Gun

      В воздухе отчётливо витает напряжение. Два пистолета приставлены к вискам, пока их хозяева молча стоят друг напротив друга и не шевелятся. Лицо того, в чьих руках чувствуется холодная тяжесть, отражает полное удивление, тогда как на лице второго, чьё оружие — несколько пальцев, сцеплёных на манер пистолета, играет самодовольная, ужасно раздражающая ухмылка.       В этой игре есть только один победитель, но никто из парней не хочет уступать этот статус другому, продолжая безмолвно пялиться на своего соперника. Перед карими глазами мелькает чужой оскал, что лишь сильнее заводит их обладателя. Его пальцы, едва касаясь чужой кожи, медленно передвигаются от виска к щеке, на подбородок, чуть давят, заставляя приоткрыть рот, и скользят к губам, невесомо проводя по нижней, вызывая мурашки на теле второго. Из уст того вырывается несдержанный, едва слышный выдох, который не остаётся незамеченным. Дазай победно улыбается, чувствуя как губы под его пальцами раздвигаются, пуская те внутрь, чужой шершавый язык скользит между ними, а зубы с некоторой злобой чуть прикусывают их кончики, играя.       Настоящий пистолет опускается к чужому горлу, будто предостерегая: одно лишнее движение — убью. Осаму бы рассмеялся в ответ, ведь знает, что Чуя в любом случае его не застрелит, но почему-то сейчас не хочется отбирать чужое, наивное ощущение контроля, да и плавные движения языка отвлекают от таких мелочей, как дуло пистолета.       Свободная, наполовину забинтованая рука ложится на тонкую талию, придвигая мафиози ближе к себе. Их взгляды сталкиваются, и Накахара окончательно сдаётся, наблюдая как чужие зрачки расширяются, почти перекрывая радужку собой. Пальцы Дазая выныривают наружу, останавливаясь у краешков губ, внимательно смотрят как за ними тянется ниточка слюны, а скулы его бывшего напарника в смущении заливаются красным. Осаму, всё ещё удерживая рот Чуи приоткрытым, наклоняется и целует того в губы, легко запускает свой язык внутрь, сплетаясь им с чужим. Поцелуй получается слишком мокрым и грязным: по пальцам текут слюнки, а и без того влажные языки пачкаются ещё сильнее друг об друга; с губ слетают тихие стоны. Чуть прохладная рука, до этого безвольно лежавшая на талии, нагло комкает чужую рубашку и ползёт под неё, огладив бока, поднимается наверх, останавливаясь на груди. Пальцы трут возбуждённые соски, чуть щиплют и крутят, даря боль вперемешку с наслаждением. Чуя резко выдыхает в поцелуй, подходит ближе, почти сливаясь с телом напротив и стонет громче, чувствуя чужое возбуждение на своём собственном. Пальцы продолжают играть с сосками, язык исследовать другой, и Чуя ведёт бёдрами вперёд, трётся своим стояком о чужой, пытаясь получить ещё больше наслаждения. В голове назойливо мелькает мысль, что рядом с Дазаем он возбуждается слишком быстро, будто тот является для него ходячим афродизиаком. О том, что по сути так и есть, Чуя предпочитает не думать. Внезапно губы Дазая куда-то пропадают, и по инерции Накахара тянется вперёд, пытаясь их найти и вернуть на законное место, пока не понимает, что что-то не так. Дазай смотрит на него, опустив руки тому на бёдра, прижимая их ближе к себе, заставляя мафиози издать тихое шипение. Он наклоняет свою голову вниз, ведёт носом по чужой скуле, приближаясь к волосам. Несмотря на пистолет, придвигается ещё ближе и шёпот его хриплого, возбуждённого голоса обжигает ухо: — Твой рот и язык очень способные.       