Сепия

Стоит душный полдень. Райнер оттягивает воротник рубашки, плотно обхватывающей горло, и вздыхает: в застывшем от жары воздухе под солнечными лучами отливают золотом одинокие пылинки. Во всей округе стоит аромат печёных яблок. В комнате они впятером. Зик курит у окна, Пик читает книгу, периодически оживляя тишину протяжными зевками. Порко чистит яблоко. Рябая кожура тонкими кольцами вьется вслед за лезвием ножа. Сильные пальцы прокручивают оголяющийся плод, пачкаются в соке. Райнер снова вздыхает и отводит глаза. Он предполагает, что Порко старается для Пик. Она обособлена и самостоятельна, но умеет делегировать, хотя Порко реже остальных принимает её поручения — предпочитает проявлять инициативу. Второй такой девчонки нет, Райнер знает: холодный ум — редкость среди любых народов, не считая особых способностей к военному делу, но это и рядом не стоит с её добрым сердцем. — Эй, Пик. Закончив, Порко кидает ей очищенное скользкое яблоко. Пик ловко ловит его, благодарит Порко и, послав короткий взгляд Зику, улыбается. Райнер стискивает челюсти, отворачивается — зависть душит его хуже летнего зноя — и успевает скосить глаза на Порко, только чтобы увидеть, как тот облизывает пальцы. Непотребно, беззастенчиво и громко. Жар кипящим вареньем обжигает изнутри, скручивает внутренности; Райнер представляет — какой этот рот на вкус, если однажды накрыть его своими губами? Он быстрым шагом выходит из комнаты под осуждающий взгляд Марселя. Райнер возвращается в Марли неуверенный, где его дом. Подплывая к материку, он ощущает бьющееся в груди беспокойство: отголоски восторга вперемешку со страхом. Он видит родную землю. Сомнения тускнеют рядом с мыслями о Порко, всегда державшимися под замком, и они разлетаются подобно листам под порывами влажного ветра, кружат в воздухе. Они скоро увидятся. — Не терпится оказаться в мягкой кровати? — Зик усмехается только губами — светлые глаза за очками смотрят бесстрастно. — Сначала покажемся начальству в штабе. Стандартный протокол для вернувшихся с задания Райнер помнит, но думает совсем о другом. Он представляет, как это будет. Что он скажет, сможет ли быть искренним под тяжёлым, ненавидящим взглядом Порко? Нехотя Райнер осознаёт, что встречи с одинокой матерью, ждущей сына из тыла врага, он страшится, и его омывает новой волной вины. Шипящая пена сходит с него, оставляя раны гореть от соли. Райнеру кажется, что этого мало. В коридоре штаба, куда их привозят сразу же с причала, безлюдно. У нужной двери стоят несколько человек — Райнер читает на табличке «допросная». Обменявшись короткими приветствиями, Зик со старшими офицерами-марлийцами проходят в соседний кабинет, из которого выходит молодой человек со светлыми волосами. На его плече красная повязка. Райнер вязнет ногами в мягком полу. Он вздрагивает и хочет отшатнуться, но не может сдвинуться с места, тело обдаёт кипятком. Коридор сужается, а Порко будто занимает собой всё пространство, разом обнажив Райнера, сорвав с него, как со старого пианино, пыльный бархатный чехол. С уверенного Порко тоже вмиг слетает вся шелуха, его губы дёргаются в подобии улыбки, и Райнер видит, что он ещё очень юн. В голову бьёт опьяняющая радость, но он не может улыбнуться в ответ: лицо сковывает, лёгкие полыхают в огне. — Райнер, — выдыхает Порко. Он смотрит прямо в глаза. Райнер вдруг понимает, что успел забыть, какого они особого оттенка зелёного. Сила духа, так пугавшая Райнера с детства, тогда только поднимавшая голову в упрямом ребёнке, с прямотой отчаянного храбреца высказывающего своё мнение, теперь стоит в полный рост. Порко и близко не хорош настолько, насколько однажды, спустя несколько лет жизни на далёком дьявольском острове, Райнер позволил себе представить, закрыв глаза на жёсткой койке после особенно долгого дня. Он намного лучше. Марсель не дожил до их лет, чтобы увидеть брата таким. Райнер смотрит за них обоих. Теперь сила Зубастого бежит, переливаясь золотом, в венах Порко, но даже с титаном в Марселе никогда не было столько