tension

эта мысль пришла к нему слишком осознанно. где-то между очередным отмыванием своей рожи от крови, и хьюи безучастно повторял ее про себя и вслух, как мантру, пока язык не заплелся в узел. не навязывайся. у него получалось. утром он запивал эти слова горчившим кофе, а вечером в пятницу — жгущим шотом водки. он глотал эти слова, пока энни утром целовала его перед работой, глотал их вечером, морщась от привкуса зубной пасты. у него получалось. работать стал по-нормальному, и с энни у него все — нормально. бумажки, отчеты, счета, ослепительно чистая квартира, звонки отцу по видеосвязи. все было нормально. как ему и хотелось — самостоятельная жизнь по правилам. он просыпался утром и улыбался, потому что знал — день пройдет ровно по плану, без эксцессов. смотрел на энни, целовал ее и приятно осознавал — все хорошо. ему нравилось, что все вставало на свои места, и достаточно быстро. оказалось, надо было только избавиться от… вредной привычки. хьюи — больше про привычки. но не про алкоголь каждый вечер или про убийства абсолютно случайных людей, попавших под бутчеровские понятия о справедливости, а про что-то повседневное. обычное. чтобы хоть как-то контролировать хаос, в который его жизнь превратилась. чтобы душить беспокойство в зачатке. пить из одной и той же кружки, ходить в одни и те же места одной и той же дорогой, иногда шутить одну и ту же шутку просто потому, что она смешная и над ней всегда смеются. работа в бюро — высшее проявление привычки. хьюи нравилось, что снова появилась стабильность. с вкраплениями сумасшествия вкрай охуевших суперов, но и это уже схвачено, поддавалось статистике и становилось чем-то привычным. стабильность держалась примерно месяц, пока он не встретил бутчера. у выхода из бюро. хьюи удивленно наклоняет голову, останавливаясь посреди людского потока. ощущения неожиданности нет, есть неуловимое раздражение — он понимал, что могло случиться что-то подобное. не ожидал, что так быстро. хьюи бутчера даже не сразу узнал — он оделся как-то по дурацки, непривычно. видимо, чтобы не выделяться. не получилось. жить нормально — не получилось. как будто хьюи старательно строил карточный домик, а бутчер просто прошел мимо и домик рухнул. сомкнул резко челюсти, зубы неприятно щелкнули. — здесь нельзя курить, — ожидаемо, бутчер даже бровью не повел. сейчас еще скажет, что ему похуй. он затянулся, и дым клубом выплыл вверх, взгляды в нем путались, — ты до курилки не дошел совсем чуть-чуть. — да мне похуй. агрессивное добродушие резало глаза, как свет фонарей. шум на улице казался слишком уж громким, пальцы рук свело тремором. скрип шин раздавался будто прямо в голове, за глазами, надавливая на нервы. — чего пришел? — торопливое постукивание ногой по асфальту. хьюи надо домой — обратно жить свою стабильную жизнь. хьюи опаздывал. хьюи надо спешить, чтобы что? — я тут подумал, что наша профессиональная помощь пригодилась бы вашему бюро. хьюи дергает носом, будто морщится, но вместо этого сразу же едва улыбается — какая глупость. — наша — это чья? — ну, знаешь, я, француз, его девчонка… — мы давно не виделись вообще-то, — перебил его хьюи и сильно сжал ручку портфеля. поджал губы, и мысленно одернул себя. — а, — даже как-то растерянно протянул бутчер, окурок кинул под ноги прямо на лестнице у входа и придавил его ботинком, — привет, хьюи, — ехидная ухмылка, протянутая ладонь. — в любом случае, — голову стянуло обручем фразы, которую хьюи повторял каждый день уже по привычке. нужно просто держать себя в руках. он проигнорировал предложенное рукопожатие, — мне некогда. доброй ночи. если у тебя есть дело ко мне — лучше предупреждать заранее. ну там, назначить встречу, — начищенными ботинками аккуратно зашлепал по асфальту не оборачиваясь. к нему прицепился запах приставучего, но все не приедающегося сигаретного дыма. на затылке будто шевелились волосы, потому что он знал, каким взглядом ему смотрят в след. на ходу обернулся, но — никакого бутчера. осталось только ощущение, что это ему все показалось. через пару дней хьюи встретил его в кафе на своем обеденном перерыве. тот сидел за столиком в тени, и сквозь яркое пятно света из окна хьюи его даже не сразу разглядел. сначала почувствовал — взгляд. тяжелый, плотный, будто масляный. дернул в ту сторону головой и прищурившись увидел его. нахмурился, взял себе кофе покрепче вместо нормальной еды — аппетит пропал моментально от одного факта его присутствия — и