Здравствуйте, Анна

«Добрый день, Марина! Арсений пишет эти слова и залипает перед экраном ноутбука, потому что дальше ничего в голову не лезет. Марина, 26 лет, жалуется на то, что ее муж просит на ужин жареное мясо, которое убивает в ней женскую энергию. Поэтому, чтобы самой не стать мужиком, Марина это мясо готовить не хочет, а муж обижается и своими обидами обесценивает ее ощущения. Как следствие возникает вопрос: надо ли разводиться? Как указано в письме, муж согласен сам приготовить себе мясо, а Марину есть не заставляет, но для нее это все еще что-то из ряда вон. Эта баранина одним своим присутствием навредит ее энергетике, и все, пиши пропало — отрастающая на женском подбородке щетина, залысины и резкое желание спать под ментовские сериалы. Хочется написать «Добрый день, Марина! Шлите вы нахуй этого идиота, который хочет есть! Кроме мяса есть кое-что получше — рисунок мяса — предложите мужу съесть его!» Бред? Бред. Арсений свою работу любит, но иногда, глядя вот на такие вот письма, готов удавиться — это ж надо как-то и женщине ответить, и мужику оставить полноценный рацион питания таким, каким тот хочет его видеть. Зачастую Арсений и сам задвигает что-то про внутренние чакры красоты, здоровья, положительную энергетику и мужиков-козлов, но границу не переходит, стараясь разбавлять весь этот бред нормальными советами. Можно было бы уже давно уволиться из женского журнала и пойти работать куда-нибудь в СММ или копирайтинг, чтобы писать для другой целевой аудитории и без просьб начальства отвечать как-нибудь «поодухотвореннее!», но место слишком хорошее. Его колонка одна из самых популярных, а зарплата выше, чем средняя по этой должности на рынке труда, поэтому приходится терпеть. Терпеть и писать Марине не про то, что женская энергия в ней есть тупо потому, что она женщина, а про то, что баранину можно готовить, пританцовывая — так сказать заблокировать отток женственности притоком через виляние бедрами. Есть, собственно, можно тоже пританцовывая, если уж совсем невмоготу. А дальше нужно будет открыть следующее письмо — от какой-нибудь Маши-Даши-Саши, чтобы решить уже ее проблему. Все это — глупость несусветная, и иногда Арсений действительно боится, что своим балобольством испортит кому-нибудь жизнь, но место слишком хорошее, да и вообще… Самое смешное, что колонка называется «психология вместе с Анной», потому что «какая-то хуйня вместе с Арсением» целевой аудитории явно не понравится. Анну девушки благодарят за помощь, говорят ей, что она самая умная и самая проницательная, что вообще всех спасает, а вот если бы это был Арсений… То мужики — все до одного — бесчувственные чурбаны, которые дают такие советы, что брак развалится. Хотя к «Анне» у Арсения вопросов и нет — он хоть Брандашмыгом может быть, если люди захотят, — а вот слово «психология» его очень смущает. Любой человек, знающий хоть что-то о психологии, помнит первое правило — советы давать нельзя. Можно направлять, задавать правильные вопросы, чтобы человек сам дошел до выбора, но никаких советов и никакого своего мнения. Только переписку через страницы журнала не очень поведешь, а в рабочих задачах стоит четкое «прямо отвечать на вопросы от лица женщины». Школьная свобода с бескрайними заплывами по чистой воде в сочинениях была забыта — по регламенту надо ужаться в шестьдесят слов и дать какой-нибудь дурацкий совет, чтобы женщинам понравилось. Сердце просит свободы и творческого полета, а вот мозг очевидно просит деньги, потому что коммуналка, потому что надо есть, чтобы это самое сердце билось. Помогает только то, что Арсений сам в свое время писал в журналы для подростков — знает, насколько надо отчаяться, чтобы на такое пойти, поэтому искренне женщинам сочувствует и старается хоть как-то, но помочь. При том, что колонку эту он ведет в полном одиночестве: пробовали добавить еще «Александру» — в этот раз взяли девушку, и даже больше того, взяли девушку с именем Анна, но уволили буквально спустя месяц, потому что ее советы читательницам понравились так же, как лайфхаки от «Трум-Трум» здравомыслящим людям. Поэтому «Александра» на страницах журнала больше не светится, а сам Арсений сидит и в гордом одиночестве строчит про баранину, про грудь, которая одна больше другой и про то, что кошачья слюна не дает тот же эффект для кожи, что и улиточная слизь. — Арс, пойдем уже есть. Что у тебя там такого важного сегодня? Опять женщина так устает, что сексом занимается только раком, чтобы не было видно слез? — Ирина нависает за плечом, рассматривая список присланных редакторами вопросов. И вот если сначала редакторы отбирают, а потом корректируют их вот до такого состояния, то что же они читают изначально? Какие дебри они разбирают, отправляя Арсению самое цензурное и адекватное, если доходит вот это? Даже предполагать страшно. — Да нет, сегодня прям ничего такого ужасного — разве что, одна женщина не справляется с укладкой волос в паховой зоне. — И что ты посоветовал? — Ирина, как всегда, спрашивает таким тоном, будто вопрос задала она сама, а теперь хочет узнать ответ уже напрямую, не дожидаясь выхода нового номера. — Да ничего: отправил этот вопрос обратно на проверку редакторам — не уверен, что это действительно проходит цензуру. На самом деле, такое случается довольно часто — что-то да может добраться в изначальном виде до самого Арсения. Недавно вот он пятнадцать минут рассматривал открытую вкладку с вопросом, почему парень Саши во время куни плюет ей прямо «туда». Куда «туда» — не уточнялось, но было понятно из контекста точно так же, как было понятно, что вопрос не совсем подходит для колонки, поэтому Арсений со спокойной душой отправил вопрос обратно на повторную проверку пригодности. В редакторском отделе этой колонки работают всего два человека и, по их заверениям, вопросов поступает по сотне в день, в то время как сам Арсений получает не больше десяти. Хочется, конечно, помочь всем обездоленным и объяснить кто, зачем и куда плюет, но, во-первых, цензура, а во-вторых, места в журнале не хватит. — Ну, не знаю. Мне кажется, нормальный такой вопрос — жизненный. Хотя ты бы и тут написал, что справиться поможет только медитация и заговор на несекущиеся кончики. Арсений фыркает и сворачивает все вкладки, чтобы Ирина лишний раз не лезла в чужие проблемы. Один раз она уговорила его ответить на один из пришедших вопросов — Арсений хотел компьютер сжечь, а саму Ирину отправить к психологу. Что там конкретно было, Арсений уже даже не вспомнит, но это точно потому, что память стирает все самые ужасные и травмирующие воспоминания, а не потому что «да ладно, фигня какая-то. Просто смешно». — Ты лучше мне скажи, какие овощи модно есть в этом сезоне? — Арс, я только что писала про то, что Шарлиз Терон поменяла блонд на другой блонд — у меня в голове каша, а не овощи, — Ирина устало вздыхает, и Арсений ее понимает всей душой и всем сердцем. В этом журнале они все пишут какой-то бред, чтобы редакторы сделали из этого еще больший бред, а потом отправили это все на полки магазинов, чтобы люди читали этот бред, а потом отправляли еще более бредовые вопросы, и так по кругу, пока бред не поглотит этот мир. По коридорам как всегда не протолкнуться, потому что есть хотят все. При этом нельзя подгадать удобный момент, когда народу будет меньше всего, а очереди не будут мучительно долгими — люди хотят есть реально всегда. Хотя, положа руку на сердце, Арсений может честно сказать, что он зачастую не против задержаться в столовой подольше. Ирина над ним за это издевается, а толстовка пропитывается запахом супов вместо брендовых духов, но в столовой Антон, и это все решает. Они с Антоном в день видятся минуты три, пока очередь не начнет недовольно гудеть от того, что Арсений слишком долго просит положить ему побольше кукурузы, пока безбожно пялится. Антон, на самом деле, тоже довольно медлительный. Пока стоишь в очереди, то это не очень заметно — люди движутся быстро, им все раскладывают за секунду, но как только очередь доходит до тебя… Антон сначала долго и приветливо улыбается, интересуется колонкой и лишь потом неторопливо выкладывает на тарелку то, что просят. Арсений проходит дальше к кассе, и мир снова начинает вертеться быстрее, хотя и хочется обратно в эту очередь. Арсений знает, что он отвратителен и что он добавляет работы людям, но ничего с собой поделать не может, когда каждый раз специально не берет все, что хочет, чтобы чуть позже отстоять эту очередь еще раз. Антону наверняка хочется на перерыв, но пока он там, на раздаче, Арсений бесстыдно подходит раз за разом, чтобы попросить еще вон ту заварную трубочку. Сам он эти заварные трубочки не ест, собственно, как и сладкое в целом — это все для Ирины, которая говорит, что единственный плюс обедов именно с Арсением как раз в том, что можно не стоять в очереди. Да, собеседник он в такие моменты действительно