Расскажи мне о смерти, мой маленький принц

      - Расскажи мне о смерти, мой маленький принц. - просит тихим и нежным голосом девушка, обняв узкие плечи вечно юного тела алхимика со спины.       Прошло много лет с тех пор, как она была юной и хрупкой, робкой, крошечной - Сахароза давно выросла, бледное в тени лабораторных стен тело приняло женственные плавные формы: округлились бёдра, пополнели аккуратные груди.       Альбедо был занят лабораторными отчётами очередного эксперимента, а девушка только поднялась с постели после нескольких бессонных ночей с выведением нового, более стойкого к морозам Драконьего хребта сорта морковки. В пещере на вершине они проводили всё больше времени, и, чтобы не занимать рыцарей поставками провизии, девушка всерьёз задумалась об отдельном небольшом хозяйстве, что могло бы так же помочь с пополнением провизии у путешественников и проходящих тут учение авантюристов.       Этот вопрос занимал девушку давно, но особенно мучил по утрам, когда после долгого сна, вспыхивая огнём в мутной ещё голове.       Обнажённый мужчина наблюдал за ними, сидящий на лежанке за стройной, бледной, золотистой в свете факелов спиной девушки, улыбался. Его забавляло её обращение к идеальному детищу великой грешницы.       Горький дым срывался с губ, в узловатых тонких пальцах тлела сигарета. Он не был слишком осведомлён в алхимии, не задавался подобными вопросами давно, спрятав поглубже в своём сознании ещё в юности. В чаше дотлевало доставленное недавно одним из рыцарей пахнущее сладко письмо, адресованное ему и не показанное алхимикам.       В его синих волосах искрилась первыми проблесками седина, длинная чёлка скрывала правую сторону необычайно красивого, отнюдь не заурядного лица, смуглое тело было жилистым, крепким, в меру стройным.       За толстыми стенами пещеры чернела ночь, невероятно тихая, безветренная, звёздная, необъятная и холодная. В этой тишине вопрос девушки прозвучал как гром среди ясного неба.       - Не глупо ли спрашивать это у того, кто никогда не узнает, каково это? - интересуется Альберих, девушка оборачивается на его голос, покорно улёгшись в его объятья, обнятая за стройные плечи увитой венами крепкой рукой. Обнажённая, с белоснежной бархатной кожей, мягкими тонкими ручками, пышными бледными бёдрами.       - "Никогда"... Такое жестокое слово, капитан. - улыбается, обернувшись блондин, и мужчина улыбается его сапфировым глазам в ответ. - Но не будем же мы молчать всю ночь, до самого утра? - его угловатая ладонь опирается на разложенный на холодном камне матрас, вторая тянется к чужому лицу, ласково убрав синие с проседью пряди за ухо, открывая невнятное, может, даже уродство на красивом смуглом лице: порез небольшой, но скользит поверх века, и глаз второй белый, незрячий. - Вы ближе всех нас подобрались к этому таинству, господин Альберих, почему бы вам не рассказать о своих ощущениях?       - Не самая приятная тема для разговора на ночь. - смеётся мужчина, прижавшись к прохладной, кукольной, будто фарфоровой ладони. - Не ваш ли брат сейчас покоится, умерщвлённый, под этими горами, уважаемый принц Мела? Мы с вами прекрасно знаем, в чём состоит моё проклятье...       - Ваше обращение друг к другу звучит просто смешно. - наконец подаёт голос девушка, лежащая растрёпанной головой на крепкой смуглой груди, исписанной узорами шрамов, фиалковыми цветами страстных поцелуев. - Если так подумать... - продолжает она, её нежный голос, избавившийся от заикания в их обществе завораживал, заставлял будто обоих её любовников затаить дыхание. - С вами двумя я уже почти принцесса. Так исполнит ли кто-то мою просьбу, или нет? - смеётся она, щуря золотые глаза, в смехе скаля острые хищные клычки.       Когда-то крохотная, нежная и робкая, она выросла, но почти не изменилась в характере. Её мятные волосы расползлись шелковистыми ручьями по смуглой, обтянувшей сухие мышцы коже, стройные колени были прижаты друг к другу, тонкие пальцы игрались с оправой очков с кошачьими ушками, что она лишь недавно приноровилась без стыда носить при этих двоих.       