дерзости. Райнер хочет спросить: «Как ты? Ты ненавидишь меня? Я убил твоего брата», но ничего не говорит, болезненно кривя рот. Быстро облизав губы, Порко щурится: — Так и будешь молчать? У него низкий голос, как и подобает мужчине, конечно же, он уже не мальчишка — молодой мужчина. Невысокий, широкоплечий, и мускулистый, и красивый, такой красивый. У Райнера во рту пересыхает и язык прилипает к нёбу от его красоты. Он немеет и от мысли, что не может к нему прикоснуться, хочет пробить головой стену и стискивает кулаки. Порко делает свои дурацкие выводы и усмехается, насупившись и криво изогнув рот. — Правильно, — кивает он, — лучше молчи, раз сам не подох. Порко сильно задевает его плечом, проходя мимо. И Райнер действительно молчит о том, что провёл бы у его ног все оставшиеся ему годы, если бы Порко только позволил, если бы Райнер сам решился предложить, не боясь его гнева. Даже мысленно это звучит жалко. Порко очерчивает границы невидимо, но ощутимо. Цитадель: ни пройти, ни проехать. Ворота над глубоким рвом, наполненным ядовитой водой, поднимаются изредка и только для своих. Для чужаков острые зубья башен угрожающе блестят в лучах холодного солнца. Иронично, что главный враг Порко именно Райнер — лишний, неуместный среди друзей. Меняется, на самом деле, не многое. Войну за право войти на территорию Порко он бы проиграл и не начав. Стоял бы как полоумный, готовый биться насмерть, но не смог бы ступить на священную землю. Райнер тренируется дольше всех, усталостью силясь вытеснить эту больную нужду. Разве может быть так необходим человек? В чём выгода этой страсти? — Поднажми, Браун, — свистит Порко, в окружении остальных воинов покидая тренировочное поле, — вдруг с тебя ещё выйдет толк. Пик тычет в него локтём и что-то говорит, отчего Порко хмурится и, засунув руки в карманы куртки, приподнимает плечи, выглядя при этом как большой воробей. Райнер знает, что он несправедлив, но слова когтями дерут грудь. Он помнит себя после присвоения титана: палитра чужих мыслей, образов, страха, воодушевления и восторга, от которой первое время сложно отделить свои собственные. Помимо прочего, у него нет причин винить Порко, ведь никто, кроме него самого, не виноват в случившемся. На поле Марсель бежит за ним по пятам и дышит в затылок. — Ешь. Порко переглядывается с Пик и поднимает на него удивлённый взгляд. Райнер понимает, кого видит в нём Галлиярд, и согласен — сам себе он тоже противен. Пик прячет улыбку, кашляя в ладонь. Порко осторожно обхватывает пальцами скользкие бока, и с примятой мякоти начинает капать. Вместо того чтобы разделить плод на две части — а Райнер знает, что мякоть легко отойдёт от испещрённой бороздами косточки, — Порко откусывает от персика, и по его подбородку тоже бежит сладкое, капля скатывается по шее вниз, к ключицам. Он шумно всасывает, прижав губы к фрукту. И не сводит глаз с Райнера, у которого вся кровь сначала приливает к щекам, а после стекает в штаны. — Вкусно, — облизывается Порко. Райнер мечтает нырнуть головой в ведро ледяной воды. Порко в комнате, на своей койке. Очевидно, он принимал душ: его влажные волосы потемнели от воды. Длинные пряди неаккуратно лежат за ухом, спадают на лоб. Порко держит в руках книгу, и линии его обнажённых плеч, широкой груди и пальцев, зажавших страницу, иррационально кажутся Райнеру трогательными и хрупкими, но Порко едва ли возможно назвать неженкой в любом из возможных смыслов. Он поднимает глаза, его взгляд пронзительный и острый. Увидев Райнера, Порко откладывает книгу и настороженно садится, спускает ноги на пол. Это причиняет боль: недоверие такой силы, будто Райнер действительно предатель, будто он сможет, несмотря ни на что, вонзить Порко нож под рёбра, будто он когда-либо давал повод так думать. Райнер останавливается напротив и смотрит сверху вниз. Если бы не каменные тиски, держащие горло, он бы, наверное, рассмеялся — даже в таком положении Порко бросает вызов. Он такой красивый. Райнер встаёт перед ним на колени, и пружина разжимается. С