спорный. Линяющий Люк — это важно, но не сорваться посреди диалога из-за стола, чтобы взять тот идиотский пирожок с капустой, невозможно. — И сейчас Эд пытается убедить меня, что эта татуировка у него на заднице и раньше была, а я просто не замечала. Типа он в молодости по дурости набил, и все. Хотя я же вижу, что это какой-то новый дебильный партак. Арс! Ты слушаешь вообще, что я говорю? — А, да? — Арсений не слушает, потому что уже успел столкнуться с Антоном глазами, и теперь пытается положить вилки на поднос, не промахнувшись. — Господи, какой же ты участливый друг и собеседник. Если я к тебе в колонку обращусь, то хоть так ты поговоришь со мной? — Тебя редакторы не пропустят, — Арсений говорит на автомате, даже не задумываясь над тем, как звучат его слова, поэтому тут же получает тычок в плечо, который заставляет наконец-то оторваться от разглядывания Антона. — Ирин, ты, скорее всего, напишешь что-то такое, от чего у редакторов глаза выпадут, а у меня пальцы отнимутся отвечать. Я слушаю-то из последних сил. — А я, значит, тут наслаждаюсь лицезрением этих ваших брачных игр с Шастуном. Уже бы давно его на свидание позвал и успокоился, но нет же… Это одна из старых песен о главном — второе место в иринином хит-параде, на который у Арсения перманентная подписка, продлеваемая одним лишь его существованием. Не сказать, что у них ограниченный круг тем, но у всех друзей все обсуждения всегда сводятся к определенным категориям, и в этом нет ничего страшного и необычного. Категорий три: вечный спор, кто из них не переносит другого больше, почему Эд с Люком сраные засранцы, и стенания Арсения по поводу всего на свете. Категория «Виды людей, работающих у нас в журнале, и почему они все уроды» уже даже категорией не считается, потому что неуловимо присутствует в предыдущих трех. Арсений теряется в мыслях и оказывается совершенно не готов, когда Антон оказывается в метре от него. Как и всегда улыбающийся, как и всегда убирающий челку под столовскую тканевую шапочку привычным движением. — Привет, Арс. Как проходит спасение женских судеб? — и голос у него такой, что Арсений готов кивать на любую фразу, как дурак. — Неплохо. Недавно одна девушка спрашивала, как правильно положить котлету на пюре, чтобы парень понял, что он ей нравится. Как раз хотел у тебя спросить — считай, твоя область, — Арсений старается не тормозить между словами и говорить как нормальный человек. Антон на это только сдержанно кивает и как-то грустновато улыбается — что Арсений сказал не так? Он действительно хотел подойти с этим к Антону, но тот всегда кажется таким занятым, таким неуловимо далеким, поэтому становилось как-то неловко, а вся решительность испарялась. Арсений вообще не уверен, спрашивает ли Антон это все из вежливости или ему реально интересно слушать про эту дурацкую колонку от Анны. Вроде бы интересно, но у Антона никогда ничего по лицу не понять — приходится лишь гадать и постоянно метаться между «рассказать ему все» и «господи, какой же ты надоедливый». Вообще, если бы Арсений мог, то он бы обязательно сам бы написал этой несуществующей Анне, как ему покорить сердце неприступного работника кухни. Только Анна — это он сам, и, очевидно, ответа никакого не будет, а все его мысли - очередной журнальный бред. — Что сегодня посоветуешь на обед? — Пюре с котлетой, — Антон говорит серьезно, но Арсений все равно начинает глупо хихикать, потому что только тот может так четко рефренить. — Да. Шутка. Ага. Арс, бери борщ: я его сегодня сам на обед ел, так что ты точно не прогадаешь. Антон наливает огромную тарелку борща, и у Арсения иногда создается впечатление, будто ему специально дают порции побольше, чтобы он не возвращался к раздаче со своим тупым «а можно еще добавки, а можно мне еще вот это, а можно мне еще тебя?». Хотя, может, Антон просто его слишком худым считает? — Спасибо. Давай тогда еще сметану к борщу. — Конечно. — Арсений уже начинает двигаться, когда Антон его одергивает, останавливая. — И это, если что пиши. Всегда буду рад встретиться. Ну, чтобы помочь на вопросы ответить. Арсений кивает и повеливаемый тычком Ирины наконец-то сдвигается с места — кажется, вся очередь облегченно вздыхает. Ну не так уж и долго он стоял! А Антону он действительно может написать — у них есть телеграмы друг друга. Обменялись уже очень давно, но диалог все еще пустой, не считая двух стикеров, отправленных друг другу, чтобы начать диалог. Вот и сидят там эти крыса с лисом, говоря друг другу незатейливое «Хай». Арсений искренне старается откинуть все мысли в сторону, чтобы вникнуть в историю, которую до этого начала рассказывать Ирина, но понимает только то, что Эд опять пытается скрыть факт новой татуировки. Он бы хотел, чтобы в его отношениях с Антоном были только такие проблемы. Господи, как же бы он хотел, чтобы у него с Антоном были отношения. ***

ARS Привет, помнишь, ты говорил, что я могу к тебе

обращаться за помощью для ответов, если будет нужно?

Арсений печатает быстро и тут же отправляет, чтобы не успеть передумать. Антон же сам сказал, что ему можно написать — так чего переживать тогда? Хотя тут скорее пережевывать — свои загоны и раз за разом. Просто сказка. А Арсений вообще может хоть раз повести себя так же уверенно, как Анна, когда дает свои советы женщинам? А Здарова! Да, конечно. Снова что-то с котлетами и пюре? Сердце аж подпрыгивает, когда на телефон так быстро приходит сообщение. И это даже не от радости, а от того, что сейчас час ночи, и все нормальные люди обычно спят. Вообще, Арсений специально отправил сообщение именно ночью, чтобы написать и сразу же лечь спать, а со всеми последствиями разбираться на утро. Только Антон, видимо, игнорирует здоровый сон как факт, и вместо этого сидит, читает мемы в телеграме — ничем другим скорость ответа Арсений оправдать не может. Хотя вдруг Антон действительно спал, а Арсений его разбудил своими идиотскими громкими уведомлениями? А Арс, ты тут? А Если что, то я готов помочь не только с котлетами Арсению хочется написать что-то дебильное вроде «помоги мне разобраться, как можно быть таким прекрасным человеком как ты?» или «помоги мне найти путь к твоему сердцу?», а если вообще осмелеть, то можно и «помоги мне кончить сегодня ночью». Арсению стыдно, но он может и не просить об этом, потому что Антон и так ему стабильно пару раз в неделю помогает своей аватаркой. На самом деле, их с Антоном диалог закреплен в избранном, что одновременно мешает жить, но при этом помогает не сойти с ума. Арсению хочется закатить глаза с самого себя, но эти несчастные два раза в неделю он заходит в этот идиотский диалог с крысой и лисом и открывает чужую аватарку, упиваясь разглядыванием чужого лица и кудрей без идиотской мешающей шапочки — если бы еще и руки без перчаток были… Ну, и ничем хорошим это обычно не заканчивается.

ARS Да, здесь. Просто у меня тут в журнале появилась одна постоянная поклонница, у которой почти все вопросы про еду. И, кажется, ей мои ответы вообще не помогают

Анжелика действительно пишет с завидным постоянством — спрашивает про пюре с котлетами, про то, как через шоколад передать язык любви, и даже предпочтения самой Анны спрашивает. И, видимо, все, что ей пишет Арсений, он пишет впустую, потому что отношения ни на грамм не улучшаются. Возможно, ответы Антона Анжелике тоже не сильно помогут, но это хоть какие-то новые мысли — писать в шестой раз про то, что аффирмации спасут мир одной и той же девушке уже просто некрасиво. Да и в целом, может, хоть через нее Арсений сможет наладить свою личную жизнь? Это некрасиво, нечестно, и он плохой помощник-работник, но кто обвинит его в этом? А Да я без б А Ток это А Может не по переписке? А Встретимся после работы или типо того? Арсений пару минут пялится в экран, пытаясь понять, действительно ли Антон написал ему это или уже реально пора идти спать? Но нет. Это и вправду написал Антон, и это Антон предлагает ему встретиться после работы или типа того, чтобы просто посидеть вместе. Неважно, что контекст у этого всего рабочий, намного больше Арсений заинтригован тем, что они действительно останутся вдвоем, и будут вдвоем что-то там обсуждать. Неверие подкрепляет еще и тот факт, что Арсений и сам думал, как бы так ненавязчиво предложить Антону обсуждать все не в сети, а собраться у него дома, может быть. Теперь хочется еще предложить обсуждать это все под пару бутылочек пива, но это уже слишком непрофессионально. А Если тебе неудобно собираться, то можем и тут, просто я тогда буду голосовухи записывать — писать быстро задалбываюсь Хотел бы Арсений заполучить полусонные сообщения, в которых Антон хриплым голосом будет говорить про отношения и бельгийский шоколад? Конечно, но увидеть он его хочет еще больше, поэтому приходится собрать всю волю в кулак и уже наконец-то напечатать ответ.

ARS Давай лучше после работы. Тебе будет удобно у меня посидеть?

