***
С одной стороны, Хейно всегда был ярким элементом детского дома. С другой — у остальных быстро пропадал к нему интерес. — Ты новенький, да? Тишина. — Как тебя зовут? Тишина. Едва заметное шевеление губ. — А, так ты не говоришь. А написать можешь? Тишина. Перебинтованные руки. — М, понятно. Хейно был интересен как зверушка или неодушевлённый объект, экспонат. Иногда другие даже забывали о его присутствии в комнате — маленький, тихий, практически неподвижный и обманчиво безэмоциональный, он совсем не привлекал внимания. О нём говорили в третьем лице. — А Хейно с нами на обед пойдёт? — Так давайте у Хейно и спросим… Молчание. — Хейно-о, ты глухой что ли? Кивни, если пойдёшь кушать. Кивок. После нескольких подобных ситуаций поползли слухи, что у новенького проблемы с головой: он практически ничем, кроме учёбы и прочих обязанностей, не занимался, но делал всё, что ему скажут, если мог. — Хейно, уберись в комнате, по-братски. — Эй, сегодня ж не его очередь! Уборка. — Хейно, дай списать! Тетрадь с домашним заданием. — Хейно, напиши, чего бы ты сейчас хотел! Отсутствие реакции. — Хейно, а дай понять, как ты сюда попал! Щелчок. Оскал. Непривычный прищур обычно по-мультяшному раскрытых любопытных глаз. Захлопнувшаяся дверь. С Хейно точно было что-то не так. Хейно было одиноко.***
Гуннар с самого начала воспринимался как чужеродный элемент. Несмотря на общую разрозненность, конфликты и процент девиантов, даже между «ботанами» и «отморозками» была крошечная искра солидарности. Догадаться об этом было невозможно, особенно если учесть количество драк и избиений, но всегда были какие-то табу. Этих негласных правил придерживались почти все. Как только Гуннар пришёл, всем показалось, что он не из тех, кто соблюдает что-то подобное. — А чего мы такие кислые? — было его второй фразой после приветствия в неформальной обстановке. Обычно никто из детей и подростков не появлялся в этом месте с такой сверкающей холодной улыбкой. Существование Гуннара невозможно было игнорировать. Высокий, крепкий, невозмутимый и не имеющий авторитетов, он самим своим присутствием подрывал устоявшуюся систему. То, что он смог каким-то неуловимым движением отправить одного из самых мощных хулиганов в нокаут, было неожиданно, но не так уж и удивительно. То, что после группового избиения Гуннар выплюнул зуб, а затем, взглянув на зачинщиков исподлобья, вдруг залился хохотом и бросил им одну-единственную фразу, пробирало. «И вы правда решаете всё так, глупенькие эттины?» Все сразу решили, что сейчас начнётся какой-то жёсткий урок о том, как надо решать проблемы. Но этого не произошло. Гуннар медленно поднялся, что заставило всех едва заметно шарахнуться, посмотрел несколько секунд на каждого с неприкрытой жалостью и, хромая, поковылял прочь. Некоторые подумали, что он — засланный казачок, на деле являющийся каким-нибудь директорским сынишкой. Однако время шло, мести всё не было, а Гуннар продолжал ходить по детскому дому с наглой улыбкой, держась несколько отстранённо.***
Всё началось с чьей-то тупой полушутливой идеи. Это был скучный ленивый вечер после головомойки от воспитателей по поводу бардака в комнатах с требованием завтра же совместными усилиями организовать везде приличный вид и не издеваться над уборщицами. Сразу же после этого разношёрстная компания из четырёх комнат собралась в одной, чтобы разделить негодование. — Мы им что, нанимались что ли? — проворчал Тынис с жалостливой интонацией. — Я вчера у нас дежурил уже, ничего не знаю, — попытался отмазаться Клаус. — Вот дежурил ты, а досталось в итоге всем, — поспешил спустить его с небес на землю Таави. Хейно, не