Множество шкафов уставлены препаратами и книгами, полки небольшой комнатной оранжереи установлены между ними, искусственно подсвеченные, неровно сияет алхимический верстак и перегонный куб тихонько бурлит на заваленном записями столе, на табуретке рядом наполовину наполненная вином кружка и бутылка под ней, раскиданная по скале пола одежда, тёплая и не слишком. Трещит в чашах, плюясь искрами, огонь, на костре булькает котелок неподалёку от ящиков и шкафчика с истощёнными запасами провизии, меч, ещё один, волшебная книжонка Сахарозы - что где: на полу ли, на столе или очередном табурете, коробке, полке. Раскидывает мятые листы тихий, бесшумный ветерок из чернеющий звёздным безоблачным небом дыры входа.       Вновь тихий девичий голос просит рассказать, и два тяжёлых задумчивых вздоха оглушают своим рокотом помещение.       - Смерть... Для меня это удовольствие недостижимо, милая. - подаёт наконец голос Альберих. - Быть может, смерть разума, души, когда проклятье сгноит меня изнутри, превратив в чудовище, едва ли похожее на человека. - он прикрывает глаза, укладывается на спину, вглядываясь в мутные отблески огня на потолке сквозь ресницы. Девушка укладывает голову на его груди, бархатными ушами щекочет неловко огрубевшие рубцы шрамов. - Или смерть от чужой руки, но мирно, в старости - нет. Лишь вопрос времени, когда придёт моё сумасшествие, или когда... Когда кто-то вроде мастера Дилюка решит избавить Мондштадт от гнусного кхаэнрийского шпиона... - его голос глухой, слова подбираются медленно, словно через силу. - Смерть, дорогая, это чудовищное, немыслимое безумие, и в то же время освобождение - это всё, что я могу предположить. Это страшно, ужасно, но это освобождение от боли, освобождение тела, души и разума, освобождение всего и от всего.       - Не похоже на тебя. - после долгого молчания заключает, вырисовывая аккуратным ноготком на смуглой груди круги, Сахароза, переводит взгляд на блондина.       Тот переместился, сидел теперь в ногах широкой лежанки, перехвативший с табурета кружку с налитым и успевшим слегка выветриться вином, переплетя ноги с чужими, уже связанными неведомым образом.       - Ты права, иногда он бывает настолько серьёзен вопреки своему обычному состоянию, что это становится пугающим. - он улыбается, губами прислонившись к краю кружки, будто забывший о ручке, держит как самый обычный стакан, просунув три тонких пальцы под её петлю. - Смерть... Да, это освобождение, но кое что я хотел бы добавить. Смерть - освобождение для одного человека, для остальных, знающих тебя в лицо, любящих, тянущихся к тебе всей душой... Для них это непосильная ноша. Если для нас с тобой жизнь кончится безумием - смертью души и разума - это может быть чревато смертью всего мира...       - Этого не произойдёт. - перебивает глухо и хрипло мужчина.       - Не питайте ложных надежд, мой принц. - отзывается, выдохнув, Альбедо, передаёт севшему капитану кружку, чтобы тот отпил тоже. - С одним безумием мёртвой души и разума этот мир, быть может, сможет совладать, но если мы с вами... - он ловит на себе полусонный взгляд золотых девичьих глаз, улыбается. - С тобой. - поправляет он, повернувшись вновь к Альбериху, передающему девушке кружку с вином. - Если мы с тобой сойдём с ума вместе, этот мир будет стёрт до основания. - он принимает кружку из тонких пальцев коллеги, опрокидывает дном вверх, поймав языком последние капли, чтобы наполнить заново, отпивая прямо с горла, передавая кружку Кэйе. - Нет лекарства от смерти физической. - он отставляет бутылку под табурет. - Как нету лекарства от смерти душевной, и если с первым кхемия может быть в силах справиться... - его бледные губы накрывают чужие, пухлые, мягкие, девичьи, мокро передают в чужой рот кислое, оно течёт алым по губам, к подбородку, капает на обнажённую грудь - и ему, и ей.       Блондин обнимает внезапно крепко ладонью её талию, не отрываясь от губ, прикрывает глаза, валит рядом с Альберихом на постель. Тихо стучит о камень металл кружки, его крепко обнимают, оторвав от женского тела, заставляют сесть на колени, лижут мокро подбородок, губы, накрывают новым поцелуем, куда более грубым и страстным, горячий язык собирает липкое и мокрое с плоской худой груди и Альбедо стонет невнятно в чужие губы.       