А Да, конечно, кайф. И вроде бы диалог окончен, а время медленно подбирается к половине второго, поэтому надо расходиться, но у Антона все еще горит «в сети», поэтому Арсений решается на еще одну маленькую шалость и записывает голосовое. — Тогда давай в пятницу? Спокойной ночи. — Он надеется, что голос получился не слишком взволнованным. Секунда, две, три, пять, и в диалоге всплывает еще одно голосовое сообщение, присланное с обратной стороны. Включать его чуть ли не страшно, потому что если там действительно тот самый хриплый голос, который Арсений напредставлял, то его изнутри разорвет. — Хорошо. Я в пятницу свободен. Спокойной ночи. Арсень. После этого «спокойной ночи» и «Арсень» есть пауза в пару секунд, и звучит это так, будто Антон решал, можно ему так Арсения назвать или нет, но все же позволил себе это — сам Арсений счастлив. К тому же голос именно такой — с хрипотцой, чуть сонный, и говорящий не о бельгийском шоколаде, а намного лучше: этот голос называет имя Арсения с особой мягкостью. И Арсений себя ненавидит, но включает запись экрана, чтобы сохранить этот голос в избранном фотопленки рядом со скриншотом фотографии Антона. Он бы сказал, что не будет дрочить, но и так достаточно пиздит своим бедным читательницам, и сил пиздеть самому себе уже просто не остается. *** — И вчера он заставил меня двадцать минут разговаривать с Егором, потому что, видите ли, тот уже тоже видел еще в десятом классе. Типа, представь, он подговорил этого придурка, чтобы доказать, что у него этот петух в сапогах на жопе всю жизнь был. Ирина сидит в кабинете у Арсения и уже полчаса рассказывает про эту эпопею с татуировкой. Почему она сидит у Арсения посреди рабочего дня, Арсений сам не знает, но у них в офисе за распорядком дня и рабочим режимом никто особенно и не следит: главное, чтобы работа делалась. У Ирины показатели тоже на уровне, но если Арсений все рабочие часы усиленно пялится в экран и что-то печатает, то Ирина, кажется, свободна практически всегда. Когда она пишет статьи — непонятно, но факт остается фактом: у нее каждый месяц самая высокая надбавка за читаемость. Арсений бы хотел уметь так же — сидишь, накручиваешь локон на палец, а потом тебе на карточку приходит уведомление о зарплате — искреннее наслаждение, но нет. Вот сегодня он полтора часа подряд перечитывал вчерашний диалог с Антоном и не написал ни одного ответа для колонки, а значит придется вечером сидеть над этим всем дома, терзая усталую голову. Только голосовое никак не идет из головы, а пятница уже завтра. На экране призывно горит анжеликино «Что делать, если борщ…», и Арсений захлопывает ноутбук, чтобы не думать ни об Анжелике, ни о вчерашнем вкусном борще, ни об Антоне. — Почему Эду так принципиально доказать, что он не петух? Ой, в смысле, что у него не было петуха в сапогах на заднице? — Да не знаю я. Мы с ним еще в начале отношений договаривались, что все изменения в теле сначала обсуждаем друг с другом, а он обосрался. Хотя это же его тело, и мне в целом без разницы — пусть там хоть ты будешь набит, просто… — Эй! Я не хочу быть набитым на жопе твоего мужика. А вдруг нарисованный я оживу на его коже, начну передвигаться, говорить… Арсений сам знает, что несет бред, но ничего с собой поделать не может, потому что в голове одна мысль накладывается на другую, рождая какое-то уродливое чудовище фантазии — просто невозможно так жить. Всю ночь Арсению снилось, что в пятницу к нему домой пришел не Антон, а Анжелика, а потом начала ему накладывать борщ с бельгийским шоколадом в тарелку, приговаривая, что он разрушил ей жизнь, а она разрушит ему пищеварительную систему. В итоге пришлось в экстренном порядке просыпаться, чтобы бежать в холодный душ и трястись там полчаса, пока не отпустит, а в комнате не прозвенит будильник, напоминающий, что пора собираться на работу. Нет, Арсений точно должен помочь этой чертовой Анжелике, прежде чем сойдет с ума. Ну, либо он просто уволится. — Господи, Арсений, что ты вообще несешь? — Ирина смотрит на него как на юродивого и качает головой. — Ладно, сама дура: вижу же, что ты опять какой-то бред у себя в голове смакуешь. Выкладывай. — Да нечего там выкладывать. Просто в эту пятницу мы с Антоном встречаемся у меня, чтобы обсудить проблемы Анжелики. И Арсений искренне счастлив, что ему нет необходимости уточнять, кто такая Анжелика, и почему для решения ее проблем необходимо собирать консилиум. Ирина, в отличие от него, действительно хорошая подруга и умеет слушать, поэтому о безутешной и многострадальной девушке знает столько же, сколько и сам Арсений. Она даже пару раз порывалась сама ей что-то посоветовать, но у Арсения волосы на голове вставали дыбом от одной мысли о том, что такой совет мог бы быть применен лично к нему. Он бы скорее расстроился и обиделся, если бы ему на котлете кетчупом начертили хуй. Поэтому максимум, как он допускает Ирину до своей колонки — это позволяет той сидеть в своем кабинете. На самом деле больше вопросов, чем Анжелика, у Арсения вызывает Эд, потому что он вообще не представляет, как можно выстроить уже трехлетние отношения с Ириной. Чем они могут вместе заниматься, если не обсуждать Эда? А как с Ириной вообще можно заниматься сексом? У Арсения настолько плывет голова, что он в шаге от того, чтобы задать все эти вопросы самой Ирине, поэтому просто захлопывает рот. — Скажи мне, что ты не собираешься реально сидеть и обсуждать с Антоном какую-то отчаявшуюся. Серьезно. Ты же спал и видел с этим придурком на свидание пойти. Ирина права, но они с Антоном условились именно на обсуждении проблем, и будет глупым считать это все свиданием. Арсений просто рад, что у него сейчас будет возможность нормально пообщаться, а не три минуты на раздаче. Может быть, у них выйдет неплохой вечер и в следующий раз они смогут устроить не рабочую встречу, а просто, ну, совместный просмотр кино? — Ну, я думал заказать пиццу, чтобы не просто так сидеть. — Ирина уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но Арсений чисто физически сейчас не готов слушать ее упреки. — Ну нет, Ир. Я не буду навязываться человеку, а тем более лезть с тупыми подкатами. Арсений знает, что в целом, смотря на него, можно сделать вывод, будто он из типа парней, которые «не звоню первым, пытайтесь добиться меня сами», но нет. Обычно все складывается в противоположную сторону — это он делает первые шаги, он зовет выпить, и он пишет глупые сообщения, присылает песенки на стену. Ладно, песни на стену он не присылает — на дворе уже не две тысячи тринадцатый, да и подписки на музыку ВКонтакте у него нет. Только это не особо меняет сути дела: Арсений из того типа парней, которые «Привет, видел вот этот мем? Как у тебя дела?». Фантазия в таких диалогах бьет через край, но он и старается, чтобы ничего лишнего не было. И суть в том, что с Антоном так не хочется, не хочется идти по стандартам, не хочется прятаться за мемами, которые сам Арсений не сильно понимает, не хочется биться головой о стену. Обычно он легко переносит отказы, но с Антоном видеться как-то надо будет потом каждый день в столовой, в глаза ему неловко будет смотреть. К тому же Антон выглядит так, будто и без Арсения по нему много кто сохнет, будто это в основном девчонки, которых сам Антон и предпочитает. Гей-радар на Антоне пищит и орет, но это другое, это будто тот в шаге от поломки и просит им больше никогда не пользоваться. Поэтому лезть просто страшно. — Так а на черта сразу навязываться, Попов? Можешь просто воспользоваться временем, которое тот сам проводит с тобой? Просто чуть больше прикосновений, хлопанья твоими голубенькими глазками, томных тонов? — А потом я уроню ручку и буду крайне сексуально за ней нагибаться? Ты решила мне мои же тупые советы почитать? Не надо — я пишу полную чушь. Арсений все эти техники знает наизусть и по заученному кругу предлагает их читательницам «Обратите внимание, на кого он смотрит, когда смеется», «Попробуйте сказать, что вам дискомфортно, и посмотрите, обратит ли он на это внимание», «Попробуйте удерживать с ним зрительный контакт» — все как по методичке, составленной еще в нулевых. — Ну, если девушки рассыпаются тебе в благодарностях, то может не такие уж эти советы и тупые. К тому же я предлагаю тебе просто попробовать аккуратно проверить, а не действовать по схеме «Голый мужик срабатывает в двух случаях из трех». Арсений любит «Как я встретил вашу маму», но он далеко не настолько отчаянный — к тому же к лету он так и не успел убрать небольшие бочка, а без уверенности в себе эту схему лучше не проворачивать. А вот если подумать про остальное… Господи, Арсений же обещал себе не вестись на эти иринины гениальные планы. — Я не знаю. Не хочу ничего проверять: сложится, как сложится. Это всего одна встреча, и она ни к чему меня не обязывает. — Пизди больше. — Ирина закатывает глаза и берет со стола телефон, намекая, что разговор окончен, и последнее слово останется за ней. *** Арсений неловко наворачивает круги в коридоре, думая, а не зря ли он так вырядился? Кто вообще дома ходит не в домашней одежде, а напяливает на себя джинсы и худи — к тому же в этом еще и жарко до ужаса, но до прихода Антона осталось всего ничего — тот звонил пять минут назад, сказав, что уже выходит из метро. И за пять минут можно было переодеться обратно в домашние шорты и огромную футболку, но это тоже будет странно. То есть Антон будет сидеть в обычной одежде, в которой он ходит по улице, а Арсений совсем наоборот? Или можно было бы тоже предложить Антону переодеться? Бред, какой же бред. Хочется позвонить, все отменить, сказать, что температура под сорок ударила или что срочно пришлось ехать в офис, но в гостиной уже стоят две только что привезенные пиццы, а в одиночестве их будет есть вдвойне грустно. Да и явно не придется: дверной звонок орет. Арсений делает вдох-выдох, зачем-то смотрит в глазок, и скрепя сердце открывает дверь. — Привет? — а можно, чтобы голос звучал еще хуже? Ну ты и придурок, Арсений. — Привет, Арсень! — Антон тянет руку для пожатия, но вместо простого «потрясти чужую ладонь» выбирает объятия, попутно ударяя спину каким-то пакетом. — Я это, тут пиво принес, или у тебя тут тоже работает правило, что на работе ни-ни? Антон много говорит, отмечает запах пиццы, сам раздевается, ставит аккуратно кроссовки, будто здесь уже не в первый раз, и Арсения немного подотпускает. Действительно, пока что все идет гладко, а плохие мысли приносят плохой результат — еще одно правило, о котором он пишет в своей колонке. «Только вперед! Только развитие!» — будто не аффирмации, а