вышел, даже не поздоровавшись. он подозревал, что бутчер, провожая его взглядом, раздраженно хмыкнул. вел бы бутчер себя по нормальному — позвонил бы и предложил встретится. но «бутчер» и «нормально» в одном предложении это, блять, анекдот. хьюи остановился, потому что понял — идет не в ту сторону. резко развернулся и пошел куда надо. вот тебе и нормально. он смотрел в монитор и тряс под столом ногой. работа не шла. сука. он отвернулся и уставился в окно, надавливая на виски. голова не болела, но череп сдавливало быстро сменяющимися мыслями — он даже не мог их разобрать в своей собственной голове. карточный домик, аккуратно выстроенный, рушился. не опять, а снова. и так еще весь следующий день. и вот вроде бы ничего особенного — просто говнюк, а вся система выверенных действий дала сбой. — ты какой-то рассеянный. что случилось? хьюи кусок в горло не лез. ньюман смотрела и даже не жевала, ждала ответа. он скривил рот в попытке произнести что-то осмысленное, но вместо этого почти бессознательное: — бутчер. и будто хуже слова не было. только хоумлэндер. хотя, еще надо подумать, кто хуже. он возвращается домой, пишет энни, что лучше они встретятся завтра. потому что он себя не очень хорошо чувствует. это, однозначно, правда. но изменять себе он все же не будет — раз уж что-то запланировал, значит надо сделать. просто без энни. смотрит на себя в зеркале, поправляет костюм, решает не переодеваться и уходит. улица вибрировала, от дрожи в теле вибрировало в голове. он ловил краем глаза свое долговязое отражение в стеклах и будто спотыкался об него. вслед за его отражением будто прилипнув маячила мысль, что все рушится. его выверенная шаг за шагом жизнь переставала существовать. он шел знакомой дорогой и почти не думал о ней, машинальные действия привели его к аккуратной стеклянной двери, за которой скрывался приятный и красивый бар. привычное место в привычное время, привычный заказ. — хьюи, ты на меня обиделся что ли? пиво было выплюнуто перед собой на стол и немного на костюм. только недавно купил же. потратил блядски неприличное количество денег. повернул голову — бутчер шумно сел за его столик напротив. хьюи всегда сидел в уголке подальше, чтобы потише, поспокойнее — побольше в одиночестве. обычно этот вечер он тратил на поход сюда с энни. это за короткое время стало привычкой. но сегодня бутчер шумно отхлебывал из его стакана. привычный уклад снова ломался о непробиваемую упертость мясника. хьюи смотрит на него и затянуто долго не моргает от снова вспыхнувшего раздражения. коротко переводит дух, бутчер снова громко хлюпает пивом, и хьюи сам чуть не давится. хьюи не знал, какая из вдруг всплывших в голове мыслей его пугала больше — что за ним следят или что его знают как облупленного. хотя, одно вытекает из другого. другой вывод — бутчеру не все равно. не навязывайся, блять. легко сказать. да и сделать — тоже. но как поступить, если навязываются сами? — я должен был этот вечер провести с энни, — чеканит хьюи. — ах, энни, — у бутчера брови дергаются вверх, он качает головой, как собачка в автомобиле, которая трясет ею на каждой кочке. стакан тяжело шлепается дном о стол, — извини, что испортил тебе суперское времяпрепровождение. смотрит на него уже молча, вытягивая рот в недоухмылку, от которой хьюи уже начало подташнивать. хьюи чешет затылок. вместо мыслей — емкое «блять». или «пиздец». получается, что старайся, не старайся — все равно будет одинаково. бутчер напротив улыбается. хью вздыхает и угловато выбирается из-за стола, будто спотыкаясь о чужой взгляд. старайся, не старайся — но, видимо, твой удел бегать от одного трупа к другому. — неудачное ты время выбрал, — хьюи неловко тянет губы в улыбку, бутчер хмурится. тот очень громко смотрит, брови злобно вразлет, — понимаешь… хьюи осекается, потому что видит — не понимает. бутчер пожимает плечами и допивает не свое пиво. он еще секунду стоит с раскрытым ртом, из которого чуть не прозвучало «я просто не хотел тебе навязываться, но именно из-за тебя этот план идет по пизде». вместо этого с губ почти капает слюна, бутчер хмыкает вслед уходящему и настойчиво утирающему рот хьюи. да почему, все, блять, так. день был долгим, ночь после — короткой и полусонной. потолок давил темнотой и мыслями. кровать вдруг оказалась неудобной. хьюи ворочался и вслед в голове перекатывалось — он ебнутый. бутчер ебнутый. хьюи хотел как лучше, а получилось как всегда. а ведь он скучал. он моргает и нет