Когда прочие огни погаснут, ты вернешь меня домой

— Оби-Ван! — жёсткий тон Мастера каждый раз пробирает Оби-Вана до мурашек, не важно тринадцатилетний ли он мальчишка, двадцатилетний юноша или почти сорокалетний Генерал Великой Армии Республики. Будь она проклята. — Мастер, — отзывается Оби-Ван, склоняя голову. Он так устал, устал, устал. Безумно устал. Медитации уже не помогают, ничего не помогает. Вокруг только кровь, боль и бессмысленные потери. Последняя миссия на Зайгеррии, кажется, окончательно сломала его. Ведь в Республике (той Республике, за которую они борются каждый день вот уже три года!), не должно существовать такого. Они же именно ради этого теряют своих солдат! Чтобы победить сепаратистов, искоренить работорговлю и принести в Галактику мир и свободу, верно? — Ты не слушаешь меня, Оби-Ван, — стальной голос вырывает Оби-Вана из липкого болота разочарования и чувства вины. На мгновение он слышит до боли знакомые, повелительные нотки графа Дуку, и шокированно вскидывает голову. Квай-Гон стоит оперевшись на трость, внутри которой последние десять лет спрятана рукоять его светового меча. Солнечный свет падает на его широкие плечи, заставляя седину в волосах гореть золотом. На лице Квай-Гона строгое, но пронизанное какой-то глубокой скорбью выражение лица. — На колени, мой Падаван, — говорит Квай-Гон, и Оби-Ван падает на колени без раздумий, звонко врезаясь доспехами в пол, по привычке скрещивая руки за спиной. В другое время он бы сделал это более изящно, красиво, грациозно, сексуально(?). Но сейчас он так устал. Единственное, что он хочет, это чтобы Мастер пришёл и забрал груз осточертевшей ответственности. Хотя бы на время. Квай-Гон подходит ближе, аккуратно цепляя подбородок Оби-Вана набалдашником трости. — Ты отвлекаешься, — упрекает он. — Прошу прощения, Мастер, — шепчет Оби-Ван, закрывая глаза. Разочарованный вздох Квай-Гона он не видит, но ощущает всем своим существом, отзываясь мурашками, пробегающими от макушки, по спине, которую недавно жалил шоковый кнут, и до пяток, истëртых неизменными армейскими сапогами. — Открой глаза, — велит Квай-Гон. — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня. Оби-Ван подчиняется, щурясь от ослепительности своего Мастера. Или это всё солнце... Квай-Гон склоняется над ним, отставив трость в сторону. В первую очередь он снимает наплечник с гербом Ордена. Аккуратно, как драгоценную реликвию, он убирает наплечник на стол. Он может не соглашаться с войной и методами Ордена хоть тысячу раз. Но он не станет проявлять неуважение к символам тех, кто сражается и погибает на поле боя. Однако, с остальной бронёй он так не церемонится. Быстрыми, ловкими движениями, он снимает нагрудник и верхнюю часть брони. Затем наручи и пояс. Стягивая тунику, он неосторожно цепляет незажившие шрамы, и Оби-Ван болезненно шипит. — Ты был у медиков? — тут же спрашивает Квай-Гон. Оби-Ван молчит, не в силах солгать своему Мастеру. — Отвечай! — Нет, Мастер, — шепчет Оби-Ван, опуская голову, но Квай-Гон не даёт ему сбежать, стиснув подбородок в мозолистых пальцах. — Ты хоть понимаешь... — начинает было он, но сразу же сдаётся. Этот разговор был у них не раз и не два, спорить снова, значит тратить время впустую. Так что Квай-Гон лишь смотрит в глаза Оби-Вана, своим мудрым, полным боли и сострадания взглядом, заставляя медленно умирать от стыда за то, что заставил Мастера волноваться. Снова тяжело вздохнув, Квай-Гон продолжает освобождать Оби-Вана от одежды и от груза его обязанностей. Вместе с частями генеральских доспехов, как будто слоями сходят ответственность за жизнь