лозунг с плакатов СССР. Хотя такое действительно иногда помогает. Приятно спихнуть с себя часть ответственности и сказать, что вселенная все сделает за тебя, а если не сделает, то это она сука. Арсений старается этим не злоупотреблять, но сегодня разрешает себе просто плыть по течению. Просто усесться на диван напротив Антона, еле устраивая ноги в нетянущихся джинсах — коленки им что ли разрезать, — просто открыть коробки с пиццами и выцепить себе кусок, где побольше ананасов, просто смотреть на Антона, который все это время не прекращал что-то рассказывать. — Ну, что там у нас по советам? — и вот опять переключился на работу, ладно. Арсений с тяжелым вздохом достает телефон и принимается листать рабочую почту, пока Антон садится почти впритык и закидывает руку на спинку дивана — стоит ей чуть-чуть соскользнуть, и ладонь будет уже сжимать плечо. От этой мысли становится сложно сосредоточиться, и Арсений как дурак открывает все письма на почте подряд, залипая на спаме. В итоге он вообще решает, что читать так неудобно и сбегает в спальню за ноутбуком, плотно закрывая за собой дверь. Он ведет себя как школьник, как абсолютный идиот, но не может ничего с этим сделать, как бы ни старался. Вот честно. Арсений прижимает к себе ноутбук и три раза берется за ручку, но так и не нажимает на нее, боясь выйти. Чем дольше он стоит в спальне, тем больше боится, потому что искать ноутбук пять минут — это не окей. В какой-то момент ему начинает казаться, что Антон уже наверняка должен был сбежать, и только из-за этого страха Арсений наконец-то выходит. Антон не то что не сбежал — он абсолютно спокойно продолжает сидеть в комнате: ест пиццу, листает инстаграм и выглядит так, будто и не заметил чужого отсутствия. Становится даже немного обидно, и Арсений окончательно убеждается в мысли, что Антон здесь не ради него, а ради работы. — Вот. Тут все ее письма. — Арсений открывает специально созданный вордовский файл. — Реально? Арс, ты создал отдельный док со всеми ее обращениями? — Антон звучит так пораженно, будто Арсений ему показывает в целом полное досье на Анжелику, а не набор «скопировать-вставить». — Ну, я просто реально парюсь из-за того, что не могу ей помочь. Ирина вообще предложила ей нарисовать кетчупом член на котлете и отдать этому парню, — Арсений вздыхает и косится на Антона в надежде, что тот предложит что-то более стоящее. Только тот вообще ничего не говорит, только тот наглым образом переставляет ноутбук с журнального столика Арсению на колени, а сам садится прямо вплотную, все же закидывая руку не на спинку дивана, а на плечи. Он как-то странно потирает толстовку большим пальцем, будто гладит, и все, что Арсению хочется — это забить на работу и устроить голову на чужом плече. Нельзя. Зато можно все же чуть отодвинуться под предлогом снимания толстовки — на улице плюс двадцать шесть, и он явно выглядит по-идиотски. Только Арсений так и не додумался надеть под кофту что-то, что не домашняя футболка, поэтому вперивается взглядом во въевшееся пятно от кетчупа. Замечательно. Антон придвигается обратно. — А ты реально серьезно относишься к этому всему, — Антон говорит восхищенно, и Арсений не особо понимает почему. — Ну… да? «Как понравиться парню, если вы видитесь с ним всего пять минут в день?» «Как через еду показать свои чувства?» «Анна, подскажите, можно как-то энергией и котлетами передать посыл, что хочешь на свидание?» «Если сделать борщ наваристым и сильно красным, то парень поймет, что это цвет моей любви?» «Анна, а как вы считаете, какими продуктами можно передать любовь?» Арсений пролистывает эти и еще семь писем и поворачивается к Антону с вопросом в глазах. Тот же спец по еде, действительно готовит, а не только стоит на раздаче — должен же он хоть как-то понять эту бедную девушку… — Бля. Кто-то ей прям нравится, — Антон говорит уверенно и смотрит нечитаемым взглядом, который Арсений может идентифицировать как «да, бля, ну подумай ты уже головой», но это вряд ли — просто загоны. — Да, видимо… Антон как-то разочарованно выдыхает и снова смотрит в ноутбук, пролистывая обращения и парочку ответов на ранние вопросы, которые уже появлялись в журнале. Тому наверняка тоже жаль бедную Анжелику, но любовь зла, и иногда даже котлеты не помогают. Вот сам Арсений, например, тоже всегда берет в столовой борщ и котлеты, но это все еще не привело ни к чему нормальному. Антон что-то бурчит себе под нос, тяжело вздыхает и выглядит каким-то расстроенным — зря Арсений все же загрузил его работой в пятничный вечер. И дураку понятно, что можно было бы заняться чем-то получше, а не бредовыми вопросами, которыми должна заниматься Анна, а не работник кухни. — Слушай, ну а ты бы как к парню подкатил? — Шаст, я парень, а она девушка — тут совершенно разные принципы. — Арсений тяжело усмехается. Он ничего больше не говорит — Антон тоже, и они в абсолютной тишине смотрят на экран периодически потухающего ноутбука, пока тот не сообщает о критически низком уровне заряда, перекрывая этим сообщением вордовский файл. Арсений косится на Антона, который успел практически лечь на него за время рассматривания обращений этой незадачливой девушки, и у того на лице выражена сложнейшая эмоция, с которой даже Стоунхендж посоревноваться не сможет. Выглядит, конечно, очень многообещающе. За пятнадцать минут не было произнесено ни одного слова, а время близится к десяти, и навряд ли сейчас кто-то из них взорвется догадками о том, что надо делать, как помочь достичь девушке желаемого результата. Становится совсем неловко, а у Арсения в голове только одна мысль: какая же бредовая у меня работа. — Бля, Арс, я хз. Прости. — Антон трет лицо руками и так тяжело вздыхает, будто действительно чувствует себя виноватым. — Да все окей, Шаст. Это я зря взвалил на тебя свою работу. Арсений себя действительно корит — с чего он подумал, что то, что Антон работает в столовой, сделает из того гуру отношений. Хочется побиться головой о стол и предложить забрать с собой практически не съеденные пиццы как моральную компенсацию. — Ты чо? Не парься! Я вообще только рад был выбраться с тобой посидеть, а то б дома лежал и в очередной раз перепроходил Ведьмака. Разные концовки, знаешь… Кстати, если ты не против, то можем что-нибудь сейчас глянуть. Ну, типа, чтобы расслабиться и провести этот вечер без работы. Антон так обезоруживающе улыбается, что Арсений может только кивнуть и пролепетать что-то вроде: «Только надо на зарядку поставить». Он не может поверить, что после этого краха с сообщениями Антон реально хочет провести с ним время — как минимум полтора часа. Это какой-то подарок судьбы, и, может, если он не может помочь Анжелике, то хотя бы она ему поможет? Ну хотя бы на полтора часа. Арсений не совсем уверен, можно ли сейчас назвать это дружескими посиделками, но… *** «Здравствуйте, Анна. У меня получилось встретиться с парнем и даже провести с ним целый вечер. Только мы были у него дома, и сначала он ушел в другую комнату на пятнадцать минут, оставив меня одну, а когда вернулся, то все время молчал и отстранялся от моих прикосновений. Я уже не знаю, что мне делать, но мне честно кажется, что где-то в глубине души я ему нравлюсь…» Арсений пялится в экран ноутбука, пытаясь понять — это он тупой, или лыжи не едут. Его внутри всего колотит от непонятно как складывающейся картинки: где-то есть подвох. Обращение пришло в понедельник, а в пятницу они точно так же неловко сидели с Антоном. Антон касался, а Арсений сбежал в другую комнату — все сходится, но… Всегда есть много «но». Антон кажется уверенным, возможно, даже немного наглым, и Арсений даже представить не может, чтобы тот обращался в его колонку с просьбой о совете, как соблазнить его же. Арсений видел, как Антон общается с другими людьми: открыто, легко, играючи. Да та же Соня — он с ней разве что не целуется, обставляя это все в дружеском ключе. Антон не боится подходить и заговаривать с людьми, всегда легко завязывает беседу и становится всеобщим любимчиком. Буквально весь журнал знает, кто такой Антон Шастун, и никто к нему не равнодушен. С чего бы этому самому Антону вдруг писать в колонку с советами для женщин? В очередной раз хочется побиться головой о стол, но от этого больше понимания ситуации не станет, а работать надо. По крайней мере, можно просто разобраться с другими девушками, которые ждут ответа не меньше. С ними намного проще: можно просто наплести невероятную историю про женскую энергию и попутно отговорить от прохождения марафона желаний — хоть что-то полезное. Арсений знает свою аудиторию, знает, что ей нужно, как правильно подать информацию, как в чем-то убедить, как от чего-то отговорить, и за полтора года работы в журнале у него всегда все получалось. Не получилось только с этой Анжеликой, которая продолжала писать раз за разом, неважно, какие ответы получала. Сосредоточиться на других девушках не получается, потому что это письмо раздражает своей схожестью с его жизненной ситуацией. Сходит ли Арсений с ума, или они действительно с Анжеликой просто схожи в своих неудачных попытках хоть как-то наладить отношения. «Навязываюсь людям», «Парень поет во время секса», «Стыдно перед парнем», «Как объяснить жениху, что у него дурацкая фамилия?», «Кто лучший любовник по знаку зодиака?» — вопросы прыгают перед глазами, а в голове все равно остается совершенно другой. Арсений трет виски пальцами и закрывает ноутбук, выходя из своего кабинета и попутно отправляя сообщение со скриншотом Ирине. — И что это ты мне прислал? — Ирина деловито сидит на своем кресле и выглядит так, будто лично выделила Арсению время в своем графике после продолжительных уговоров. Возможно, она, конечно, и работала, но Арсений знает, что статью о знаменитостях она сдала еще утром — сама сказала, — так что максимум, что она делала — это пила кофе. Вон даже чашка стоит. В это тыкать смысла нет, поэтому он просто садится на стул рядом и зачем-то открывает это письмо еще и со своего телефона. Самое глупое, что в субботу Ирина ему звонила, чтобы спросить, как прошло их недо-свидание, и Арсений отказался говорить. Ему не то чтобы не хотелось раскрывать тайны личной жизни — этот этап они прошли давным-давно — просто не хотелось рассказывать о своем позоре. Пришлось бы говорить не только о первой неудачной части свидания, но еще и о том, что во время фильма он по-уродски заржал, а потом сидел красный до конца вечера, прогоняя в голове варианты, как этого ужасного смеха можно было избежать. И в конце чуть ли не пинком выгнал Антона, чтобы поскорее уйти в душ и смыть с