глаза

      Иногда Арсу кажется, что он зависим. Это осознание дается ему тяжело. Мужчине искренне не хочется признавать своей слабости, но отрицать это было бы просто глупо. Он безнадежно влюблен в своего коллегу.       Антон удивительный. Слишком яркий, слишком интересный, слишком красивый. Не смотреть на него невозможно. Для этого необходимо ослепнуть, выжечь себе глаза, о чем часто мечтает Арсений, только бы больше не видеть Шаста, не видеть его улыбки, потому что больно и невыносимо просто.       Нельзя, нельзя смотреть, преступно, особенно так, глаза в глаза, слишком близко. Зачем он это делает? Зачем постоянно ловит взгляд Антона, ведь знает, что каким бы хорошим актером он не был, Арсений нещадно палится. Говорит и позволяет себе слишком много лишнего. И сотни, нет, тысячи восторженных девочек потом выкладывают эти моменты во все соцсети под сопливые песни (Лазарев, серьезно?). Попов каждый раз, натыкаясь на эти фанатские видео, хочет разбить телефон об стену, чтобы вдребезги, как в каком-нибудь драматическом фильме. Потому что неправда. И не будет ею.       Арсений раздраженно хмурится, блокируя очередной шипперский паблик. Какая глупость, людям и правда нечем больше заняться, кроме как интересоваться чужой личной жизнью. Хотя рисунок, который опубликовали здесь недавно, был довольно… милым. Мужчина злится на собственные мысли и выходит из приложения.       Посидев пару минут с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам за дверьми гримерки, Арс шумно выдыхает, мысленно порадовавшись, что никого из ребят здесь нет. Противно стучит в висках, а в глаза словно насыпали песка. Весь день его преследует головная боль. Все же стоило лечь спать раньше, а не сидеть в телефоне до утра. Но скоро начинались съемки и расклеиваться он не имел права. Кажется, у него есть с собой подходящие таблетки.       Первым, на что падает взгляд, когда Арсений открывает глаза, это небольшой букет. Его поспешно кинули на первую попавшуюся свободную поверхность, так как остальные были заняты творческим беспорядком, который очень раздражал Попова. Парней же все видимо устраивало.       Букетик был скромный, кажется, его вручила Антону какая-то жутко смущающаяся фанатка, чудом поймав его по пути сюда. С этим была связана крайне забавная история, которую Шаст со смехом рассказал ребятам, но Арсений все пропустил мимо ушей, о чем сейчас жалеет.       Ромашки, васильки и какие-то еще полевые цветы, в которых Попов не разбирается. Милые, они подходили Антону, наверное, он как раз такие и любит. Точно не розы, они слишком банальны. А может, ему нравятся какие-нибудь лилии? Фиалки? Он вообще любит цветы? Почему-то тот факт, что он не знает, что нравится Шасту, больно кольнул.       Если бы… Если бы было по-другому, то он бы наверняка знал это. И мог бы дарить сотни цветов Антону. Выбирать их самому в цветочном магазине. Продавщица бы вежливо улыбалась и спрашивала, какие именно нравятся его возлюбленной. Она разумеется не знала бы, что никакой девушки у Арсения нет. Что букеты предназначаются только Антону, не кому-то еще. Только он, уже давно никто больше…       Арсений моргает, осознавая, о чем он позволил себе думать. Это было слишком. Робкие фантазии пересекли границы дозволенного, которые Попов прочертил себе сам. Кажется он далеко зашел.       Но хотел бы он, чтобы его кто-то спас? Хотелось ли ему избавиться от этих чувств, царапающих горло при каждом вдохе-выдохе, усмирить заходящееся при виде Антона сердце?       Он слабо фыркает и прикрывает глаза. Как глупо.       — Арс, с тобой все в порядке? — знакомый голос зовет его, и тяжелая рука ложится на плечо, крепко сжимая. Слегка встряхивает.       Арсений вздрагивает и переводит взгляд на потревожившего его парня. Зеленые глаза смотрят на него с каким-то едва уловимым участием — очень близко. И тогда он понимает, что нет. Нет, он не хочет, чтобы его спасли.       