с камер наблюдения. Зато Баллора это просто так не пропустила. Я помню, как рыдала перед ней, прося дать мне ещё один шанс, и как рыдала ночью, в темноте, чувствуя себя опустошённой, брошенной и никому не нужной. И как мне после этого надо было не бояться открыто высказывать своё мнение, когда каждый неверный шаг мог поспособствовать разрыву отношений, тому, что я останусь вновь одна?.. Не понимаю. Ну почему, ну почему ей было это так необходимо?! Ведь не всегда всё то, чего нам хочется, мы можем позволить себе получить. Ведь можно затолкать свои желания куда подальше и притвориться, что их нет и не бывало вовсе; это несложно, я-то знаю, я делаю так постоянно!.. Ну почему Баллора этому не научилась?.. И тут я вспоминаю, что совсем уже не притворяюсь и в самом деле непосредственно участвую в грязных делах Эннарда. Молодец, отлично, Бейби, нечего сказать. Допритворялась. И всё ради того, чтобы остался шанс, что любовь и смысл моей жизни не умрёт?.. …А был ли этот шанс когда-либо на самом деле? Это конец. Финиш. Что-то нестерпимо сжимается в груди, в том месте, где у человека находится сердце. И эта щемящая боль не утихает, она распространяется и дальше, желая заполонить собой всё тело и весь разум. Я чувствую, как неминуемо намокают глаза, и как горячие капли быстро, одна за другой, стекают по щекам. Заплакала, конечно же. И, между прочим, в первый раз за этот день, не понимаю, как до этого держалась. Я незаметно замедляю шаг, уже иду совсем неспешно, ведь явственно осознаю, что очень не хочу туда. Не хочу идти в комнату со скупером, в эту проклятую Комнату Смерти. Раньше мы за километр её обходили, а что теперь?.. Начинаю рвано, беспомощно всхлипывать, размазывая слёзы по лицу свободной рукой. И наконец-то кое-что осознаю: Мне больно точно не от нежелания сбегать из ресторана. Вновь вспоминаю прошлую ночь и то, как после нашего занятия любовью, когда Баллора давно уже мирно спала, я всё лежала, прислонившись к ней, и тихо, чтоб не потревожить её сон, роняла слёзы на подушку. Тогда я твердила себе, что плачу лишь от понимания, насколько сильно я её люблю, но жестокая реальность была такова, что в тот момент я не могла избавиться от чувства, что прижимаюсь к ней в последний раз. И помню, как мне не хотелось расходиться с ней после начала чёртового плана, хотя я ведь сама просила, чтобы меня не заставляли любоваться тем, как Эннард с высшей невозмутимостью будет разделывать трупы. Но, получив последние напутствия, я, вместо того, чтобы быстро бежать к себе в комнату, стояла, как приклеенная, и смотрела ей вслед, захваченная мерзким ощущением, что больше никогда её не увижу. Да я же с самого начала, согласившись на его условия, уже была готова к этому!.. Всё тело резко сотрясает дрожь. Сообразила в кои-то веки, неужели. Долго же до тебя доходило. Действительно ведь странно было полагать, что он обманет всех, но не тебя. Как можно было врать самой себе? И я уже не просто плачу, а рыдаю; понимаю, что нахожусь на грани истерики. Слёзы льются непрерывными ручьями, и я ими захлёбываюсь. Я, честно, не соображаю ничего, но тишина вокруг и то, что Эннард за мной так и не пришёл, говорят всё сами за себя. И что-то мне подсказывает, что собранные вещи нам явно не понадобятся. Но я не останавливаюсь. Напротив, понимая, что всё, похоже, решено, я вдруг снова ускоряюсь и чуть ли не срываюсь на бег. Забавно, конечно, и странно до одури, но мне отчасти даже делается легче. Ведь если всё закончилось, и больше ничего не изменить, то можно больше не насиловать себя и не надеяться, как последняя дура, на лучшее. И можно дать свободу истинным, мучительным эмоциям, что я успешно делаю, давясь собственными, судорожными всхлипами. Я быстро достигаю мастерской, которую не так давно только покинула, отправив того бедного охранника на смерть. Здесь, как и прежде, властвует кромешная тьма, и мне приходится остановиться и подстроить зрение. Сквозь застилающую пелену бессильных слёз выхватываю взглядом в темноте конвейер скупера, которого когда-то я боялась как огня. Без страха сажусь на его край, кладя пакеты рядом, и безутешно плачу, уткнув лицо в ладони. Я помню, что ругала раньше Фокси за то, как он выпендривался, раскрепощённо лёжа здесь в вальяжных позах, доказывая мне, что не боится он ни этой комнаты, ни смерти. Теперь уже и мне вообще без разницы. И почему я здесь сижу, заливаясь слезами? Ведь я со всем уже смирилась, разве нет? Зачем тогда и дальше я оттягиваю встречу с неизбежным?.. Я аккуратно поднимаюсь на ноги. Голова гудит и слегка кружится от переизбытка волнений. Слишком много стресса за последний месяц на меня свалилось, пора бы уже и отдохнуть. Окидываю взглядом наши вещи и решаю оставить их тут. Поворачиваюсь и иду вглубь темноты вдоль длинного конвейера, зная, что он приведёт меня в нужное место. Заворачиваю за угол и вижу впереди горящие огни Комнаты Скупера. Уверенно иду на этот свет. Наверное, Эннард будет рад, когда меня увидит: даже стараться не пришлось, сама пришла в его ловушку. Подумать только: это всё. Он победил, а я проиграла. Ну, что ж, значит, он просто оказался куда умнее и продуманнее. Пусть будет так. Не хочется теперь в этом копаться. Я знаю, что умру, и я уже готова к этому. Пускай же он получит то, чего хотел, а я исчезну, и не будет больше боли. Ослеплённая мерцающим светом ламп, я делаю шаг в Комнату.