Он вновь отодвигается, напоследок прикусив мочку уха и оставляя Чую самому разбираться в намёке. Но тут и так всё предельно ясно: Накахара бы хмыкнул, но он лишь послушно опускается на колени. Пистолет утыкается в живот, а свободная рука ложится на явный бугорок в штанах, слегка сжимает и оглаживает сквозь ткань. — Будешь мне мешать… — холодное дуло опускается под рубашку, касаясь разгорячённой кожи. Этот намёк тоже был легко понятым. Дазай хотел съязвить, но молнию на его штанах резко потянули вниз, а рука спустила нижнее бельё, освобождая возбужённый член. Влажный язык коротко прошёлся по не менее влажной щёлке, собирая солоноватую смазку. Отстранившись, лишь только для того, чтобы оставить смазанный поцелуй на том месте, где недавно был кончик языка, Чуя снова приблизился и вобрал горячую головку в рот, чуть посасывая, при этом пальцы свободной руки положив на основание члена, медленно начав дрочить. Чужие руки опустились на макушку мафиози: помня о предупреждении, они не давили, лишь путались в рыжих прядях и искали опору. Жар рта заставлял колени подгибаться, умелые движения языка, играющие с уздечкой и щёлкой, обводящие выступающие вены пульсирующего члена, запрещал сдерживать стоны, а вид… Вид абсолютно мокрых, алых, припухших губ, что обхватывали член кольцом и с нескрываемым удовольствием пропускали его внутрь, до конца, покрасневшие скулы, блеск глаз и растрёпанные волосы, которые уже не прикрывала слетевшая шляпа, заставляли зрачки темнеть ещё больше, а итак до предела возбуждённый член твердеть ещё сильнее. Чувствуя чуть большую пульсацию, Чуя не отодвигается: наоборот, насаживается сильнее, полностью обволакивая член своим горлом, чувствуя, как горячая головка упирается в задние стенки, чужие бёдра слегка дрожат, а Дазая оглушает оргазмом. Накахара проглатывает всё до единой капли, всё ещё держа член в горле, тем самым посылая конечные, кажется, убивающие всё терпение Дазая, вибрации при глотании. Когда он наконец-то отстраняется, Осаму без промедлений тянет его вверх, и впивается в него поцелуем, сминая слегка онемевшие и непослушные, после столь приятных действий, губы. Чуя тянется к своей ширинке, но Дазай легко бьёт его по руке, разворачивает к себе спиной и прижимает к ближайшей стене: единственному более-менее удобному месту на закрытой парковке портовой мафии, где они сейчас и находятся. — Попробуешь кончить без рук, солнце? — Дазай ухмыляется, зная, что каким бы ни был ответ, он будет означать «да». — Сволочь, — и правда, несмотря на слова, Чуя упирается головой и свободной рукой в стену, выгибаясь в спине и разводя в стороны свои ноги, а после кивает. — Умница.       Пистолет, что Чуя до этого всё время держал в руках, и о котором уже успел забыть, отбирается Дазаем, пока мафиози наигранно жалуется. — Мне нужно некоторое время, чтобы восстановиться, но я не могу оставить тебя вот так. Скажи Чуя, — Дазай медленно проводит по его пояснице, поглаживая, — ты мне доверяешь?       Первое, что Дазай ожидает — это удар. Второе — оскорбления. На его удивление, вместо них он слышит цыканье. — Ты же вроде не тупой.       Чуя поворачивает голову к нему, смотрит неотрывно, пока румянец расползается не только по щекам, но и по шее. — А я видимо да, раз мой ответ положительный.       