Rojo sobre rojo

Когда-то давно Рокэ сказал оруженосцу, что синий того не просто не испортил, а был ему весьма к лицу. Первое время носить цвета кровника походило на пытку, но спустя пару лет знание, что кроме подданных соберано только Ричард был одет в синее и чёрное, приятно грело душу. Теперь же Талиг оказался облачён в цвета Алва. Однако лишь одна душа во всей стране знала, что несколько дней в году король носил красный, и этот цвет шёл ему куда больше родовых. Все оттенки красного, на самом деле. Бордовый, как простыни из доставленного в Надор специально для герцога Окделла багряноземельского шёлка тончайшей работы. Бледные изящные пальцы, предварительно лишённые колец, сжимали ткань, натягивая до треска, и светлая кожа завораживающе контрастировала на фоне бордовых простыней, как и разметавшиеся по ним иссиня-чёрные волосы. Огненный, как отблески пламени камина, сверкающие в сапфировых глазах с расширенными зрачками. Казалось, что в них отражался Закат. А цепкий, жадный и немного насмешливый взгляд будто бы спрашивал – рискнёшь ли, не сгоришь ли? Никто не смог бы удержаться от танцующих языков пламени и всполохов искр, даже зная, как опасен огонь. Карминовый, как искривлённые в довольной усмешке губы. Припухшие от поцелуев, такие горячие и желанные, они манили снова припасть к себе. Скользнувший по ним язык сделал их влажными и блестящими, и выглядело это совершенно непристойно и слишком вызывающе. Настолько что не принять этот вызов было невозможно – и, судя по дрогнувшим уголкам, исход предрешён. Алый, как пылающий на щеках и скулах возбуждённый румянец. Прилившая к обычно бледному лицу кровь придавала ему особого шарма и словно делала его моложе – ещё моложе того возраста, о котором завистливо шептались при дворе. Но это был не юношеский румянец, полный стыда, – нет, ни капли смущения или застенчивости в нём не обнаруживалось, – но полный восхитительного живого порока. Рубиновый, вишнёвый и винный, как десятки следов от укусов и засосов, украшавшие сильное, стройное тело. Яркие, оставленные совсем недавно, тёмные, расцветшие лишь вчера, и тусклые, которым было несколько суток. Со стороны они напоминали звёзды на карте ночного неба. Их оставалось лишь соединить в созвездия – губами, оставив по пути несколько новых меток. Ричард целовал острую коленку, вёл дорожку поцелуе выше, к внутренней стороне бедра, где втянул пахнущую морисскими благовониями кожу, чтобы на ней проступило больше красного. И ещё больше – поверх бледнеющих засосов, поверх укусов и следов ногтей, впившихся из-за нетерпения и со стороны Дика, и со стороны Рокэ из-за красной же пелены перед глазами. Красное на крепких бёдрах. Красное на подтянутом животе. Красное на тяжело вздымающейся груди. – Soberano… Soberano… – хрипло и судорожно шептал Ричард между поцелуями, – El rojo le queda bien, soberano! Руки Рокэ отпустили рискующую вот-вот порваться ткань и обвили Дика за шею, притягивая ближе – так, что Алва почти касался губами чужих губ, не удержавшись от маленькой шпильки: – Твой кэналли всё ещё ужасен. А этот северный акцент… – Тебе нравится мой северный акцент. С какой же наглой уверенностью говорил Ричард, но Рокэ не ответил – лишь фыркнул, отворачиваясь, и Дик мазнул губами по его щеке, а затем, упираясь ладонями в чуть влажные от пота простыни, приподнялся и навис над Алвой, разглядывая его – запыхавшегося, но не уставшего. – Не молчи, – попросил Ричард, – я хочу знать, о чём ты думаешь. – В основном о том, что богатство красит Надор, – ответил Рокэ, усиленно делая вид, как рассматривает убранство герцогских покоев, – шкуры и дорогие ковры на полу, багряный бархатный балдахин над кроватью, золотые подсвечники, картины с пейзажами Кэналлоа и Марикьяры, – и как бы невзначай поинтересовался: – А о чём думаете вы, герцог? Подобная напускная незаинтересованность и отчётливое понимание того, что сюзерен за ней скрывал, Дика распаляла. Он забросил ногу Алвы себе на плечо – плечи Ричарда теперь были широкими и сильными, и Рокэ до мурашек нравились эти перемены в бывшем оруженосце – и резко подался бёдрами вперёд, легко входя в податливое расслабленное тело. Объятия разомкнулись и бледные руки вновь упали на простыни – пальцы вцепились в бордовую ткань, а сам Алва зажмурился и закусил губу с такой силой, что на ней в тот же миг выступила кровь. Кровавый поверх карминового. Красное на красном. – Estoy pensando en ti, – с восхищением выдохнул Дик, – solo en ti… и немного о том, как тебе идёт мой родовой цвет. – Ты бы хотел, чтобы я носил красное всегда? – Рокэ улыбнулся и, подаваясь навстречу ритмичным толчкам, выгнулся под любовником, стоило тому ускорить движения. – Нет. Ричард ответил слишком быстро, чуть ли не рыча. Проведя тыльной стороной ладони по алым щекам, Дик дождался, когда Алва взглянул на него тёмными, почти чёрными от желания глазами, где среди мутной возбуждённой поволоки танцевали огненные всполохи от камина. – В красном тебя могу видеть только я. Судя по тому, как довольно изогнулись кроваво-карминовые губы Рокэ, и по сорвавшемуся с них приглушённому стону, который Дик поспешил сцеловать незамедлительно, этот ответ оказался сюзерену пришёлся по душе. – Тогда насмотрись хорошенько за оставшуюся неделю. Легко сказать – насмотрись. Потому что Ричарду было мало недели, но он постарается запомнить каждую деталь, каждый оттенок, которым сам украшал, украшает и украсит любовника. Главное – оставить как можно больше красного, чтобы не смылся из памяти. На тонких запястьях Алвы, сжимая их в порыве страсти, на извивающимся сильном и прекрасном теле Алвы, вбиваясь в него стремительно и покрывая укусами и засосами солоноватую горячую кожу, на жадных чувственных губах Алвы, целуя их ненасытно. До тех пор, пока не останется ничего кроме красного, даже когда пелена перед глазами развеется, а свечи и камин догорят, погружая комнату в непроглядную тьму. Пускай тяжело дышащий Дик не увидит, но он будет знать, что засыпающий в объятиях своего герцога король носил его, Окделла, цвета. И Рокэ, прекрасно понимая, насколько ему идёт красный, носил его только для Ричарда…