солдат, ответственность за импульсивные решения Энакина, ответственность за безжалостность врагов. Оставшись обнажённым перед Квай-Гоном, Оби-Ван немного расправляет плечи, выпрямив спину, чтобы Мастеру было лучше видно. Тот обходит Оби-Вана по кругу, недовольно шипя на воспалëнные электрические ожоги. — В другое время, я бы связал тебя и отнёс к целителям, — ворчит он, аккуратно касаясь раненой кожи. От его мягких пальцев распространяется тепло Живой Силы. Оби-Ван невольно вздыхает с облегчением, несмотря на то, что хотел наказать себя болью. Но Квай-Гон справится с этим гораздо лучше, Оби-Ван уверен. Именно поэтому они встречаются в этой небольшой, скрытой от посторонних глаз комнате последние пару лет, когда Оби-Ван больше не может выносить чужую боль и смерть. — Спасибо, Мастер, — отвечает Оби-Ван, когда мягкое тепло, окутавшее спину просачивается под кожу. — За что, Падаван? — спрашивает Квай-Гон, ласково касаясь губами плеча Оби-Вана. — За то, что не выдали меня целителям. За то что забрали неправильную боль, — «и за то что наградите правильной», — повисает недосказанным. Квай-Гона дёргает отвращением, когда Оби-Ван напоминает ему о том, что они делают. Сострадание и любовь в нём слишком сильны, чтобы понять. Но их же достаточно, для смирения с нуждами Оби-Вана. Поэтому Квай-Гон лишь нежно скользит пальцами по его спине. — Я ведь для этого здесь. Чтобы поддержать тебя, мой Падаван, — шепчет он куда-то в рыжую макушку. Оби-Ван выгибается вслед за его прикосновениями, облегчённо улыбаясь впервые за последние чëрт-знает-сколько недель. Предвкушение заставляет его нервно подрагивать всем телом, особенно когда Квай-Гон немного отходит назад и берёт со стола кожаный кнут, свёрнутый в несколько колец. Будто желая познакомить их как в первый раз, Квай-Гон скользит кнутом по плечам Оби-Вана, трогая уязвимую внутреннюю сторону рук и запястий, спускается по лопаткам к чувствительной пояснице, а затем к мягким ягодицам, покрытым рыжим пушком. Кнут ласкает кожу, такой безобидно нежный, тёплый от горячих рук Квай-Гона и его Жизненной Силы, что пропитала всю комнату безопасностью. Закатив глаза, Оби-Ван низко стонет, нетерпеливо ëрзая на коленях. Квай-Гон всегда медлит, в самом начале, как будто ждёт, что Оби-Ван передумает, произнесёт своё стоп-слово и освободит их обоих. Но Оби-Ван слишком эгоистичен в такие моменты. Ведь когда Квай-Гон забирает у него всё, остаётся лишь самое личное, скрытое глубоко внутри. И оно жаждет совсем других прикосновений. Вздохнув в последний раз, Квай-Гон проходит стадию смирения и откладывает кнут, чтобы взять верёвки. Он надёжно обвязывает запястья Оби-Вана, а затем тянет их вверх, чтобы зацепить длинные петли о крюк, свисающий с потолка. Оби-Ван прогибается в спине, намеренно повиснув на руках, чтобы почувствовать, как сладкая боль тянет мышцы от запястий, до плеч, но тут же взвизгивает от хлесткого удара по ягодице. — Сядь нормально, — бросает Квай-Гон. Вторую ягодицу обжигает ещё до того, как он заканчивает фразу. Поспешно собрав растекшиеся колени, чувствуя пульсирующие отпечатки больших ладоней на заднице, Оби-Ван садится прямо, чтобы снять нагрузку со связанных рук. Квай-Гон обходит его, в последний раз касаясь влажной от пота кожи своими ласковыми пальцами. Спустя один удар сердца, Сила вокруг тяжелеет, будто солнце зашло за грозовую тучу. В воздухе начинает пахнуть озоном, и Оби-Ван так ждёт раскат грома, что почти не слышит сухой щелчок кнута. Спину ошпаривает долгой болью, растекающейся от шеи к ягодицам. Оби-Ван не может сдержать крика от неожиданности. Он не успевает сделать вдох, как