усилием сглотнув, он шепчет: — Прости меня. Он так виноват. Эта вина плещется в нём подобно морю — лижет, толкает, и топит, и тянет на чернильное дно. Порко остаётся неподвижен, Райнеру же нечего собирать в кулак, чтобы поднять глаза. Он тянет руки и, не встретив сопротивления, комкает свободные брюки на бёдрах Порко; его душат рыдания, и он, пытаясь унять дрожь, цепляется за Порко, что есть сил. — Ты отвратителен, — шепчет Порко и накрывает затылок Райнера горячей ладонью. Райнер, прижавшись лицом к его ногам, плачет. Второй рукой Порко обхватывает его за плечи и стискивает. В этом жесте Райнеру чудится невероятное и желаемое, но он так слаб, что поддаётся этой иллюзии. Ему кажется, что Порко держит его в своих объятиях с жёсткой нежностью, так на него похожей. Будто Райнер может быть этого достоин, будто Порко хочется спрятать его на своей груди от всего мира. Марсель за спиной, тихо усмехнувшись, отступает. Несколько дней спустя Райнер и Пик стоят за углом дома Порко. Райнеру не удалось улизнуть из-под руки проницательной Пик, сказавшись занятым, и избежать визита: она застала его в казарме сосредоточенно буравящим стену. Порко же благородно сделал вид, что несколько дней назад ничего не произошло, и Райнер краснел от благодарности и несколько раз под сконфуженные взгляды присутствующих предлагал ему фруктовницу с персиками. Погода снова выдалась жаркая — Пик жалуется, что невозможно курить в такой зной, и посматривает на часы. Райнер поддакивает и щурится, глядя на запачканную переспелыми абрикосами, попадавшими с дерева, землю. Оранжевое солнце гладит кожу, и Райнеру немного жаль, что больше она не загорает: в детстве потемневшие за лето лицо, руки и ноги ещё как минимум два месяца осени, а то и все три, напоминали ему о жарких днях, когда тепло окутывало, и грело, и оставляло след. Райнер подставляет ему промёрзшие руки, но теперь даже в жарком нутре титана не может согреться. Порко остался в доме. Райнер с тоской думает о том, что им всем скоро разъезжаться: на границе с Альянсом неспокойно, и Марли нужны её воины; посиделки, как эту, на фронте они будут вспоминать с теплотой и печалью. Видимо, Зика тоже что-то тревожит, решает Райнер, когда тот появляется в начале улицы и неторопливой походкой идёт к ним. Пик, завидев Зика, машет рукой, и тот отвечает ей улыбкой. Райнер задумывается, через что ему нужно пройти, чтобы заслужить открытую, широкую улыбку Порко, которую видит та же Пик ежедневно не по одному разу. Сухо поздоровавшись, Зик прикуривает. — Скоро у вас день рождения, мальчики. День рождения Пик справляли у Галлиардов. Она не хотела тревожить отца, а сама, по её словам, так и не научилась готовить что-то сложнее рагу. Порко настоял, чтобы все пришли к ним. — К середине месяца нас уже тут не будет, — говорит Зик. — Скорее всего. Представить, как они вчетвером сидят дома у Райнера, нетрудно. Мама будет хлопотать по кухне и причитать, что ужин скудный. Пик непринуждённо похвалит гарнир, рыбу и салаты и попросит рассказать историю из детства Райнера. Он не знает, какую выберет мама. Зик будет курить. Порко, напряжённый нервозностью хозяйки, не сможет стереть с лица недовольное выражение, которое непременно отразится на настроении мамы. Райнера мутит. — Проходила вчера мимо твоего дома. Сад весь в цветах. — Пик выбрасывает окурок и берёт у Зика вторую сигарету. Райнеру сложно представить, как она обходится без них в теле титана. — Ты знаешь, что Порко помогал с ним твоей маме, пока тебя не было? — Это шутка? Пик мягко улыбается, будто он неизлечимо болен. Если подумать, в каком-то смысле так и есть. Всем им отведён срок. — Порко не плохой парень, Райнер. Первое время после присвоения титана сложно совладать с собой, ты же знаешь… Порко лучший парень на свете. Райнер усмехается этой бесхитростной истине. Пик переглядывается с Зиком, будто это что-то должно значить. — Надо будет сказать ему спасибо, когда вернёмся в дом. — Пик недавно напомнила мне об одной истории… Ты слышал легенду времён