Попов так давно потерялся в изумрудном лесу этих бешеных глаз. Слишком давно и безнадежно, чтобы попытаться как-то выбраться и найти дорогу обратно. Сколько не кричи, не проси о помощи, никто и не найдет его в самой чаще. И этот лес стал его, Арса, домом, хоть даже хозяин и не был в курсе.       — Я не заметил, как ты вошел, — Арсений находит в себе силы отстраниться.       — Неудивительно, знаешь. Ты себя видел вообще? Выглядишь крайне хреново.       Арс качает головой, в ушах противно звенит. Когда ему успело стать так плохо? Недавно голова болела только, и не так сильно. Недавно? А сколько он так сидел? Сколько вообще времени? Они должны были снимать программу… Черт, он всех подвел! Хотел же выпить лекарства. Букет отвлек его, да. Букет. Антон.       Арсений не успевает уловить движение Шастуна, когда тот кладет ладонь ему на лоб. Он лишь чувствует приятную прохладу колец, неосознанно льнет и вздыхает от мимолетного облегчения. Не зря ему всегда нравились все эти украшения. Они так идут Антону. Надо будет ему сказать. Обязательно.       — Да у тебя жар. Арс, ты вообще слышишь меня? — Антон повышает голос, нависая над сидящим на диване Арсением. Почему он такой высокий? И почему так зол? Волнуется за него? Да, они же друзья. Друзьям свойственно беспокоится о тебе, если они хорошие конечно.       — Слышу, не кричи. Просто простудился наверное, ничего такого, — выходит крайне неубедительно.       Ему кажется, или Антон гладит его по голове? Нет, совершенно точно кажется, с чего бы ему это делать. Одержимость и сны, все смешалось. Это все высокая температура, просто галлюцинация, плод его воображения. Как бы ему не хотелось, это слишком странный жест для коллеги и друга.       В его венах пылает огонь, кипит и обжигает его, но вместе с этим согревает. Думать удается с трудом, наверное поэтому Арс произносит то, чего бы никогда не сказал в трезвом рассудке вне шоу:       — Антон, а ты знаешь, что заставляешь меня гореть?       Шаст внимательно смотрит на него, кудрявый и такой красивый, наверное думает, что Арс неудачно пошутил. Интересно, в этих глазах разбилось много сердец? Почему-то Арсению кажется, что да. Одно уж точно.       — Гореть заставляет тебя температура. Ты почему не сказал сразу, что плохо себя чувствуешь? — парень хмурится, непривычно серьезный. — Ладно, ясно все с тобой… Хоть таблетки какие есть?       Арс кивает на свою сумку:       — Я найду сам.       — Конечно, позволит граф рыться в своих вещах холопу, — Шаст усмехается, но вещь передает.       Пачка Аспирина находится быстро, в блистере осталась последняя таблетка, которую Арсений с щелчком достает. Растерянно вертит в руках. Рядом на диван садится Антон и протягивает бутылку с водой.       — Это моя, надеюсь не побрезгуешь. Ничего другого нет, извини уж.       Арсений молча берет бутылку, открывает ее и глотает таблетки. Он морщится от горечи и запивает лекарство водой. В ушах все также звенит, что особенно неприятно в повисшей тишине. Смотреть на Антона не хочется. Ничего не хочется в принципе. Клонит в сон, но он старательно борется с этим желанием, хотя выходит не очень, глаза закрываются сами собой. Арс чувствует движение рядом, слышит шорох и все же переводит взгляд на Шастуна.       — Ты куда? — он морщится от того, насколько оказывается хрипло звучит его голос.       — Нужно сообщить всем, что все отменяется. Ты так сниматься не сможешь.       Арсений из чистого упрямства захотел возразить, но Антон был прав, он был не в состоянии даже подняться с этого чертового дивана, какие съемки. И все же, отпускать Шаста не хотелось.       — Антон?       — Ммм? — мычит в ответ Шастун, обернувшись уже стоя в дверях.       — Спасибо.       Антон смотрит в ответ удивленно, хмурится и качает головой.       — Да не за что. Мне сложно другу помочь что-ли, Арс? Да и не сделал я ничего особого вроде.       — Нет. Нет, не за это спасибо. Хотя за это тоже конечно, — Арсений улыбается, но выходит как-то жалко. — Спасибо тебе, за то что ты есть. Я так рад, что знаком с тобой, Тоха. Ты мне очень дорог. Не как друг.       Он думает о том, что потом очень пожалеет о своих словах. Он судорожно вздыхает и быстро моргает, отгоняя подступающие слезы. Он всегда так сентиментален, когда болеет. И ему совершенно не хочется поднимать взгляд.       Арсений знает, как Антон на него смотрит. С отвращением, будто на что-то крайне мерзкое. Наверняка его презирает. Как и он сам себя. За этот день он совершил слишком много глупостей, непростительных и ужасных. И ничего теперь не исправить.       Антон все молчит. Лучше бы кричал или осуждал, было бы легче. Тишина страшнее всего. Она душит, сердце бешено стучит в груди. Хочется сбежать отсюда, сесть на самолет и улететь обратно в Питер, а лучше вообще сразу в другую страну. Сменить гражданство и не вспоминать больше об Импровизации. О Шасте. Им нельзя встречаться больше.       Когда молчание становится слишком невыносимым, Арсений все же поднимает взгляд на Антона. И понимает — все и правда решено. За Антона все сказали глаза. Он смотрит до того испуганно и растерянно, совершенно не понимая, как реагировать и что говорить своему уже бывшему другу, что становится больно. Хотя бы не ненавидит. Но от этого легче не становится. Все же теплилась надежда, что чувства окажутся взаимными. Но увы, жизнь не все те фанфики, написанные фанатками. И Хэппи Энд Арсению видимо не светит. Ожидаемо.       — Арс… Что ты… Что ты имеешь в виду?       У Попова вырывается истерический смешок, который пугает и его самого. Антон издевается, верно? Решил поглумиться над и так уже униженным Арсением. Да, конечно, это же так смешно, когда тебе в чувствах признается твой коллега, а главное мужчина. Это удар ниже пояса, и Арсу кажется, что он даже ощущает эту боль.       Шаст теребит браслеты и крутит кольца, с преувеличенным интересом разглядывая их. Арсений горько усмехается, в висках по-прежнему стучит, а и так паршивое настроение катится вниз, хотя казалось бы куда еще ниже. Антон хочет услышать от него эти банальные три слова? Хорошо, он готов. Только…       — Дай мне лишь на тебя посмотреть. Ты со мной разговариваешь, а не с бижутерией.       Антон слушается и смотрит ему прямо в глаза. И он тонет, задыхается, словно выкачали весь кислород из комнаты. Арсений отчаянно пытается сделать глоток воздуха. Перед смертью не надышишься, но он пытается. Любуется глазами напротив, чувствуя, что никогда их больше не увидит.       — Я тебя люблю. Слышишь? Ты ведь это хотел услышать, да? Доволен? — голос срывается и не слушается его, Арс чувствует подступающую истерику.       Антон хмурится и качает головой.       — Я… — закончить он не успевает, в коридоре слышатся знакомые голоса и громкие шаги. Точно, они столько времени здесь провели, разумеется их пошли искать.       Шаст ругается сквозь зубы, кидает на него странный взгляд, значение которого Арсу не удается понять и бросает серьезно:       — Потом поговорим, хорошо?       И выходит в коридор. Дверь захлопывается с легким щелчком, а Арсений остается сидеть в ступоре. О чем им еще говорить? Кажется, он успел уже сказать все что можно и нельзя. Зачем он заставляет его на что-то надеяться? Разве не проще просто оттолкнуть? Вздумал вести душеспасительные беседы? Ну уж нет!       Но в душе, несмотря на доводы разума, ему все же хочется верить, что все не так. Что может он просто не так понял Антона, неправильно расценил реакцию. Ведь может такое быть, верно? И что рано еще собирать чемоданы и обрывать связи.       Он неуверенно улыбается и смотрит на дверь, за которой слышен разговор парней. Шаст что-то им объясняет, но вникать не хочется. Опять клонит в сон и в этот раз Арсений не сопротивляется.       Может еще есть надежда увидеть зеленые глаза. Глаза, в которых отражается вся его жизнь.