на плечи обрушиваются быстрые, колючие вспышки. Кнут поёт на его коже, яростно целуя её, оставляя после себя живое пламя так, что спустя десяток ударов, Оби-Ван уже не чувствует своей спины, кажется, она превратилась в настоящее поле боя, полыхающее огнём и молниями. Тяжело дыша, Квай-Гон появляется в пределах видимости, приподнимает его голову за подбородок, поглаживая бороду пальцами, не в силах удержаться от ласки даже сейчас. — Сколько, Падаван? — спрашивает он. — Тринадцать, — выдыхает Оби-Ван. — Правильно. Тот возраст когда ты стал моим учеником... И покинул меня ради планеты с вечной войной, ты помнишь? Зажмурившись, Оби-Ван вспоминает Мелида-Даан. Катакомбы в которых прятались Дети. Склепы, которые строили Взрослые. Война поглотила тот мир, бесконечная месть за погибших предков обрекла целую планету. Он прекрасно знает, на что намекает Квай-Гон, но здесь нет ничего похожего. Хотя бы потому, что в их борьбе нет мести. Стиснув зубы, он поднимает взгляд на учителя, тот качает головой, шипит сквозь зубы «Упрямец» и возвращается обратно за спину. Следующие удары по воспалëнной коже ощущаются так, будто она вот-вот не выдержит и расползëтся в разные стороны лоскутами, обнажая окровавленные мышцы. Но Оби-Ван прекрасно знает свой предел и это далеко не он. Предел — это когда на твоих глазах разваливается Республика, в которую ты верил всей душой. Предел — это когда у тебя на руках умирает очередной солдат, чья жизнь ощущается в Силе словно жизнь ребёнка, а вокруг постоянно гаснут другие живые огоньки, которые сменяются до тех пор пока их всех не потушит, не перемелет войной. Предел — это когда ты обучаешь молодых юнлингов на поле боя, будто они тоже солдаты, а не джедаи, и хоронишь их там же, таких маленьких, не успевших толком осознать эту жизнь и Силу. Предел — это когда ты смотришь как твой ученик, скрываясь в тенях уходит куда-то в ночь, оставляя после себя едкий шлейф из страха и лжи. Предел — это когда тьма окутывает твоего учителя и день за днём гасит его ровный чистый свет, который всю жизнь был тебе опорой. Поясница взрывается болью, так что Оби-Ван воет в потолок, повиснув на руках. — Ты снова думаешь не о том! — бушует Квай-Гон, хлещет словами и кнутом в полную силу. Оби-Ван не знает от чего больнее. — Они умирают не из-за тебя! Война идёт не из-за тебя! Ты ни в чем не виноват, Оби-Ван! Ты не сможешь это исправить! Перед глазами встаёт безжизненная фигура очередного клона, в какой-то момент Оби-Ван даже перестал запоминать их имена, не в силах скорбеть по каждому. И это всегда ощущается предательством. Сердце болит также, как исполосованая спина. Со слезами из глаз вытекают образы мёртвых клонов и замученых рабов. Оби-Ван рыдает, пока лица мёртвых падаванов не застилает белая пелена... Когда он приходит в себя, Квай-Гон осторожно баюкает его в своих объятиях, не прикасаясь к изуродованной спине. Кажется, будто там не осталось живого места, но Квай-Гон умеет бить не повреждая кожу так, что она горит некоторое время, но затем быстро проходит под его исцеляющими пальцами. В конце концов ни один из них не хочет, чтобы во время сражений, Оби-Ван неосторожно отвлёкся на боль от кнута и... Проиграл. Уткнувшись Квай-Гону в плечо, Оби-Ван глубоко вдыхает родной, тёплый запах. — Спасибо, Мастер. Квай-Гон аккуратно обнимает его за плечи. Остаточные вспышки боли приятно зудят под его широкими ладонями. — Сколько тебе потребуется, Оби-Ван, — шепчет он, а затем накрывает его губы своими обветренными губами, прижимаясь сломанным носом к щеке, пока Оби-Ван счастливо улыбается в поцелуй, наконец-то ни о чём не думая.