Первой войны о марлийце и его возлюбленной? Райнер качает головой, пожав плечами. — Её мне рассказывал дедушка. Она о юноше и девушке, которые жили в военное время, когда жизнь человека ничего не стоила. В один из таких дней девушку поглотил титан и скрылся, но юноша был смел и безумен в своей любви — он отправился следом. После долгих скитаний он сумел одолеть титана… — Не иначе как силой своей любви, — усмехается Пик. — …И вызволил любимую из его чрева, — продолжает Зик, легко покачав головой. — Они отправились домой, но путь был долог и опасен. Юноша велел возлюбленной идти за ним по пятам, а сам бы он смотрел вперёд. Но постоянно оглядывался, хоть она и сделала, как он сказал. Когда он в очередной раз обернулся, чтобы проверить, следует ли она за ним, перед ним возник титан и разорвал его. Райнер моргает. Две пары глаз ожидают от него понимания, но Райнер уверен, что его чувства не могли быть скомпрометированы, так что списывает эту игру слов на тонкие чувственные материи. — Но в желудке титана она бы… — Райнер, — перебивает Зик. — Это просто красивая легенда. Однажды во время учёбы в кадетском корпусе Жан и Марко пропали. Было позднее время после ужина и до отбоя оставалось совсем ничего, так что всех это не на шутку всполошило. Тайным собранием было решено послать двух добровольцев из огромного числа вызвавшихся, и ими оказались Райнер и Эрен. На улице стоял прохладный октябрь, чёрное небо висело над ними огромной звёздной чашей, а Эрен был неуклюж и шумел как трое пьяных мужиков, но каким-то образом им удалось не спугнуть притихших Жана и Марко. Они обнаружились на одной из крыш казарм, завёрнутые в одно одеяло. Райнер помнит, с какой завистью смотрел те несколько секунд на то, как они целовались, пока Эрен не выкрикнул им что-то. Ладони Жана нежно обхватывали затылок и щеку Марко. Та ночь была единственной, когда позже, закрыв глаза в постели, он позволил себе представить Порко. А теперь он снова в Либерио, живой и вернувшийся из ада, но Порко всё так же далёк для него. Из холодной одинокой ночи в душное пекло Райнера выдёргивает голос Зика: — Такая печальная история. — И в чём смысл? Зик ловким броском посылает сигарету в урну. — Не сомневаться. Пик снова странно смотрит на Райнера, но он отворачивается. Зайдя обратно в дом, он спотыкается о колючий взгляд Порко и хочет сказать: «Ты так нужен мне. Заметь меня. Прости меня». — Пирог остывает. Мама достала сметану. Райнер улыбается и бросает взгляд на Порко в момент, когда тот отводит глаза. Пик, улыбнувшись ему и Зику, садится за стол. Когда-то в детстве, когда они все вместе — ещё с Марселем, Бертольдом и Энни — ели в общей столовой и редким случаем вдобавок к основному блюду их кормили кусочком сдобного пирога с тонкой прослойкой джема, Райнер отдавал свою долю Бертольду — если раньше её не успевал умыкнуть Порко, — потому что десерт казался ему сухим. И только однажды он пробовал пирог с достаточным количеством начинки — настоящей вишней — и со сметаной на городской ярмарке в честь какого-то праздника. С тех пор это был любимый десерт Райнера, который ребята, насмехаясь, называли выдуманным. Порко весь пачкается в чернике, пока ест, — пальцы, губы и даже щёки. Марсель уходит за матерью на кухню: они стоят плечом к плечу, и он протирает вафельным полотенцем вымытые ею тарелки. Райнер бросает на них тревожные взгляды весь вечер, но в этот раз Марсель не удостаивает его вниманием. Райнер так и не благодарит Порко. Смерть Марселя сближает их, роднит против воли. Извращённо и мучительно. Райнер, безвольный соучастник, и Порко, его невинная жертва. Смерть Марселя скручивает их в стальные кнуты, переплетает косами и спаивает намертво. Райнер и рад, и страшится этой муки. Нет ничего невыносимее, чем заставлять Порко страдать — и смотреть на это. Нет ничего лучше, чем быть с ним рядом. Собственная никчёмность меркнет в его ярком блеске: уверенность Порко сияет шестиконечными звёздами. Райнер путается во влажном белье, захлёбываясь криком, и тянет к нему