обращая внимания ни на кого из присутствующих, протирал свою тумбочку, попутно суетливо убирая с кровати контурные карты и канцелярские принадлежности. — Как думаете, — вдруг подал голос Тойво, до этого безучастно листавший учебник биологии, — он согласился бы во всех комнатах убраться? А то правда как-то влом. — Звучит не особо честно, но мы же и не планируем заставлять, — из всех сил стараясь преподнести это как моральную дилемму, задумчиво произнёс Таави. — В конце концов, выбор всегда остаётся за Хейно. — Ну, жаловаться он, в любом случае, не будет, — пожал плечами Сандер, в ответ тут же получив осуждающий взгляд Клауса. — Хейно! — решив не тратить время на теорию, перешёл к практическому исследованию Таави. — А уберись во всех комнатах сам, тебе ж нетрудно. Несколько долгих секунд Хейно смотрел на компанию, словно обрабатывая входящий запрос. Взгляд его метнулся к атласу, затем — к уныло свесившейся с тумбы тряпки, а потом — снова на Таави. — Подумай хорошенько только, — перестав раскачиваться на хлипком стуле, Юлар сложил руки на груди, с флегматичной заинтригованностью ожидая развязки ситуации. Ему подобная эксплуатация не нравилась, но отговаривать и объяснять, как надо, он тоже не собирался. Хейно обработал запрос, и решением его стало подчиниться. Прихватив с собой тряпку, он сорвался с места и побежал за необходимым инвентарём, что вызвало удивлённо-радостные возгласы всех, кто поддерживал идею, почти разочарованный вздох Юлара и потонувшее в образовавшемся шуме «ясно» Тойво. — Пойду я, — вдруг поднялся Юлар, поняв, что ему стало как-то тошно находиться в комнате со всеми, — приберусь у себя, пока коротышка меня не обогнал. — От халявы отказываешься? — хихикнул Таави. — Я, вроде как, не беспомощный младенец. Через пятнадцать минут две комнаты уже сияли настолько, насколько это было возможно. Выполнял поставленную задачу Хейно быстро, но довольно тщательно, если учитывать объём работы. Останавливать его никто не стал, включая тех, кто об идее Тойво и компании не знал. Разве что в полупустой третьей комнате начались проблемы. — Я свою зону уже убрал, — дал знать Юлар, стоило Хейно появиться на пороге. — Можешь не стараться, — казалось, такой поворот то ли поставил мальчика в тупик, то ли расстроил его, так что он слегка озадаченно перепроверил. — Можешь у меня пыль протереть, — подал голос Айк, какое-то время назад полусидевший на кровати, но давно уже сползший, — за субботнюю булку. — Это та, которая с прошлой субботы осталась, или та, которую дадут в эту? — полюбопытствовал младший Юлар. — Смотря как протрёт, — Айк пожал плечами. Во взгляде Хейно промелькнула тень раздражения, но никто из жильцов комнаты не обратил особого внимания. Пока слой пыли стремительно таял, Юлар-младший пытался так же стремительно создать у себя иллюзию порядка. То, что можно было быстро убрать, он убирал, а с остальным разбирался чуть небрежнее. Так, валявшаяся на подушке толстовка полетела под кровать, а грязная кружка оказалась в тумбочке. — Это ты на Хейно впечатление производишь? — не упустил возможность подстебнуть брата близнец. Тот моментально смутился. — Херни не неси! Я тут просто и сам справлюсь! Сам, понятно?! — последние слова явно были обращены не к Юлару. Судя по тому, что Хейно всё равно принялся неистово наводить порядок, понятно ему не было. Так что очищена от скверны была и третья комната, после чего всё вновь пошло относительно гладко, не считая нескольких «тебя кто сюда пускал» и «ты охренел?». В конце концов, абсолютное большинство было только радо подобной услуге, а потому большая уборка продолжалась. Это могло бы