Дазай тяжело сглатывает, не веря своим ушам. Взгляд его снова темнеет, но в нём мелькает не злость, не пустота и не тьма. Дурное чувство собственничества скользит в его последующих касаниях, виднеется из-под густых ресниц, и с диким рыком вгрызается в чужую шею, оставляя багровые отметины и следы укусов за собой. Чуя от неожиданности чуть не падает, но Дазай успевает его подхватить, торопливо снимая с него мешающую одежду и оставляя полностью обнажённым и возбуждённым. Он одаривает его взглядом, чуть отходя в сторону. Кое-чего не хватает. Он снимает с себя галстук, радуясь, что сегодня решил надеть именно костюм, и возвращается к Чуе, перевязывая его запястья, не слишком туго, но достаточно для того, чтобы рыжий не смог выбраться. Его руки он решает оставить спереди, а не сзади, чтобы у того была хоть какая-то опора. Удовлетворённо кивнув самому себе, его взгляд притягивается к пистолету. — Скажи, солнце, пистолет чистый? Чуя непонимающе хмурится. — Ну… Новый, сегодня только получил, после того как весь товар обработали. — Отлично, как я и думал. И не заряжен, ведь так? — Что ты задумал? — Чуть позже узнаешь, — Дазай присаживается на корточки, целует Чую в ягодицу и тянется к своему карману, доставая бутылочку смазки: первое, что стоит в его списке вещей, которые следует брать на встречи с бывшим напарником. Открутив крышку и выдавив себе нужное количество на ладонь, он дышит на холодную массу, пытаясь немного согреть. Подарив очередной поцелуй, он раздвигает чужие ягодицы, немного любуется открывшимся видом, и наконец-то смазывает пульсирующее, давно требующее к себе внимание колечко мышц.       Первый палец проскальзывает довольно легко: то ли от их частых встреч, то ли потому что сам мафиози любит дрочить, просунув в себя пальцы и представляя на их месте член бывшего напарника. Поэтому через пару движений, Дазай без проблем добавляет второй палец и раздвигает их на манёвр ножниц, параллельно целует Чую в спину, пытаясь снизить чужое напряжение и расслабить. Вскоре, когда в Чуе уже свободно скользят три пальца, а сам Накахара нетерпеливо виляет бёдрами, требуя большего, Дазай убирает руку и снова тянется к смазке.       Чуя наконец-то выдыхает, понимая, что скоро получит то, о чём давно просит, вот только неожиданно замирает, забывая даже дышать, когда чувствует, что входит в него явно не член. Вместо горячей головки, его отверстия касается холодное дуло пистолета. — Какого чёрта??? — возмущённый крик, кажется, слышно на всю округу. — Тише, тише, — Дазай снова касается поцелуями спины Чуи, ягодиц, его бёдер, проталкивая оружие чуть дальше, внимательно наблюдая за тем, как нежные стенки обхватывают ствол. Чёрный цвет пистолета резко контрастирует с бледной кожей. — Я остановлюсь, если ты мне скажешь.       Сначала Накахара действительно хочет его остановить. Остановить, наорать и побить. Вот только новые ощущения мешают ему ясно думать, вместо этого заставляя толкнуться навстречу и тихо застонать. Собственный член предательски дёргается, становится слишком твёрдым и мокрым. Кончик галстука, что свисает с его рук, почти невесомо касается щёлки и пачкается, намокая от выступавшей смазки. Этих действий явно недостаточно, но Чуя никак не может себе помочь: руки завязаны и служат опорой, а потереться не обо что, да и терять ощущение холодного металла в себе очень не хочется. Дазай как раз вводит пистолет на максимальную длину, начиная двигать внутри, подозрительно быстро находя нужный угол и вызывая жалкий скулёж из уст Чуи. Тот окончательно теряется в ощущениях, пытаясь самостоятельно насадиться на ствол. Если бы у него ещё осталась способность к мыслям, он подумал бы о том, что является конченным извращенцем, раз его возбуждает такое настолько, что с кончика его члена капает и тянется ниточка смазки прямо до пола, галстук, что изредко касается головки, становится всё влажнее, а взгляд Дазая при всём этом виде — голоднее. Чуя тяжело дышит, стонет, чувствуя, как в его простату вбивается оружие, сходит с ума и скулит, подставляя бёдра укусам и поцелуям Дазая, подставляя промежность упругому языку, а себя — человеку, что безмерно сильно его бесит, выводит из себя каждый день своими выходками, но кроме этого, дарит столько других, неописуемо прекрасных и неправильных чувств. — Боже, Дазай, я сейчас… — договорить ему не дают, резко вытаскивая пистолет и швыряя тот в сторону.       