руки, умоляя о спасении; Порко — двенадцатилетний, дерзкий — в ответ, поджав губы, сверкает злыми слезами и убегает. Дом, в котором Райнер вырос, знакомый и далёкий одновременно. Всё будто осталось прежним и необратимо утратило былое очарование. Только половица в прихожей стала скрипеть сильнее. Пахнет домашней едой. На ужин жареная рыба с картошкой. Мама гремит посудой, моет овощи. Райнер встаёт рядом с ней на кухне, чтобы помочь: достать тарелки и приборы, стаканы для воды. Она всплёскивает руками и прогоняет его: — Я сама всё сделаю. Ты же мужчина, Райнер, почётный воин! Будто это хоть что-то значит. Сцепив руки, Райнер садится за стол. — Открою твой любимый компот, — доносится из-за узкой дверцы кладового шкафа. Райнер молчит, что любил клубнику в глубоком детстве и с тех пор его вкусы поменялись. Они едят в тишине. Негромко звенят приборы, на стене тикают часы. Райнер думает о том, как быстро постарела мама. Каких-то четыре года. Её губы стали тоньше, морщины — глубже, серебряная седина раскинулись паутиной по пшеничным волосам. Ждала ли она его возвращения или предпочла бы, чтобы он остался вместе с дьяволами на проклятом острове, где ему и было место с самого рождения? Тогда её жизнь не была бы полна страданий. — Не нравится местная еда? — Что? — Ты не ешь, — она поджимает губы. — Прости, мам. Прочистив горло, она вытирает рот салфеткой и произносит: — Должно быть, это тяжело. Райнер сглатывает. Мурашки бегут от кистей вверх. — О чём ты говоришь? — Все эти смерти. Я слышала новости. — Она ковыряет вилкой рыбу. — Бедолага Галлиард, как его звали? Маркус? — Марсель, мам, — шепчет Райнер. — Верно. А малышка Леонхарт, тихая такая была. И Бертольд, конечно, славный мальчишка. Так бессмысленно… — Бессмысленно? — Вы ведь вместе готовились к этому, они были хорошими воинами. Дома их встретили бы с почётом и гордостью. А вернулся только ты. Райнер вдруг замечает, как дома холодно. Ему хочется встать из-за стола и выйти на улицу — наверняка температура уже спала и вместе с сумерками на землю опустилась вечерняя прохлада, — выкурить сигарету. Бросить несколько мелких камней в окно Порко и выслушать очередную грубость, посмотреть в его красивое гордое лицо. — Они приходят к тебе во снах? — шепчет мама. — Мой несчастный сын, ты должен был вернуться героем… — Она промокает уголки глаз салфеткой. Райнер думает о том дне, когда погиб Марсель. Ведь всё могло сложиться иначе. — Тебе положить ещё рыбы? — Спасибо, мама, я сыт. Энни и Бертольд действительно снятся ему, но кошмар Райнера не заканчивается с пробуждением, ведь тенью за ним следует Марсель. Иногда Райнер ломается под натиском чувств и представляет. Он обхватит лицо Порко ладонями и будет целовать его, пока челюсти не начнут ныть. Нет, дольше. Пока сам Порко, тяжело дыша, не отстранится, упершись ладонями ему в грудь. А после они разденутся и будут заниматься любовью всю ночь; под утро, мокрые и уставшие, упадут в кровать. Порко ляжет рядом и, закинув руки за голову, начнёт говорить. Легко и саркастично, в своей манере. Обо всём, что с ним происходило после начала операции на Парадизе. Что он чувствовал, когда его не выбрали носителем, когда узнал, что погиб брат и смотрел на конопатую измученную девушку, в которой теперь была заключена память Марселя, — и не мог её ненавидеть. Порко поймёт, что на острове живут люди. Может, даже спросит об этом Райнера. И тогда говорить начнёт он сам: о том, что сила Бронированного — непосильная ноша. О тех, кто остался на острове. О том, что он там потерял. Порко будет смотреть ему в глаза и не станет улыбаться. Он всё поймёт и, когда Райнер замолчит, позволит положить ладонь себе на живот и останется с ним. Накануне отбытия Порко появляется в их комнате поздно. Райнер почти засыпает. Порко начинает ходить туда-сюда: идёт к столу, ковыряет обшарпанное покрытие, отходит к шкафу и, сделав круг на пятке, возвращается к окну, останавливается у западной стены, засунув в карманы руки и опустив голову, тяжело дышит. — Ты не