быть чем-то забавным. Просто историей про местного дурачка-трудоголика с неисчерпаемым запасом энергии, которого хватило бы на помощь каждому. Местной легендой о безэмоциональном добровольце. Но Хейно был не таким, каким его все считали. Каким его было удобно считать. А потому дрожащие искалеченные лапки, к предпоследней комнате всё чаще хватающие воздух вместо лежащей тряпки, и беззвучно шевелящиеся побледневшие губы никто не замечал. Значит, надо было продолжать. — Чего, кратт, дали задание построить лестницу из хлеба? — прозвучал насмешливо чей-то голос. Хейно предпочёл проигнорировать издёвку. Времени отвлекаться попросту не было: нужно было точно рассчитать силы на оставшиеся полторы комнаты, потом доделать домашнее задание и лечь спать… Хотелось провалиться в сон часов на пятнадцать, но момент, когда это можно было сделать без нежелательных последствий, давно был упущен. Хотелось спать. Голова постепенно становилась какой-то ватной, а всё месиво мыслей свелось в одну точку, обозначающую цель. «Просто… доделать…» Вдруг всё вокруг поплыло в сторону. Внешние звуки показались нереалистично далёкими, а стены начали сужаться, заключая в себя лёгкие и мозг Хейно. В голове всё продолжала вертеться навязчивая мысль о незавершённых делах, смешиваясь с желанием пойти на улицу и лечь в сугроб (хотя какой снег в сентябре), глотая снежинки и болезненно-колючий морозный воздух… Конечности неприятно холодели. Это ощущалось как смерть. «Если хейно умрёт, уборку придётся отложить». — Ну что за драма? Насмешливый голос. Руки, защитившие от незапланированного столкновения с полом. Темнота и вечность.***
Нарастающая громкость фонового шума отзывалась неприятным жужжанием в голове. Всё пространство вокруг было заполнено душным медицинским ароматом, проникающим в ноздри и вызывающим внизу живота тревожно-щекочущее чувство — как перед забором крови. Хейно никогда не боялся уколов, но это ощущение пустоты в конечностях после заполнения всего одной пробирки… — Выспался? Хейно распахнул глаза. Над ним, лежащим на холодной больничной койке, навис тот тип, назвавший его краттом. «Наверное, хейно выспался», — одними губами ответил мальчик. — И десяти минут не прошло с момента, как я тебя сюда притащил… — Гуннар приподнял брови, изображая наигранное удивление, не переставая при этом улыбаться. — Перезагрузка прошла успешно? Хейно рассеянно кивнул и тут же вздрогнул от последовавшего взрыва хохота. — Ты так серьёзно..! — сгибаясь пополам от смеха, словно на то была веская причина, попытался объяснить Гуннар. — Ты так серьёзно, хих, — рукавом он вытер глаз, — выглядел сейчас. Было сложно определить, действительно ли это так сильно рассмешило Гуннара, или же он таким образом попытался разрядить обстановку. Сперва Хейно решил, что дело в нём самом — читать чужие эмоции всегда получалось с трудом. Но то, как быстро после подобных всплесков Гуннар приходил в себя, и то, насколько пронзительно холодным оставался его взгляд, вызывало дискомфортное чувство несоответствия даже на уровне банальной логики. — Пошли отсюда, а то медсестра сегодня в Дурном Расположении Духа, так сказать. Хейно вопросительно взглянул на Гуннара, наклонив голову в сторону. — Погонит меня, простите за мой эстонский, ссаными тряпками отсюда, а тебе будет угрожать машиной скорой помощи, но в итоге просто отстранит от занятий на недельку-другую, — пояснил тот. — Тебе это надо? Вот и я думаю, что нет. Хейно послушно попытался встать, но неуклюже пошатнулся. — Провожу тебя до комнаты, а то ты бледный всё ещё. «Надо закончить уборку». — Кому? Лёжа в своей кровати и изучая стеклянными глазами потолок, Хейно всё пытался ответить себе на этот вопрос, но так и не смог.***