себя хоть какую-то часть тревожности. — Это письмо от Анжелики. — И? Ты все-таки решил мне доверить ответ на твою корреспонденцию? — Да нет. В общем, — Арсений заминается, представляя в голове миллион саркастичных ответов Ирины, — я идиот и схожу с ума, но это практически то же самое, что было в пятницу. Типа… я тоже сбежал сначала в комнату, а потом и пошевелиться не мог. Ирина смотрит на него как на идиота, и Арсений думает, что зря вообще пришел, и уж лучше надо было сходить с ума в одиночестве, чем слушать ужасные нравоучения. Он же сейчас станет и бараном, и придурком, и тупицей, и вообще кем угодно, но только не чем-то хорошим. Хотя нет, не сейчас. Сейчас Ирина выдерживает театральную паузу, отпивает кофе и страдальчески закатывает глаза. Это все из книги приемов «Как же ты меня достал». Можно, конечно, попытаться быстренько перевести тему на саму Ирину и спросить, как там Эд и его жопная татуировка, но, скорее всего, это только усугубит положение. — Да за что мне все это, — Ирина тяжело вздыхает и смотрит нечитаемым взглядом. — Я даже не стану комментировать твои слова о позоре… — Спасибо. — Я не договорила. Я не буду комментировать твой позор, но! Арс, ты что, сейчас хочешь сказать, что эта девушка за неудачные ответы наложила на тебя проклятие, и теперь с тобой случается все то, что происходит с ней? А вот о таком варианте Арсений еще не думал. Он несильно верит во всякие порчи и сглазы, но мать всегда говорила о том, что у них в каком-то поколении действительно были ведьмы. Может быть, это все реально существует? Бред? Бред. Хотя у него вся жизнь такая. — Нет. Я скорее к тому, что вдруг это Антон — Анжелика. То есть он все это время мне пишет про меня же? — Арсений сам хочет ударить себя по лицу. — Господи, лучше бы ты верил в проклятия. — Ирина закрывает лицо руками и трет виски. — Ты со своей влюбленностью помешался уже. Сходи и узнай у него все напрямую, а не строй дебильные догадки. — Ты думаешь, что это он реально мог написать в колонку? — шепотом. Арсений оборачивается на плотно закрытую дверь, и хочется еще зашторить жалюзи, чтобы никто не узнал о его чувствах, никто не узнал секрет. Только люди продолжают ходить по коридорам туда-сюда, разговаривать по телефонам, перебрасываться с другими коллегами парой слов, тащить отчеты и не обращать никакого внимания на то, что происходит внутри кабинета. — Честно? Нет, не думаю. Я думаю, что ты ему нравишься, как и он тебе, но про колонку этот бред. Не знаю, что ты в нем нашел, потому что как по мне он придурок — веселый, но придурок, — но он же явно уверен в себе, а не как ты. — Спасибо за оскорбление. Я вполне в себе уверен. — Попов, ты носишь максимально широкие штаны, потому что даже задницы своей стесняешься, хотя она у тебя выше всяких похвал. Арсений не совсем уверен к чему этот диалог, но лучше не спрашивать, чтобы Ирина со сложным выражением лица не начала ему все еще и пояснять. Да и в целом даже саркастичные комплименты от нее — это редкость, так что лучше просто заткнуться и поверить без лишних уточнений. Ирина выглядит так, будто уже все сказала и дальше ничего пояснять не будет, поэтому Арсений откидывается на стуле, пытаясь обмозговать полученную информацию. То есть, Антон, скорее всего, действительно в колонку ничего не писал, но на взгляд со стороны Арсений ему нравится, поэтому надо перестать страдать и просто признаться? Ужасный план. Арсений бы лучше выбрал страдания. — Ладно, я понял. Совпадения случаются, и меня никто не проклял. — Ирина кивает. — Я подумаю над этим. — Ну вот и замечательно. А сейчас, раз уж мы разогнали эмоциональные сомнения, слушай… Ирина начинает рассказывать о том, как тупо Эд пытается скрыть, что с его петуха в сапогах начала слезать кожа, и как пытается незаметно почесать задницу о стул, пока Арсений только удивляется, какие ж разные у людей бывают проблемы. *** Арсений делает ход конем — надевает узкие джинсы, которые сам неизвестно зачем купил, и идет так на работу. Правда он сверху напяливает огромную рубашку, которая практически перекрывает всю задницу, но это не так важно. Важно, что он все же решился подкатить к Антону. Точнее подкатить это слишком громко сказано, но он решил проверить пару теорий. И все из-за Ирины — она если и делает ему комплименты, то в основном по поводу ягодичной части и бедер (иногда, конечно, глаз, но Арсений решил, что уж лучше джинсы, чем делать подчеркивающий макияж). Они в телеграме вчера списались с Антоном (Антон написал) и договорились, что могут сегодня вместе посидеть где-нибудь (Антон предложил, а Арсений согласился), поэтому вечер обещает быть незабываемым. К тому же Антон сказал, что «где-нибудь» это на столовской кухне, а Арсению всегда до жути было интересно, что у них там в закромах. Так что после работы он собирается пойти на нужный этаж, а там его уже встретит Антон и проведет в секретную дверь, за которой и прячется вся тайна борщей, жареных куриц и фрикаделек. Внутренний интерес подпитывает еще тот факт, что была обещана бесплатная еда, и по факту это воровство, но внутренний бунтарь Арсения крайне впечатлен. Собственно этот же бунтарь и заставил утром натянуть эти ужасные джинсы. Те, в которых Арсений был дома, конечно, тоже не шаровары, но сейчас он в том, что Ирина называет «Господи, ну почему ты их вообще никогда не носишь». Арсений их не носит, потому что один раз те оголили его задницу на десять процентов, и это был чертов позор. Он, конечно, и сейчас боится повторения конфуза, но искренне верит, что хуже пятничного вечера у них с Антоном ничего не будет. По крайней мере, если что, за него все скажет задница (это тоже Ирина придумала). Ничего, прорвемся. На часах стрелка быстро доходит до восьми, но это и логично — Арсений полдня страдал бредом, вместо того, чтобы отвечать на бредовые вопросы, а в новый выпуск журнала что-то вставлять надо. Хотя это и не так важно, потому что столовая закрывается только в пять, и уборка идет как раз-таки примерно до семи тридцати. Арсений отправляет на редактуру готовую колонку и закрывает ноутбук, бездумно пялясь на дверь. Накрывает пониманием, что вот прямо сейчас он должен будет встать и пойти вниз вот в этих дурацких джинсах, которые настолько облепляют кожу, что наверняка потом оставят следы в виде швов на бедрах и пояса на тазе. Но риск есть риск. А Ты идешь? А Я тут все закончил — все ушли А Тебе взять что-нибудь из автомата?

ARS Нет, ничего не надо

ARS

Я уже спускаюсь )

Арсений знает, что лучше уже не оттягивать, иначе получится как в прошлый раз, или вообще от волнения заболит живот, и это станет отличным поводом уйти домой. Закрывать кабинет не имеет никакого смысла — все равно в девять уборщица будет делать последний обход, а ничего ценного кроме казенного ноутбука тут нет. За его пропажу Арсения, конечно, вызовут в кабинет начальства, но штраф не выпишут — просто посмотрят по камерам, что случилось и кто вынес, а работу временно придется вести с телефона. Могут, конечно, и другой ноутбук выдать, но тот, скорее всего, будет такого качества, что лучше с телефона. Черт, камеры же. Ноги начинают чуть подкашиваться, потому что становится страшно, вдруг охранник увидит, что Арсений полез в столовую после закрытия. А вдруг Антону выговор сделают или вообще уволят? В итоге до Антона Арсений доходит уже чуть ли не в обмороке. — Шаст, а, может, не стоит лезть в столовую после закрытия… — вместо приветствия. Антон смотрит на него удивленно, явно не зная, что сказать. И вроде бы действительно глупо из-за такого переживать, но вдруг? Арсений любит осторожность, а его бунтарства, видимо, хватило только на джинсы. Хотя надо признать, под конец дня эти джинсы даже начинают нравиться — может еще что-то такое купить? — Арс…ень, — опять эта заминка в имени, будто Антон еще не понял, что ему можно называть Арсения, как душе будет угодно. — Мне-то можно в столовую — вдруг я там чот забыл, а ты просто со мной зашел. К тому же все знают, что все, кто имеет дело с едой, всегда выносят половину кухни после смены. У меня холодос всегда забит. Арсений не знает, что на это сказать, потому что факт кражи он не очень одобряет, но при этом понимает, что иначе всю эту еду просто выкинут — даже просто бездомным не отдадут. Только в случае чего он сам может оказаться бездомным, если из-за этого необдуманного поступка его уволят. В коридорах уже выключили основное освещение, и дела до них никому нет, поэтому и смысла так сильно бояться быть замеченным — нет. Поэтому Арсений все же неловко кивает и вкладывает ладонь в ладонь Антона: вряд ли тот ее подставил, чтобы дать пять. Это странно. Нет, конечно, не странно, если предположить, что он Антону нравится, и Антон таким образом проявляет свою симпатию, но Арсению с таким сложно. Он отлично умеет проявлять эмпатию, но разбираться с намеками точно не его. Поэтому просто плетется туда, куда его тянет сильная рука, глядя себе под ноги. — А вы забираете продукты или можете прямо здесь что-то приготовить и унести? — Арсений, скорее всего, звучит как пятилетний ребенок, которого мама привела на работу. И с одной стороны, заваливать Антона вопросами о работе, когда они только что закончили трудовой день — это моветон, но, с другой стороны, тот выглядит так, будто рад рассказывать, поэтому Арсений не сильно парится, слушая ответ с жадностью. — Ну да. Типа. Здесь я могу все приготовить и посуду сразу в мойку закинуть, а дома самому надо будет все прибирать, никаких технологий. — Логично, — Арсений знает, что он звучит как самый неразговорчивый человек на планете. — Вообще уметь готовить — это супер. Признаюсь честно, я только в двадцать три года первое яйцо разбил. — Я в двадцать четыре. Арсений глупо хихикает, и Антон тоже усмехается, сжимая руки крепче и заводя в какую-то неприметную дверь. И, ну, вроде бы кухня как кухня — в любом сериале покажут подобную, но в ней все равно есть что-то особенное. Большинство кабинетов в их здании — стеклянные или вообще даже не кабинеты, а опенспейсы, а тут такое секретное местечко. Неизвестно, сколько людей здесь перебывало, и сколько из них никакого отношения к кухне не имело, но Арсений все равно чувствует себя частью чего-то секретного, чего-то «только для избранных». Тут все такое чистое, что ревизорро можно принимать прямо сейчас, и это определенно успокаивает душу. Антон нагибается к каким-то ящикам и вытаскивает тонкий матрас, а с ним и две подушки. Видимо, все в их журнале умеют найти время, чтобы просто ничего не делать. Арсений осуждать не может — у него у самого то Ирина, то очень интересные