разницы — темно вокруг и в голове. хьюи скучает. он не понимает как быть. как быть в принципе — понимает прекрасно. как быть в конкретной ситуации — хуй знает. он даже садится на кровати, темнота стекает по плечам. место рядом пустое и хьюи чувствует что-то на подобии страха. по-детски всматривается в завесу ночи и ему будто страшно, что в пустоте окажется кто-то плохой. ложится обратно и как бы ощущает на затылке взгляд. он знает — там никого нет. и никто не шуршит, не храпит, не звенит чем-то, не шушукается — пустая тишина. утро наступает, стоит ему чуть дольше моргнуть. он просыпает будильник и опаздывает. он быстро идет по улице — лохматый, запинающийся о воздух ногами и почти бежит. бежит, бежит, а потом спотыкается — в кармане звонит телефон. — может быть, сегодня? — что сегодня? — хьюи все бежит и давится воздухом одновременно говоря, шумно дуя ноздри, дыша и смотря, кто звонит. хотя по голосу и так уже понял. — ну, ты же сам сказал — назначить встречу. вот я и назначаю. после работы вечером. хьюи останавливается и чуть не смеется в голос посреди улицы. на том конце сбрасывают. все нормально. просто, блять, чудесно. замечательно, нахуй. целый день проходит в каком-то невменозе. он несколько раз умывается, пытаясь избавиться от дурных мыслей. а с чего они вообще дурные? он всматривается в свое отражение на всех поверхностях. что такого в его голове плохого? бутчер сам по себе дурной? вопрос риторический. хьюи на автомате делает что-то, на автомате что-то отвечает коллегам и думает только о том, что ждет его вечером. что. бутчер ждет его на ступеньках. нервный узел в груди затягивается еще сильнее. бутчер ведет его за собой — опять — в незнакомое хьюи место. бутчер ему по пути что-то говорит — или ему кажется. он только невпопад хмыкает и пытается затеряться в серых сумерках. он косится на бутчера, думает, что, наверное, его эта ситуация обижает. с другой стороны — каким образом, блять? на входе три ступеньки вниз, короткий коридорчик, чья-то неприятная рожа — хуже бутчеровской — и запах бара. плотный, тянущийся, въевшийся в воздух запах алкоголя, скрипящих стульев и тесных столиков. обижаться тут может только хьюи. ему все-таки есть за что. два шота залпом. пустой желудок схватывает резью — он забыл, что со вчерашнего обеда так и не поел. в горле стоял непробиваемый ком. бутчер, вальяжно усевшись, занимая собой максимум пространства, наклонил голову и уже до тошнотного привычно дернул уголком рта. — я поступил достаточно нормально, чтобы ты уделил мне хотя бы одну ебанную минуту своего ахуеть какого драгоценного времени? еще шот. потом два. ему кажется, что следующий будет выстрелом в голову. или бутчер его застрелит. или он сам застрелится. хьюи расстегивает пиджак. вопрос все еще висел в воздухе. нормально, блять. он ослабляет узел галстука, он ослабляет узел «не навязывайся». — ты издеваешься? бутчер смеется. у хьюи уже ведет перед глазами — картинка отстает от звука. мясник что-то говорит, хьюи смотрит на его лицо, видит как двигаются губы, но слова мешались в совсем неразборчивую кашу. на языке уже неприятно кислило, потому что он понимал — бутчеру не все равно. от этого тошнило сильнее, чем от выпитого. хьюи было с ним тесно. бросает липкое «я сейчас», выпивает еще один шот и уходит. по хорошему — надо уйти, совсем. как он уже делал. просто уйти. но он идет в туалет, выпитое стреляет в голову. он плещет себе в лицо ледяную воду, мысли не вымываются. он вглядывается в свои же глаза и спрашивает «че не уходишь?». — да че тебе так от меня убежать хочется? что, все еще не привык, что я большой и страшный дядька? хьюи резко перекрывает воду, отшатывается назад, и бутчер подходит, вставая едва ли не вплотную, вклиниваясь между ним и раковинами. хочется сказать что-нибудь резкое, но язык еле ворочается, а мысли липнут к стенкам черепной коробки. хьюи морщится. от бутчера пахнет сигаретным дымом, кислит выветривавшаяся выпивка. бутчер не пил при нем, но, видимо, выпил до. ничего необычного. даже блеск в глазах все тот же. глаза у бутчера были похожи на замызганные морем куски бутылочного стекла, которые на пляже оголяли из песка волны. — ну чего ты от меня то хочешь? — хьюи почти воет на изломе своего шепота. бутчер наклоняет голову, морщинки веером собираются вокруг глаз. — скучаем без тебя, пацан. скучает он, блять. в плохом освещении его ухмылка выглядит еще неприятнее. хьюи смыкает губы. хочется сказать «сходи