спишь. Вопросительные интонации не для Порко. Покусав губы, он усмехается. — Чёрт. — Что-то случилось? — Заткнись, Райнер, — бросает он настолько беззлобно, что Райнер приподнимается в постели. — Ладно. — Зачем ты со мной соглашаешься, — устало и почему-то тихо говорит Порко. — Я тебе мамка, что ли. Райнер задумывается всего на мгновение: — Прости. Не хочу тебя раздражать. — Ты не раздражаешь меня. — Ты пьян? — Что за вопросы. — Знаешь, это странный диалог. — Райнер. — Порко выдыхает долго и тяжело. — Как ты себя чувствуешь? Вдруг в два шага оказавшись у койки, Порко садится на корточки и шепчет: — Меня просто бесит, что вас с Йегером опять отправляют вместе! — Райнер вздрагивает от горячности, с которой он говорит. — Вы снова будете сражаться на передовой, а мы с Пик будем ползать в тени, под ногами вонючих крыс Альянса. Пик не впервой, конечно, она справится, но даже ей сложно месяцами чесать брюхом землю. Я мог бы прикрывать тебя. — Порко ёрзает. — И лучше Зика! Зик не станет пренебрегать стратегией штаба и рисковать собой, но я мог бы сделать это без вреда для себя. Ты знаешь, что Зубастый быстрее и ловче его титана, и в случае угрозы я мог бы среагировать лучше, а значит, и продуктивнее. Это рационально! Райнер слышит в его словах тень рассудительности Пик. Порко часто дышит и смотрит на него, нахмурившись и поджав губы. Райнер смотрит в ответ — глаза Порко блестят. — Эм… Всё будет в порядке, Порко. Порко дёргает его за плечо и настаивает: — Зик не станет прикрывать тебя. Райнер каменеет всем телом. Ладонь Порко горячая и сухая. — Нам лучше не обсуждать приказы в таком ключе. — А я бы смог, почему они отравляют тебя с ним, — повторяет он и отпускает Райнера, проводит руками по вискам, трёт лицо. — Пик могла бы действовать издалека, а я буду полон сил, в отличие от Зика, которому осталось-то! Райнер проглатывает упрёк — Порко лучше него известно о ценности каждого дня жизни воина, и не понаслышке. Он смотрит на Порко и не может насмотреться. Свободный и дикий, он отличается от них всех. — Потому что Звероподобный и Перевозчик не предназначены для ближнего боя, ты же знаешь, — мягко отвечает Райнер, пытаясь вразумить его, — если бы он только знал, как утешить. — А я и есть прикрытие. Тебя не отправят на передовую только потому, что ты этого хочешь. Сцепив челюсти, Порко опускает глаза и отталкивается пятками от пола. Резким шагом мерит комнату. Это так похоже на него, с нежностью думает Райнер, — рваться в бой, едва получив титана. В конце концов, он получил своего самый последний. Из другого угла комнаты негромко доносится: — Ты не готов к очередной бойне. Райнера полосует горячим кнутом. Так вот в чём дело. Обида бьёт его в грудь, но он не успевает ощутить её вкус, потому что становится привычно нечем дышать и вина принимает его в свои солёные воды. Райнер не слышит себя, когда говорит: — Не беспокойся, Галлиард, я больше не подведу Марли. — Ты не… — Порко делает несколько шагов, но замирает в центре комнаты, выйдя из тени в тусклую линию, расчертившую комнату на три части. …справишься? У Райнера нет выбора. — Я боюсь не того, что ты облажаешься. — Порко перестаёт сутулиться — расправляет плечи и задирает подбородок. — Тогда чего ты боишься? Порко сглатывает. Кадык плавно двигается под гладкой кожей его горла. — Я… Я хотел бы… Порко мямлит, и это настолько ему чуждо, что вызывает у Райнера беспокойство. Чтобы как-то ему помочь, он предполагает: — Думаешь, Зик лучше тебя присмотрит за Пик? — Что вполне логично, и не только потому что они вместе, но Порко не знает об этом и разве что доверяет Зику больше, чем себе, как старшему и более опытному воину. — Блядь, при чём здесь Пик! — вдруг взрывается Порко и пинает табуретку: та с грохотом переворачивается, с оглушающим скрежетом прочесав ребром сидушки по деревянному полу. — Чирикают где-нибудь с Зиком! Какой идиот… припёрся, блядь… Это происходит медленно. Пока Порко бранится, мысли Райнера нехотя ворочаются в сером утреннем тумане, застилающем поверхность