Гуннар сидел за столиком в дальнем углу столовой. Мало кто осмеливался приближаться к нему, и он, казалось, был абсолютно доволен этим. В моменты особой скуки он мог присоединиться к трапезе какой-нибудь компании за столиком, но нельзя сказать, что остальным это нравилось. Зато самого Гуннара никогда ничего не беспокоило. В столовой стояла необычная тишина. Половина присутствующих неловко переглядывались между собой и с тревогой поглядывали на Гуннара, остальные шёпотом пытались выяснить друг у друга, в чём дело. Гуннар с любопытством наблюдал. Хейно на завтрак немного опоздал, что было необычным явлением: обычно он всюду был вовремя, если не раньше всех. Взглядом пройдясь по рядам столов, он нашёл всего два свободных места. — Э-э, доброе утро, Хейно! — нервно улыбаясь, подскочил к нему Таави. — Хочешь с нами сесть? Я думаю, Тынис уже закончил! — Вообще-то… — робко подал голос Тынис, но его быстро заткнули остальные. Хейно, игнорируя препятствие, пошёл вперёд вдоль столов, но препятствие вновь перегородило ему дорогу. — Не, ты не понимаешь! — уверенно заявил Таави. — Нам правда всем очень жаль! По-скотски вышло. Никто и подумать не мог… Коротко кивнув, Хейно пошёл дальше под постепенно нарастающий шум голосов. — Как думаете, он злится? — Вроде нет… — Хоть бы воспитатели об этом всём не узнали, а то драить нам этаж ещё месяц… — Смеёшься? Ты забыл о настоящей угрозе? — Ну да, если на нас опять повесят уборку, можно просто… — Тебя жизнь ничему не учит? Встав напротив отдалённого столика, за которым сидел Гуннар, Хейно замер. — Чего расскажешь, кратт? «хейно хочет сесть здесь». — Без проблем, — Гуннар подвинул свою порцию макарон с котлетой на другую сторону стола. — Можешь есть, я её не трогал. Хейно сел, но к еде не притронулся. Он продолжал сверлить взглядом Гуннара. «Как ты понимаешь хейно?» — Пусть Хейно пока кушает, а я раскрою тайну, — предложил тот и, получив положительный ответ, продолжил. — Я умею читать по губам. «Почему?» — Моя мать была глухонемой с рождения, так что я с детства и языку жестов учился, и чтению по губам… — Гуннар задумался, решая, продолжать ли рассказ, и всё же продолжил, спокойно и размеренно. — Потом она отправилась в Туонелу, и я как-то решил, что навык уже вряд ли пригодится, но тут у отца после инсульта от бесконечного пойла проблемы с речью начались, так что способность понимать невербальных только развивалась. Не сказал бы, что он особо это оценил, но не суть. «Он плохо к тебе относился?» — Да и матушка тоже не особо хорошо, — пожал плечами Гуннар. — Разница лишь в том, что за неё я нёс ответственность. Больше некому было. А отцу я никогда обязан не был, так что нашёл способ улизнуть сюда. «Почему ты улыбаешься?» — А мне есть на что жаловаться? «Наверное». — Не знаю. Я никогда душевных мук не испытывал, — не переставая улыбаться, признался Гуннар. «хейно тоже». — Разумеется, — просто согласие, без сарказма или недоверия. — Тебе тут, кстати, булочку передавали. Будешь? Однажды Хейно признается, что солгал. Однажды он расскажет о сжигающем пальцы электрическом токе, о комке напряжения в здоровом горле, о сбоях в нездоровой нервной системе. Это произойдёт примерно тогда же, когда он научится говорить о себе в первом лице и внушать уважение тем, кто когда-то использовал его: за пару лет до того, как он, всегда серьёзный и сконцентрированный на важном («кому?») впервые с момента травмы рассмеётся и тихим высоким голосом назовёт имя Гуннара. Но пока что это был просто завтрак за одним столиком со случайным неравнодушным человеком.