Дезертир

Солнце клонилось к закату. Окна выходили на восток, и теперь в комнату сквозь пыльное стекло прокрадывались лишь отголоски дневного света, а тени, прятавшиеся прежде по углам, бесстрашно выползали из своих укрытий, разрастаясь и приближая наступление ночи. Время пролетело так незаметно. Я прикрыла глаза и устало потёрла переносицу. Пора возвращаться, пока нас не хватились. Подушечками пальцев я провела по спине Фридриха, задремавшего на моей груди, но он не проснулся, только пробубнил что-то неразборчивое и прижался чуть сильнее. Будто даже во сне боялся, что я пропаду, как тогда, в ту ночь, когда горела деревня... В животе вдруг закололо. Я поморщилась от боли, которой не должно было быть. Доктор Мельсбах уверял, что рана полностью зажила, хотя и очень быстро. Даже слишком. На этой чёртовой войне всё слишком. Встречи внезапны. Первое впечатление почти всегда верно. Смерть настигает тогда, когда и не ждёшь. Час разлуки может настать в любой момент. Одному Богу известно, сколько нам ещё осталось, сколько ещё мы сможем прятаться в заброшенном доме и притворяться, что здесь мы в безопасности. Я в любой момент могу попасть под шальную пулю. Фридриха, будь он хоть трижды в ландштурме, в любой момент могут отправить на фронт. Я зажмурилась, прогоняя назойливые мысли, и нежно прикоснулась к его волосам. Тени в комнате сгустились сильнее. Как бы ни хотелось остаться, но мы должны были идти. — Пора вставать, Фридрих. Темнеет. — Noch fünf Minuten... Я поцеловала его в макушку и с неохотой стала выпутываться из тёплых объятий. Со слабым стоном Фридрих перевернулся на спину и прикрыл лицо предплечьем, но уже через пару секунд приподнял руку, якобы незаметно наблюдая за тем, как я натягиваю сорочку. Усмехнувшись, я кинула в него исподнее, и с покорной обречённостью он принялся одеваться. Заспанный, с взлохмаченными волосами, он сидел на краю кровати, натягивал на себя кальсоны, а я смотрела на него и не могла оторваться. Что, если сегодня его отправят на передовую? Что, если завтра его не станет? Как долго он протянет на войне? Выживет ли, сохранит ли хоть какие-то крупицы самого себя? Стоило только представить, как его умелые музыкальные пальцы ложатся на курок, и на моих глазах закипали слёзы. Фридрих не защищал свою родину, он служил в армии захватчика, бесчеловечно устанавливающего свои порядки на оккупированных землях. Самое страшное заключалось в том, что он понимал это, но ничего не мог поделать. — А если мы сбежим? — эти слова вырвались из меня так быстро и легко, словно давно уже были обдуманы. — Уедем в Америку. Вместе. Волна странного воодушевления захлестнула меня. Я не знала как, не знала когда и по какому маршруту мы могли бы покинуть страну, но в тот миг это было не важно. Спасительный лучик надежды забрезжил вдалеке: мой дух был готов на побег. — Д-дезертирство во время военных действий п-приравнивается к измене, — Фридрих твёрдо произнёс выученные наизусть слова, тут же отвёл взгляд и сосредоточился на застёгивании пуговиц. Я была готова, но Фридрих не был. — Знаю. Но ты ведь ненавидишь всё это, презираешь себя за то, что вынужден... — я запнулась. Желудок свело. В голове вихрем пронеслись воспоминания недавнего прошлого: вот Нойманн приказывает Фридриху убить беззащитную женщину и отвешивает ему пощёчину за неподчинение, вот муж и жена, качающиеся в петлях, вот умирающий солдат, в бреду принимающий меня за свою возлюбленную... Мысль о том, что, возможно, и наше укрытие пустовало неспроста, заставила меня поёжиться и взглянуть на Фридриха с вызовом, словно он был виноват в этой ужасной войне. — Однажды тебе уже приказали убить безоружного человека. Что ты будешь делать, когда это повторится? Фридрих густо покраснел. Его пальцы нервно тёрли ткань поднятого с пола кителя, а серые глаза смотрели на меня непривычно строго, но отступать в мои планы не входило. Я подошла ближе, наспех затягивая корсет. — Ответь, неужели ты ни разу не думал о том же, о чём думаю я? — Дора, — от того, с какой горечью он произнёс моё имя, кожа покрылась неприятными мурашками. — Ты не п-понимаешь. Это не п-просто. Если я у-уеду с тобой, то никогда, н-никогда больше не вернусь д-домой. Я стану и-изменником. С-семья от-отречётся от меня. Семья… Отец, избивающий жену при сыне за то, что мальчик растёт негодным для военной карьеры. Мать, не способная защитить ни себя, ни ребёнка. — Дом, который вынуждает тебя жертвовать всем? Семья, которая не принимает тебя таким, какой ты есть? Во имя чего всё это? Я прикусила щёку и мысленно отвесила себе подзатыльник. Эти слова были очень грубыми. Грубыми, но, к сожалению, правдивыми. Фридрих казался совершенно сломленным, словно я ножом пронзила ему сердце, но нож был всажен давно, я всего лишь пыталась его вытащить. Слишком рано, слишком быстро. Как всегда, слишком. Быстро натянув сапоги, Фридрих встал, накинул китель и, не проронив больше ни слова, направился к выходу. Его ладонь уже прикоснулась к ручке двери, когда я не выдержала и подбежала к нему, заключая в свои объятия. Я не собиралась просить прощения за то, что сказала правду. Я не ждала, что мы продолжим разговор. Я лишь хотела, чтобы он знал: он не одинок, я с ним и всегда буду. Мои сцепленные на животе Фридриха руки накрыла его рука. Из груди вырвался судорожный вздох облегчения, и я прижалась виском к его спине. — Я не настаиваю. Просто подумай, хорошо? — Хорошо. Услышав наконец его голос, я отстранилась. Фридрих коротко взглянул на меня, тихо шмыгнул носом и вышел из комнаты. Солнце клонилось к закату.