нахуй», но вместо этого он ухмыляется в ответ. взгляд не прерывается. он чувствует напряжение. зеркала отражают взгляд, дрожь тела, и воздух резонирует. голова сейчас лопнет. тесно. — бутчер, прошу, — а о чем? он останавливает себя от того, чтобы положить ему руку на плечо, — у меня только все стало хорошо. почему ты все портишь? опять же, вопрос риторический. хьюи сглатывает, и чуть пересохшие, немного слипшиеся губы размыкаются, взгляд дергается. что-то в последних его действиях оказывается ошибкой. понимает — в чем-то ошибся, когда на его грудь давит ладонь — чужая ладонь — и ему приходится сделать шаг назад. еще один — задевает дверь кабинки. хлопок — она закрывается за бутчером. стук — задвигается щеколда, будто в голове по швам сдвигаются кости черепа. понимает — ошибся, когда подумал, что бутчеру не все равно. хьюи страшно смотреть ему в глаза. градус напряжения перебивает водку из шотов. хьюи это что-то напоминает. кабинка. но только он звонил в воут. звонил, чтобы в итоге их наебать. а в итоге, очевидно, что наебали его. никто не предупреждал, что бутчер ебнутый. то, что он ебнутый было понятно сразу. но вот насколько — никто не говорил. хьюи звонил тогда думая, что это была точка невозврата. а сейчас, видимо — все-таки возврата. бутчер хватает его рукой за подбородок, большим пальцем ведя по линии челюсти. хьюи всего перетряхивает. палец — лезвие. вспомнил, что он с утра не побрился. под ребра будто что-то цепляется, одергивая грудную клетку вниз. бутчер настойчиво всматривается хьюи в лицо. — неужели решил, что ты теперь хозяин положения? а, пиздюк? от папки ушел и все — делай, что хочешь? рука спускается на шею и слегка сжимает, просто давая чужую силу на пробу. хьюи облизывает губы, бутчер зеркалит. рука сползает на плечо. — костюмчик зачетный, — взгляд быстро сверху-вниз и обратно. хьюи становится в этом костюмчике тесно. он расстегивает пару пуговиц на рубашке, чтобы не давил ворот, — тебе идет. видит бог, хьюи успел только ошарашенно моргнуть — лицо бутчера вдруг пропадает. хьюи даже на секунду теряется, потом понимает — тот опустился на колени. в голове тесно, в кабинке тесно — чужие руки на поясе, чужие руки расстегивают ему штаны. как будто пролетели ухаб на машине — внутри падающая вакуумная пустота. напряжение перетекает в возбуждение. хьюи, кажется, теряет равновесие, упирается руками в стенки кабинки, кожа к ним неприятно липнет, то ли от грязи, то ли от того, что у хьюи вспотели ладони. чужие руки упираются в его бедра. чувствует, как испариной покрывается загривок и шея, а лицо багровеет. — стесняешься? — хмыкает бутчер и самозабвенно берет за щеку. — блять, — хьюи не ожидал такого, хьюи о таком даже не думал. нет, может и думал, но явно не в таком ключе. он смотрит перед собой, почти сквозь стенку, потому что чувствует непреодолимый стыд ситуации. конечно, он, блять, стесняется. взглянуть вниз страшно. он не думал, что самое страшное в его жизни будет не угрожающий его жизни хоумлэндер, например, а отсасывающий ему билли бутчер. он до неловкого в ужасе. косится вниз, пересекается с ним глазами. он думает — это ебаный кошмар. он смотрит на бутчера сверху вниз, колени пресловуто подкашивает, пространство становится еще теснее и в итоге попросту сжимается в одну единственную точку чужого зрачка. хьюи снова облизывает пересохшие губы, когда бутчер на секунду прерывается и тоже облизывает свои, уже влажные и поблескивающие. взгляды совсем перепутываются, хьюи почти закатывает глаза, бутчер для удобства сжимает пояс его штанов. хьюи давит сквозь зубы «бутчер», едва ли не стонет, выпивка почти сняла его с тормозов и почти пошла обратно наружу, но он держится. насколько в данной ситуации так вообще можно сказать. держится за стенки кабинки и боится, что просто сейчас упадет. он прикусывает губы, ладонь сжимается в кулак — он стучит им по стенке кабинки. его снова перетряхивает, сковывая все тело короткой судорогой. он даже не знает, хорошо ли это или плохо, что он так неприлично быстро кончил. с одно стороны, хорошо — это быстро закончилось, с другой — это плохо, потому что быстро закончилось. бутчер встает, вытирает рот ладонью, руки вытирает хьюи о пиджак. — чаевых можешь не оставлять, — застегивает ему ширинку, хлопает по плечу и выходит как ни в чем не бывало. даже не помыв руки. хьюи одергивает пиджак, замыленным взглядом смотрит на свое отражение, на следы на лацканах. он улыбается, его начинает тошнить.