видео с собаками. Надо было устраиваться на работу с предложением, что он будет писать колонку с разбором новых трендов тик тока. — Шаст, у вас здесь круто. — Знаю, — Антон самодовольно улыбается. — Падай. Я, кстати, тыквенный суп приготовил. — Откуда ты?.. — Ну, я ж типа читаю твою колонку. Она пушечная — к тому же забавно представлять, как ты сидишь и от лица девушки пишешь все эти приколы. — Антон кажется чуть смущенным. Арсений пишет не приколы, он пишет бред, но то, что Антон его читает, это что-то невероятное — даже Ирине плевать на эту колонку, хотя Арсений ее статьи про знаменитостей читает в каждом выпуске. Только у них в целом так повелось, что никто из работников особо этот журнал и не берет — у всех есть свои знакомые в разных отделах, и информация доходит напрямую. А Антон прямо читает, да не то что читает — он что-то запоминает, думает про Арсения, представляет его. Это снова заводит мысль не туда. Если Антон читает колонку, то, ну, мог бы и написать туда? И, скорее, нет — сейчас же он совершенно спокойно позвал посидеть после работы, и никаких помощников ему для этого не понадобилось. Арсений перенимает тарелку с супом из рук и усаживается удобнее на матрасе. Такие обычно лежат на дачных качелях или используются, как место для собак, но сейчас он кажется самым удобным сидением на свете. Особенно когда Антон прижимается сбоку, держа в руках собственную чашку и две ложки. Очень хочется спросить, можно ли считать, что это свидание, но ответ «нет» напрочь убьет вечер, а Арсению хочется почувствовать себя близким Антону человеком, будто они вот так часто проводят вечера, едят вместе, смеются, рассказывают нелепые истории о себе. — Знаешь, я ж вообще терпеть не мог готовить раньше. Столько возни и все ради того, чтобы пару раз нормально поесть. А потом, когда уже с общаги съехал, то пришлось что-то делать. — Подожди. Я думал ты заканчивал кулинарный техникум или типа того? — Никто Арсению об этом не говорил, но в голове представление сложилось именно такое. Несмотря на то что сам он работал не по профессии, внутри был абсолютно уверен, что все работники кухни всегда выучиваются на поваров или около, поэтому в голове полный диссонанс. Возможно, все дело в том, что его мозг беспощадно испортила «Адская кухня», где все участники изначально были профессионалами своего дела. Хотя Гордон Рамзи в целом немного испортил Арсения как человека — сколько разных оскорблений он оттуда выучил, и в какую ужасную привычку у него вошло ругаться с телевизором, если команда женщин начинала проигрывать… Антон рядом смеется и проглатывает первую ложку супа — тот выглядит как эталон в мире тыквенных супов и супов вообще, и Арсений не может поверить, что это все было приготовлено для него, а не просто осталось с обеда. — Арс, ты угораешь? Я менеджер. Просто, когда прям приперло, то я в навыках на хедхантере указал готовку и как-то попал сюда. Черт знает, как меня взяли, но я и не шеф-повар, — Антон рассказывает совершенно буднично, будто они так сидят даже не в тысячный раз и, кажется, чувствует себя абсолютно уверенно. — Не знаю. Просто это все так вкусно выглядит и пахнет… — Тогда ешь, а не смотри и нюхай. Антон кивает на чашку, чтобы Арсений наконец-то уже взял хотя бы ложку в руку и перестал просто взглядом гипнотизировать суп. Собственно, тот оказывается «и по вкусу вкусно и по сути вкусно» — Арсений в восторге. Хотя сомневаться в кулинарных способностях Антона и до этого не приходилось, сейчас можно в очередной раз умереть с факта, что это все для него, для Арсения. Антон продолжает с набитым ртом рассказывать что-то про общагу, про то, как боялся сюда идти на собеседование, про то, что «сеструха вечно просит ей принести чонить с работы». Про то, что сестра вообще-то живет на другом конце города, а мама обижается, что той портят аппетит, Арсений тоже узнает. Вот так сидеть с Антоном — пик уютности, и Арсений готов проводить так вечера каждый будний, да и выходной день. Хочется, чтобы каждое слово было записано голосовым или просто осталось текстом в переписке, чтобы можно было досконально вспомнить этот вечер. В прошлый раз Арсению раскрепоститься не помогло и пиво, а сейчас либо в супе очень много водки, либо Антон так действует на него, что Арсений перестает зажиматься, перестает париться и смеется потому что смешно, а не от неловкости. Антон легкий, уверенный, знающий, как вести разговор, и как придвигаться ближе настолько ненавязчиво, что спустя час Арсений находит себя лежащим на чужом плече, заглядывающим в чужие глаза. Рука Антона абсолютно ненавязчиво приобнимает за бок, прижимая ближе, а тарелки стоят где-то за границами матраса. И когда они успели? Буквально пару минут назад Антон говорил, что однажды сдуру начал пробовать, не пересолил ли рис, на который у него аллергия, а сейчас тянет Арсения к себе все ближе и указательным пальцем на бедре рисует смайлики. — Бля, ты так круто выглядишь. Пиздец тебе эти джинсы идут, — чем больше времени они с Антоном проводят, тем больше мата появляется в чужой речи, и Арсению забавно за этим наблюдать. — Спасибо. Очень хочется сделать ответный комплимент, но… Господи, Арсений буквально полчаса назад начал чувствовать себя увереннее, понял, что Антону нравится любая чушь, которую он несет, и вот они откатываются назад, а взгляд снова упирается в пол. Уж лучше бы Арсений слушал о том, что хозяйка квартиры сука, а людям пора бы не забывать уносить за собой подносы. Арсению хочется сбежать как можно скорее, сослаться на то, что уже слишком поздно, но Антон продолжает в нем взглядом протирать дыры, и он только жмется ближе, как будто бы это хоть как-то исправит ситуацию. Есть глупое убеждение, что страусы при опасности прячут голову в песок, думая, что так их не видно — Арсений тычется носом в чужую грудь, потому что если он не видит Антона, то Антон не видит его. Только, видимо, сам Антон так не считает и вместо того, чтобы притворяться великим и слепым, он оттягивает голову Арсения от своей толстовки и долго смотрит в лицо, прежде чем еще немного придвинуться — будто есть куда. Тот аккуратно придерживает за подбородок и наклоняется ближе, а у Арсения сердце перестает биться. Это они поцелуются? Правда? Антон сам его поцелует, и проклятие Анжелики будет снято. Арсений сам себя ругает за подобную дребедень в голове и подается вперед, наплевав на все свои страхи. Вот если бы Ирина несколько лет назад не поцеловала Эда сама, то тот бы и сейчас наверняка жил один, а с ней бы просто «дружил». Тогда бы не было и проблем с петухом в сапогах, но не в этом дело — дело в том, что Арсению пора перестать ссыковать. А злоебучему телефону пора перестать звонить. Просто восторг. — Бля, прости, Арсень. Антон отстраняется и лезет к телефону — раньше упоминал, что ему звонят всегда только по каким-то важным поводам, а в остальном пишут смс, поэтому Арсений даже не обижается — просто немного обидно. *** К поцелую они так и не возвращаются — хотя не к чему было и возвращаться. Антон провисел на трубке еще минуты три, а потом они неловко начали что-то снова обсуждать — Арсений уже и тему разговора не вспомнит, хотя и было позавчера. Собственно, потом и никаких пожеланий спокойной ночи не было — вообще ничего. И на обеде в столовой они вчера не разговаривали: очередь шла слишком быстро. Арсений не понимал: дело в нем или в том, что не произошло? Может, Антон посчитал, что лучше им не стоит целоваться, а потом и вовсе разочаровался? Может, Антон теперь его избегает, чтобы Арсений не дай бог не напомнил о той ошибке? Или Антон посчитал, что слишком поспешил, и сам Арсений поцелуя не хотел? Им определенно надо поговорить и разобраться, что между ними, а Арсению признаться хотя бы самому себе, что зря он столько времени боялся с Антоном даже заговаривать вне рамок столовой. Ужас ситуации в том, что он Антону может даже нравиться. Бред-бред-бред. Да и разговаривать, собственно, не хочется. Арсений не умеет начинать подобные разговоры, не умеет их поддерживать — только делать бессловесные выводы и стараться поменять что-то действиями, а не озвучиванием мыслей. Поэтому лучше подождать — буквально пара дней и все может решиться само собой. Антон. (прим. редактора: исправить на Анжелика) «Здравствуйте, Анна! Я попробовал с парнем ваши советы — много прикасался, обнимал, и мы даже почти поцеловались, но я все испортил и теперь не знаю, как мне вернуть все обратно, начать с ним снова разговаривать». Арсений кидает на сообщение один взгляд и уже хочет отослать редакторам по причинам «неконкретно сформулировано» и «пишет мужчина», когда понимает, что он не сумасшедший. «Прим. редактора: заменить Антон на Анжелику» — замечательно! Арсений бездумно пялится в экран, не зная, что ему делать с полученной информацией. Повеситься? Уволиться? Сказать Антону, что тот мудак? Это же надо! Антон действительно писал в сраную колонку за каким-то хуем, вместо того, чтобы просто прийти и позвать на свидание! Ходил все время с лицом кирпича и улыбочкой сверху, и все — ноль слов! Зато со всеми остальными в журнале просто собеседник года! И Ирина, которая «да Антон то, да Антон се!». Антон идиот побольше Арсения, который наконец-то может снять с себя корону тупости. Нет никакого проклятия Анжелики, никакого уверенного натурала Антона — ничего этого нет. Только идиотская влюбленность Арсения все еще на месте. Сейчас разгар рабочего дня, все прут в столовую, как и всегда, но Арсению наплевать. Он фотографирует экран ноутбука с открытым письмом и отсылает то Ирине — потом объяснится. Сейчас не до разговоров с подругой — сейчас срочно необходимо выцепить Антона и надавать тому по шее. Арсений хлопает крышкой ноутбука и вылетает из кабинета одной прямой дорогой: вот сейчас он точно стоять в очередях не намерен! Людей неоправданно много, и коридоры затоплены так, что кажется, что столько работников быть не может, но они все есть и все сбивают своим течением Арсения. Очень хочется начать выкрикивать чужое имя прямо не доходя до столовой, орать на все здание, но Арсений держит себя в руках: его проблемы — это его проблемы, и посвящать в них всех сотрудников совершенно необязательно. По итогу Арсений и до столовой не доходит — сворачивает в ближайший туалет и там дрожащими руками вынимает телефон, который уже кишит сообщениями от Ирины — сейчас неважно. Надо написать Антону, но он понятия не имеет, что именно: начать сразу с главного? Или, может, надо просто позвонить? Ни то, ни другое.

ARS Можешь, пожалуйста, забежать ко мне в кабинет, когда будет свободное время?