Осаму целует грубо, кусает, трахая чужой рот своим языком. Он сжимает свой и чужой член у основания, не давая кончить и вынуждая Чую снова скулить, но уже от разочарования и пустоты внутри себя. — Подожди, солнце, сейчас, — Дазай, не переставая целовать, направляет свой член внутрь, сразу входя до основания и останавливается, давая привыкнуть им обоим. Не сдержавшись, стонет от так правильно и хорошо обволакивающего его жара. Не видя развязывает Чуе руки, позволяя уже наполовину мокрому галстуку упасть на землю, лишь только для того, чтобы переплести свои пальцы с чужими. Дазай утыкается лицом в рыжую макушку и начинает плавно двигаться, с каждой секундой всё сильнее вбиваясь в податливое и скулящее под ним тело. То, что оба долго не протянут — становится понятно почти сразу. Сквозь звуки поцелуев, шлепки кожи о кожу, хлюпанье смазки при резких движениях, вдохи и стоны, оба прислушиваются к своему сердцебиению, замечая, как быстро и громко стучат их сердца. — О-Осаму, — Чуя не выдерживает первым: кончает с громким вскриком, пачкая пол и стену рядом с собой полупрозрачными каплями. От бессилия почти падает, но удерживается, благодаря сильным рукам, чувствуя, как резкие толчки прекращаются, а Дазай изливается прямо в него. Когда же он отстраняется, его сперма пачкает ягодицы, начиная стекать вниз по бёдрам.       Он снимает с себя пиджак, вытирая Чую прямо им, даже не думая жалеть испортившуюся вещь, и прижимает Накахару к себе, позволяя себе обнять того и поцеловать в щёку.       Когда его бывший напарник наконец-то приходит в себя, немного отдышавшись, он явно без малейшего сожаления произносит: — Извращенец грёбанный. Я теперь в ближайшее время на оружие вообще смотреть не смогу. — Уже придумал, как будешь объяснять это Мори-сану? — Дазай не скрывает ухмылки, невесомо касаясь чужих губ своими. — Заткнись. — Да ладно, тебе же понравилось. — Не слишком ли самоуверенным ты стал в последнее время? — Хочешь обсудить это, после того как скулил подо мной? — Эй! Я не скулил! — кулак, что не несёт в себе и половины своей привычной силы, вписывается в чужую грудь. — Конечно, конечно, мне просто показалось, — Дазай выставляет руки в защитном жесте. — То-то же. Смотри, чтоб в следующий раз тебе удар своей головы о стену не показался, идиота кусок. — Следующий раз? Чуя цокает. — Я же говорю: идиота кусок. Или ты опять сбежать от меня решил? Убью. — Пистолет вообще-то не заряжен.       Щёки Чуи предательски краснеют. — Мне не нужен пистолет, чтобы убить тебя.       Дазай легко смеётся. Это так. Чуе не нужно оружие, чтобы убить его: он и голыми руками с ним справится на раз-два. И всё же, это не единственная причина. — Эй, как грубо! Да и вообще, не думаю, что ты сможешь убить своего же парня.       Чуя замирает, его взгляд становится стеклянным, он невидяще смотрит на Дазая. Не моргает даже. Проходит достаточное количество времени, для того, чтобы Дазай успел занервничать и испугаться, не сказал ли он что не так, но… — Как же я тебя ненавижу, — его губ касаются чужие, несмотря на слова, не агрессивно, а наоборот: дарят лишь нежность и мягкость. — Бесишь меня невероятно сильно. — Да, Чуя, я чувствую тоже самое. — И только попробуй оставить меня одного.       Ответ тонет в очередном поцелуе.