воды. Осознание похоже на несмело розовеющее рассветное небо. Мгновение — и уже ничто не может быть прежним. Незамеченные ранее события неторопливо выходят из теней и встают перед взором так ясно, будто на нём всё это время были треснувшие очки, и сетка осколков на стекле мешала разглядеть происходящее. А ещё оно похоже на пробуждение: болезненное и долгое, отрезвляющее и одновременно пьянящее своей чёткостью. На ум некстати приходят слова Имир об её скитаниях в клетке чистого титана и внезапном избавлении. Перед ним встают, сменяя друг друга, многочисленные сцены столкновения с Порко. Райнер не помнит, когда впервые стал задерживать дыхание, видя его; когда стало неприятно сосать под ложечкой; не помнит, как воодушевляющее, светлое стало больным и неподъёмным. Кажется, он родился с этим чувством. Райнер задаётся вопросом, как давно Порко стал испытывать что-то подобное. Марсель из-за плеча брата улыбается ему почти сочувственно. — Сейчас прибегут, — цедит Порко, пряча руки в карманы брюк. — Порко, — одеревеневшими губами говорит Райнер, — ты… Он, не глядя на него, усмехается. — Так всегда? — он звучит беззащитно. — Я думал, будет страшно. Думал, буду волноваться и предвкушать, но не чувствую ничего, кроме злости. — Он пинает табуретку снова. — Поздно уже. Сначала Райнер думает, что Порко имеет в виду военное положение Марли, но мгновением позже осознаёт, что он говорит о них. Откинув тонкую простыню, Райнер встаёт и делает шаг к Порко — тот поднимает на него глаза, и в них столько печали, тоски и сожаления, что ему хочется сказать: «Отдай их мне», но дверь в комнату распахивается, в дверях стоит марлийский офицер: — Что за шум во время отбоя! — Он быстро осматривает помещение и, расценив ситуацию, рявкает: — Галлиард, за мной! Офицер освобождает проход, стоя в дверях, и Порко идёт к выходу. Райнер бросается за ним. — Порко, постой. Развернувшись, Порко заслоняет его от глаз марлийца. — Дождись меня, — тихо просит он. Он накрывает своей ладонью ладонь Райнера и, коротко сжав, отпускает. — Отставить разговоры! Райнер хоронит в сердце эту ласку, решая ни с кем ею не делиться. Будь то Габи, Фалько или кто угодно другой, кто унаследует Бронированного, она умрёт вместе с ним. От волнения Райнер долго не может заснуть. В конце концов усталость и напряжение окунают его в чёрную, мутную дремоту. Ему чудятся голоса, руки и нежные, едва ощутимые поцелуи, которых просто не может быть, и даже во сне от этого понимания кошки на душе скребут. Он просыпается спустя всего два часа беспокойной дремоты. Койка Порко не разобрана, как и была с вечера. Райнер собирается в темноте и тишине, без ставшего привычным за прошедшие недели сонного ворчания в комнате. Жёлтые фонари скудно освещают причал: здесь немноголюдно и ветрено. Райнер узнаёт в фигуре на палубе Зика, только вплотную подойдя к кораблю, и направляется к нему, пока желудок выделывает кульбиты — Пик и Порко нигде не видно. — Утречка, — щурится Зик, затягиваясь. — Позавтракал? — Так точно, — кивает Райнер. — То есть нет. Я не ел. Зик качает головой и вводит его в курс дела. К рассвету они должны быть на полпути от точки высадки. — Когда отчалим, попрошу для тебя еды. Магат не обрадуется, что ты серого цвета. — А Фингер и Галлиарда ещё нет? Зик вскидывает брови. — Их отправили ещё ночью. Конечно, ночью. Поэтому в комнату к ним зашёл не дежурный по этажу, поэтому и шли так долго. Офицера уже послали за Порко, когда тот опрокинул стул. Горечь оседает на языке. Райнер не может сосчитать упущенных возможностей: их тысячи. Он отстранённо вспоминает выражение лица Порко в день своего приезда: открытое, уязвимое, его нерешительную и мягкую улыбку. «Райнер», сказал он. Что он имел в виду? Действительно ли был рад его возвращению несмотря на всё, что Райнер совершил? Означают ли последние слова Порко, что уже слишком поздно, чтобы даже пытаться сгладить углы? Он надеется когда-нибудь узнать. Где-то вдалеке на миссию везут Пик и Порко. Влажный ветер треплет его светлые волосы.