Арсений представляет, как будет сидеть спиной ко входу, а после медленно развернется, а после так же медленно повернет ноутбук к Антону, мол, ничего не хочешь мне сказать? Да, это идеальный план, к тому же такая возможность стать злобным гением предоставляется один раз в жизни. Только у злобных гениев обычно не трясутся руки, и сами они все-таки могут усесться на стул, а не наворачивают круги в ожидании. Арсений даже жалюзи закрывает для пущего эффекта, но все равно никак не может заставить себя успокоиться. Это же надо! Столько времени он сох по этому придурку, столько времени он потратил на придумывание ответов, как соблазнить самого же себя. Да знай он правдивый вопрос, то через секунду бы выдал Антону план, состоящий из одного пункта: «наконец-то поцеловать». Но нет — они оба придурки. В итоге Антон приходит только к шести, а в дополнение умудряется еще и неловко постучаться. Арсений уже даже не понимает: злится он, радуется или бесится, что из-за «Анжелики» опять потратил рабочий день впустую, думая только о ней и ее проблемах. Хотя тот факт, что меньше, чем через пятнадцать минут Антон, в планах, будет целовать его несомненно делает ситуацию лучше. — Арс, ты хотел меня видеть? — а чего это вдруг не «Арсень», чего это вдруг так официально? Антон смотрит на него ровно как человек, который считает, что все испортил на недо-свидании, как человек, который пишет идиотские вопросы в рубрику к женщине, которая на самом деле мужик — именно так. Какая уверенность, какой флирт? Антон придурок — это факт. — Да. — Арсений выдерживает драматическую паузу. — Мой тебе совет: если хочешь встречаться со мной, то не надо писать в бредовую колонку, надо просто попробовать позвать на свидание. — Чего? Антон выглядит искренне непонимающим и, возможно, Арсений бы даже повелся, если бы не те четыре часа, пока ждал прихода Антона — тут все ясно как день. Все факты сложились, а уверенность в своей правоте достигла максимального уровня — все понятно как дважды два. Поэтому Арсений ничего не говорит даже — просто открывает заготовленное письмо от редактора и свободно передает свой телефон в руки Антона. Внутри все затопило волнительным ожиданием того момента, когда винтики в голове докрутят до Антона ту мысль, что Арсений все знает, что нет больше ни малейшего повода притворяться будто все так и должно быть, будто это реально какая-то бедная девушка пару месяцев писала в эту бредовую колонку. Антон отрывает глаза от телефона и выглядит совершенно потерянным. И эта не та потерянность, которая «И что это такое ты мне дал прочитать?» — это «Блять, а что делать?». Арсению хочется ответить детское «Муравью хуй приделать» на неозвученный вопрос, но он держится — только подходит на пару шагов ближе. За зашторенными жалюзи люди наверняка собираются домой, наверняка массово покидают здание, стопорясь в очереди на турникетах, но Арсению до этого нет никакого дела — перед ним Антон. Антон, который является предметом его мечт, и Антон, который совершенно точно в него втюрился. — Очень надеюсь, что это было последним письмом Анжелики, — Арсений говорит на выдохе и делает еще один короткий шаг. — Арс, я не… Точнее я, но я не… — Антон мямлит, и Арсений закатывает глаза. — Потом мне все объяснишь, придурок. Арсений сокращает последний десяток сантиметров и тянет Антона на себя. Арсений целует как давно хотелось, но не моглось, как это должно было быть на кухне, как в самый первый раз в жизни. Он лижет плотно сжатые, явно от шока, губы и бьет Антона по плечу, чтобы тот наконец-то начал отвечать. И вот же ж божественное чудо — Антон действительно отмирает и сразу же обхватывает Арсения руками, которые, кажется, могут обвиться на теле в два кольца, и абсолютно нагло лезет языком в рот. Вот теперь это точно то, что надо, то, что необходимо, и они трутся телами друг о друга, как подростки-придурки, которые ничего не смыслят в том, что надо делать. Оно неудивительно — от долгожданности этого поцелуя все мысли вылетают из головы, оставляя лишь заглавный джингл: «Ближе, больше». Арсений тянет Антона на себя, пятится назад, пока не усаживается на свой собственный стол. Антон оглаживает бока, цепляется за ребра и позвонки, сжимает бедра, разводя ноги в тех самых джинсах шире и становясь между ними. Антон восхитительный, Антон целуется великолепно, Антон совсем рядом, и Арсению наплевать, если кто-то проходивший мимо кабинета услышал его стон, когда Антон перешел с поцелуев в губы на вылизывание шеи. Собственно, Арсений сам тянется, чтобы расстегнуть верхние пуговицы рубашки, чтобы больше, чтобы Антон мог кусать за ключицы и давить языком на кадык. Вечерняя щетина наверняка колется, но наплевать, и Арсений сильнее вдавливает голову в кожу, желая получить все, что не получал. После двух верхних, расстегиваются еще две пуговицы, чтобы Антон мог сдвинуть рубашку так, чтобы воротник больно впился в шею, но при этом ткань оголила одно плечо с другой стороны. Антон лижет, кусает, целует и крепко сдавливает бедра, чтобы Арсений не мог никуда отстраниться, потому что только это правильно. И они оба в шаге от того, чтобы наполовину оголенное тело уже просто легло на стол, когда Антон все же отходит на пару шагов, пряча руки за спину. — Арсень, если ща не прекратить, то я тебя трахну. Прости. — Арсений не совсем улавливает суть, за что извиняется Антон, и только одуревше кивает. — У меня уже почти встал, а мы еще, кажется, не прояснили пару вопросов. Арсению, честно говоря, абсолютно похуй на вопросы, если сейчас Антон мог бы до сих пор стоять между его ног и сам постепенно расстегивать рубашку все ниже и ниже, пока, наконец, не снимет ко всем чертям. Хотя поговорить все же стоит. — Шаст, что это за хуйня с Анжеликой была? — Арсений лениво застегивает пуговицы обратно. — Да бля. Короче, ток ща не перебивай, а то я долбоебом посреди предложения окажусь. — Арсений закатывает глаза, но кивает. — Короче, пару месяцев назад, я окончательно допер, что ты мне пиздец как нравишься. Чот такое уже полгода как было, но я думал, что нельзя втюхаться чисто в незнакомого чела. Ну, собственно, я ж для тебя тоже вообще незнакомым почти был — мы с тобой пару минут каждый день в столовке пиздели, и все, и как к тебе подкатить пиздец непонятно было. Ну и я решил написать тебе. Типа я думал, что тебе прям так от меня письмо и попадет, но его пиздец скорректировали. А я еще и не понял сначала — думал, что ты меня просто динамишь, понимаешь все и игнорируешь, а потом, когда уже все узнал, то пиздец ссал сознаться. Собственно, Антон и сейчас выглядит так, будто до сих пор ссыт несмотря на то, что только что было. Ой, идиот. Арсений даже пуговицы на рубашке перестает застегивать — встает со стола и снова подходит к Антону, обнимает его, тычется носом в шею и чуть ли не мурлычет от этого ощущения. — Шаст, я сохну по тебе как ненормальный хуеву тучу времени, и все это время думал, что тебе просто насрать на меня, а ты… Я думал, что это просто все совпадения, что вообще такого быть не может. — Арсений снова привстает на носочки и коротко целует. — А. — Антон стоит и продолжает хмуриться, кажется, не обращая никакого внимания на Арсения, который трется о него, как мартовский кот. — И ты типа… ну… пойдешь со мной на свидание? *** А Добрый день, Анна! У меня к вам снова вопрос! Что мне делать, если мой парень постоянно сидит на работе, и я никак не могу выманить его посидеть к себе домой? Арсений косится на загоревшийся экран телефона, а потом на Антона, который показательно на него не смотрит. Анжелика никак себя не проявляла последние три недели, и, видимо, он реально слишком долго остается за ноутбуком, если Антон решил снова прибегнуть к этому альтер-эго. На часах уже действительно девять вечера, и даже все работники кухни уже успели прибрать свои рабочие места, пока Арсений залипает над остатками ответов — слишком много вопросов накопилось. К тому же, ему постоянно приходится изучать всех появляющихся новых инфлюэнсеров, которые раскидываются со своими советами то тут, то там и дурят головы бедным девушкам. Вот в последние полчаса Арсений изучает инстаграм одной секс-блогерки, которая пишет у себя какую-то чушь, но которую три девушки упомянули у себя в письмах — замечательно. Возможно, эта @prosvet_lera действительно делает неплохой разбор игрушек, но то, что она обещает девушкам, что с ними у тех откроется огневая чакра — хуйня. При том, что надо у нее купить какой-то курс за тридцать тысяч — иначе не сработает. Хочется всем просто написать «Да ебан-бобан, просто откройте глаза, пожалуйста, и нормально подрочите!». Вот Арсений, например, дрочит, и все у него хорошо. Хотя, возможно, все не так уж и хорошо: дрочки в жизни стало слишком много — и это при живом-то парне и только начинающихся отношениях. Не то чтобы Антон его не удовлетворял — просто Арсений в целом не знает, каково это трахаться с Антоном. Сколько бы часов они ни целовались на диване, как бы сильно Антон его ни раздевал — все заканчивалось именно на этом. Они все время пропускали начало фильма, но концовку исправно досматривали, хотя уже и ни черта непонятно было. А Дорогая Анна, мой парень даже на мои сообщения не реагирует. — Ну, Шаст, ну все я реагирую. Просто реально много всего сделать надо. К тому же скоро отпуск, а премия мне вообще не помешает. — И все равно Арсений закрывает крышку ноутбука. — Да я все понимаю, просто у меня уже даже просто пососаться не получается тебя вытащить. — Антон хмурится и теребит край свитшота. Арсений думает об этом «Просто пососаться» и плавится — хочется хотя бы этого. Хочется и не можется. Слишком много дел, слишком много работы, к тому же отпуск у них с Антоном неожиданно совпадает, и времени на пососаться будет куча… Хотя откладывать, разумеется, не хочется — Арсений жалкая нищенка, и если бы мог, то он бы целыми днями с Антоном тискался, но судьба-злодейка и все такое. — Ну, Шаст. Иди сюда. Арсений и сам встает из кресла, чтобы сесть на стол и развести ноги пошире. Чтобы крупные ладони уже привычно легли на бедра, чтобы было правильно. Арсений не относит себя к тем у кого фетиш на руки, но руки Антона так хорошо обхватывают плотную ткань брюк, что возбудиться можно только от этого вида. И, собственно, он уже немного да. Это, конечно, что-то из подросткового периода, когда член вставал на сексуально изогнувший ветку куст, но Арсений уже перестал по этому поводу париться — у Антона в штанах точно такой же член, так что никакой проблемы в этом нет. Было бы хуже, если бы он не возбуждался рядом с Антоном вообще. — Видишь, тебе все-таки удалось отодрать меня от работы. — Арсений сам ужасается пошлости своего каламбура. Зато Антон усмехается и, ничего не отвечая, лезет целоваться — причем уже сразу не в губы. Он просто приникает ртом к шее, ведет мазками языка вверх, цепляет мочку зубами и шумно дышит, забираясь пальцами под вечный оверсайз Арсения. Руки на коже уже тоже до одури привычны и приятны, хотя в первый раз Арсений дергался от каждого прикосновения как от удара током — слишком