Кукольное бессмертное тело оказалось неожиданно чувствительно, что такого должна была сделать Рэиндотир, чтобы оно оказалось таким? Таким тонким и будто хрупким, сильным в то же время, чувствительным к ласкам и способным дарить их, осторожные и нежные в ответ.       Его тонкая рука тянется мужчине за спину, цепляется за волосы на затылке, тянет ближе, вторая опускает вниз, к мятной голове, опускающейся по его бледному телу всё ниже.       Они с Альберихом стонут почти одновременно: мужчина от тонких нежных пальцев на себе, мягких, обхвативших правильно и будто со знанием дела, Альбедо от влажного жара осторожного мягкого рта.       Довольная произведённым эффектом, девушка поднимается почти тут же, поворачивает лицо алхимика к себе, повернувшись к капитану, прикрыв глаза, целует нежно кожу рядом с его незрячим глазом, коротко и нежно опускается к губам. Она переплетает свои пальцы с его смуглыми, узловатыми, опустив ладонь к чужой, целует снова принца Мела, утянув за собой на постель, падает на спину, на жёсткий матрас, обхватывает тонкими ногами его поясницу, обняв свободной ладонью за шею.       Альбедо чувствует, как её нежные пальцы поднимают его лицо, открывают шею, как тёплые губы прижимаются к шее, к единственному его несовершенству, остатку литника, грубой ошибке, единственному видимому отличию от живого человека. Он чувствует, как эта же рука по его телу сползает вниз, осторожно направляет, тянет ближе, прижимает затвердевший член к увлажнившейся, горячей щёлочке, раскрытой и податливой. Он покорно движется вперёд, девушка под ним взвизгивает, обмякает, дрожа.       Алхимик чувствует за своей спиной жар чужого тела и ждёт, ждёт знакомого ему тоже чувства, жара почти рвущей наполненности, странно приятной, горячей. Он невнятно, шумно выдыхает, лицом уткнувшись меж мягких грудей, от нового движения девушка стонет тихо над его головой, выгибается ему навстречу.       Альберих тянет к себе стройную ножку, заставив девушку расцепить свой захват на пояснице блондина, целует острую косточку щиколотки, нагибается, через плечо обнявшего её талию Мела, целует пухлые, сладкие губы. Золотые глаза мутные, он почти уверен, что Сахароза вместо их лиц видит невнятные силуэты, но она тянет его лицо к себе, снова нежно касается губами рядом с проклятым глазом, и тут же стонет совсем рядом с его лицом, когда Кэйя плавно, глубоко и сильно толкается в алхимика снова. Через хрипло простонавшего Альбедо это движение передаётся девушке.       Алхимик опускается к её нежной коже губами, всё так же крепко обнимая. Плавные толчки выбивают воздух из лёгких обоих, и Сахароза чувствует рваные вздохи коллеги кожей на шее, плечах, груди, которые блондин безжалостно терзает нежными поцелуями. Она гнётся, извивается под ними, нежная, мягкая, податливая - вовсе не такая робкая, какой была в юности.       Крепко сжимая пальцами аккуратную тонкую ладошку, второй рукой Альберих обнимает талию принца Мела, оставляет поцелуи и укусы на острых бледных плечах, позвонках, видных на открывшейся растрёпанными белыми волосами шее. Альбедо слышит его глухие, бархатные стоны и стонет сам, сжимая в объятиях стонущую же вместе с ними, обнявшую его плечи свободной рукой Сахарозу.       Одна из рук Алхимика с тонкой талии опускается вниз, туда, где их тела слились воедино, пальцами находит набухший, горячий комок, и девушка под ним взвизгивает, вцепившись в волосы на затылке пальцами.       Никогда - такое жестокое слово. Ни то чтобы в Мондштадте их любовь была бы под запретом, сколько бы они не прятались в горах - рыцари, путешественники и авантюристы, они видели их вместе, иногда заставали едва не посреди процесса, беда была в другом, и её они никогда не смогли бы предотвратить.       Беда была в смерти. Смерти души и разума, самой страшной смерти для двоих из них, и самой большой опасности для их маленькой близкой. Это была их маленькая жертва городу свободы, жители которого, они надеются, никогда не увидят их смерть.