неожиданно, слишком долго ждал. Под руками Антона всегда хочется вытягиваться, оставляя как можно больше места для расположения ладоней, и тот этим беззастенчиво пользуется. — Арсень, твоя работа меня ужасно бесит, если честно. Сидишь тут, помогаешь бедным девушкам, а я тут страдаю без твоего внимания. — Ой, дурак. Антон ведет рукой выше, цепляет сосок, но тут же убирает, возвращаясь к наминанию боков, и Арсений издает разочарованный стон, который тонет в смешке Антона. И если с Антоном так приятно целоваться, то насколько же приятно должно быть с ним трахаться: уверенные движения, чередующиеся с мягких поглаживаний на резкие сжатия и легкие дорожки задетой острыми ногтями кожи. Хочется больше, и Арсений готов улечься на стол, но чужие руки неожиданно оказываются на пояснице, и спина просто прогибается, так и не соприкоснувшись с поверхностью. Антон качает головой и смотрит осуждающе, будто ругает Арсения за такое поведение на рабочем месте. Хотя спустя пару секунд тот просто убирает ноутбук из-за спины и аккуратно кладет в безопасное место, после сам укладывая Арсения. Хочется еще больше, еще на пару сантиметров оголить кожу, и Арсений сам поднимает пуловер, оголяя выглядывающую резинку трусов, блядскую дорожку и много-много родинок, на которые Антон аккуратно жмет пальцами как на кнопки большой приборной панели, где каждая отвечает за что-то. И вот при нажатии одной родинки Арсений громко вздыхает, на другой громко выдыхает, на третьей он смеется, а на четвертой обвивает Антона ногами, заставляя подойти к себе ближе. Вот так вот и надо — хорошо бы еще и того раздеть, но Арсений довольствуется тем, что есть. Антон трется о него твердеющим членом и чуть ли не заваливается сверху, заставляя стол натужно скрипнуть. На этаже уже давно нет людей, но от того, что у них даже не закрыты жалюзи, а Антон стягивает толстовку ко всем чертям, Арсения до ужаса ведет. Он согласен прямо сейчас продать душу дьяволу, если сегодня все не закончится на «просто пососаться». — Шаст, а почему мы с тобой все еще не трахались? — Как показала их практика: все вопросы надо задавать, как только они появляются. — Потому что я ждал, пока ты спросишь. Честно, это даже не отговорка — просто хотел, чтобы ты спросил, попросил… — Антон тянет слова, пока вылизывает торс широкими мазками языка. — Хотя ты лучше бы задал этот вопрос дома: тут без смазки и гондонов тебя будет не совсем удобно трахать. Антон пошло облизывается, и Арсений теряется, потому что то, что тот говорит совершенно грубо, грязно, а еще потому что Арсению это очень нравится, а ноги сами разъезжаются. Вот и где была эта антоновская уверенность, напористость, когда тот несколько месяцев подряд чуть ли не тайные записочки Арсению подкидывал, вместо того, чтобы сказать все в лицо. Хотя после Антон объяснял: он такой уверенный и наглый, только когда знает, что ему таким быть можно — а вот так он мог Арсения и спугнуть. Арсений тогда с ним согласился, а потом разрешил быть наглым сколько влезет — сейчас о своих словах ничуть не жалеет, только кофтой все же хочется от смущения прикрыться. — Тогда давай в следующий раз, когда ты будешь у меня или я буду у тебя… — Арсений тянет стеснительно, но при этом ужасно разочарованно. — Замечательное предложение, Арсень, в следующий раз обязательно все будет. Только сейчас ты мне предлагаешь нас обоих оставить со стояками? — Антон выгибает бровь так, будто это что-то очень глупое. Только если они оба целый день просидели в офисе, то что делать? Да под кондиционерами, да Арсений сидел большую часть времени не в толстовке, а в футболке, но какая разница, если задница от этого чище не становится? Только Антону, кажется, глубоко похуй на это, потому что он все так же продолжает целовать всю открытую кожу и кусать рядом с тазовыми косточками. Все смущение по поводу неприятного запаха после долгого дня проходит, как только Антон с двойным усердием начинает вылизывать рот и аккуратно расстегивает джинсы. Член еще только полунапряженный, но уже явно оттягивает белье, выдавая Арсения с головой. Хотя было и так очевидно, что он хочет, несмотря на все обстоятельства. Да даже жалюзи все еще не закрыты, а он почти про это и не думает. В любой момент может пройти охранник или кто-то такой же засидевшийся, но, когда Антон трет головку через белье, на это наплевать сто двадцать тысяч раз. И Арсений решает действительно отпустить себя — будь, что будет: если их не уволили после того, как они объели офисную кухню, то глядишь и с этим все нормально будет. Замечательная логика. Арсений уже в целом своей логики не понимает — только стонет и тянет Антона за волосы, при этом без какой-либо цели. Это даже не желание отодвинуть или вжать в себя — это просто необходимость за что-то хвататься, пытаясь удержать себя на плаву. Хотя стол деревянный, а на дереве плавать как раз-таки лучше всего, Арсений эту возможность даже не рассматривает. — Шаст, ты что хочешь? — Арсений наконец-то выползает из небытия, сиплым голосом задавая вопрос. Антон стоит перед ним на коленях и крайне увлеченно поддевает плотно облегающий бедро край трусов с таким видом, будто только что читал новости, а Арсений его оторвал. Это что еще такое? Серьезно? У Антона даже прическа не испортилась, хотя блеск в глазах все еще выдает. — Я собираюсь отсосать тебе и подрочить себе. Вот такая программа на сегодня. — Антон выгибает бровь, будто «Есть еще возражения, Арсений Сергеевич?» У Арсения никаких возражений нет, и он просто безвольно опускает и руки, и голову на стол, чувствуя, как языком Антон скользит по внутренней части бедра — убийственно. И можно было бы прямо сейчас пройти все курсы Хогвартса за раз, чтобы научиться телепортации и оказаться в кровати рядом со смазкой, но у Арсения даже сил об этом думать нет. К тому же, где-то внутри червячком сидело это желание попробовать: секс на рабочем месте — пункт номер один в списке каждого начинающего извращенца. Хотя до этого Арсений извращенцем становиться не собирался, сейчас он всеми руками и ногами голосует за, не волнуясь, даже если через тридцать секунд сюда набегут охранники — главное успеть кончить. Кончать за тридцать секунд, вроде как, никто тоже не собирался, но Арсений не уверен, что такими темпами продержится сильно дольше. К тому же Антон нажимает костяшками куда-то под мошонку, и Арсений кончается, как человек, не понимая откуда столько приятных ощущений. — Шаст, это что? — В смысле? — Антон, кажется, реально не понимает. — А. Это внешний массаж простаты — скажи охуенно. — И надавливает еще раз. — Охуенно. Арсений еле это говорит, потому что через пару секунд Антон наконец-то стягивает с него трусы, и член влажно шлепается о живот. За это короткое время натекло столько смазки, что длинная ниточка от такого положения растягивается даже выше пупка, и Арсений стыдливо стонет — с ним такого не случалось ни разу. Антон же ничего не делает. Совсем ничего. Тот просто рассматривает как поджимается мошонка, как ходит грудная клетка, ловит взгляд, и, зацепив им Арсения в реальности, все же кладет руку на член, плотно обхватывает тот кольцом из пальцев, проводит пару раз. Антон цепляет смазку с головки и размазывает по всей длине — продолжает смотреть в глаза. — Хочешь сам трахнуть меня в рот или чтобы я тебе отсосал? И по факту действие одно и то же, Арсений понимает в двух предложениях колоссальную разницу. Хотелось бы и первое, и второе, но он чисто логически понимает, что вот прямо сейчас он сам трахать никого не способен — только принимать. Принимать всю ту ласку, которую дарит ему Антон, всю ту, кажется, любовь. Еще чуть-чуть, и мир начнет трещать по швам, поэтому Арсений просто пересохшими губами хрипит: «Второе», и закрывает глаза, окончательно отдаваясь ощущениям. Под веки лезет офисный свет из потолочных ламп, но остается незамеченным, потому что важны лишь поцелуи на бедрах и тот, кто их оставляет. Антон лениво надрачивает, а после наконец-то берет в рот, но только головку, обводит ее языком, теребит уздечку и опускается дальше. Он медленно, будто неохотно вбирает в себя сантиметры, оставляя скапливающуюся слюну свободно стекать вниз до яиц, и Арсения подбрасывает от этого ощущения. Антон выпускает изо рта и смотрит, как подбираются яйца и коротко дергается ствол. Он лижет его, оставляя много слюны, а потом снова берет головку в рот, перекатывая из одной щеки в другую, внимательно следя за чужой реакцией — Арсению бы в пору его проклясть. Только он этого не делает, потому что никакой предыдущий опыт не сравнится с тем, что происходит сейчас. Не сравнится с тем, с какой жадностью, с каким усердием, с каким желанием Антон ему отсасывает, наплевав вообще на все, что происходит вокруг. Тот отрывается и проводит пальцем по стволу, размазывая слюну — Арсений рад, что он этого не видит. — Великолепно, Арс. — Антон говорит и тут же насаживается до середины, помогая себе рукой, а вторую, судя по звукам, запускает себе в штаны. Член пульсирует, и Антон, кажется, чувствуя это, замедляется, насаживаясь все плавнее и плавне, но помогая себе рукой. Он мучает, а после резко набирает темп и насаживается до конца, проглатывая, когда Арсений кончает. — Шаст, ты… Арсений хрипло дышит и думает, что все эти месяцы мучений с Анжеликой точно стоили этого момента. *** Арсений абсолютно беспросветно счастлив — вот прям от и до, каждой клеточкой своего тела счастлив, и абсолютно точно не может перестать светиться. Ирина говорит, что на него противно смотреть. Арсению наплевать. Они с Антоном ходят на свидания, подолгу целуются то у одного, то у другого дома, обсуждают все на свете и, кажется, уже понимают друг друга с полуслова. К тому же Анжелика не писала Анне уже две недели, а значит и это можно считать победой — еще одна девушка, которой Арсений помог. Ну и бред. — Фу, Арсений, сотри уже эту лыбу со своего лица, будь добр. — Ирина отпивает кофе и косится недовольно. — Вот посмотрю я на вас через два годика… — Приятно, что ты тоже веришь, что мы будем вместе как минимум два годика, — Арсений Ирину передразнивает, но грустно косится на кофе, который вообще-то был его. — Я не это имела в виду. — Но сказала именно это. Арсений победно улыбается и косится на телефон, в котором телеграм уже наверняка светит пятью непрочитанными от Антона, но проверять их при Ирине он не станет — она совсем на говно изойдется. Хотя, Арсений видел ее пару раз рядом с Эдом — та светится не меньше. Улыбается, и хоть и называет придурком, все равно постоянно ищет его руку своей, чтобы касаться абсолютно всегда — Арсений не осуждает. Хочется, конечно, ей этим тыкнуть, но он держится. — Ну, может быть и верю — идиотам надо держаться вместе. — Закатывает глаза. — Слушай, а то, что ты постоянно называешь Эда идиотом… — Ирина замахивается карандашом. — Ладно-ладно, только не бей. Что там, кстати, у него с татуировкой? — Да ничего. Сознался. Сказал, что как раз-таки Егору и проспорил, что ему не слабо набить вообще что угодно. И вот опять — закатывает глаза, но все равно улыбается. Осталось им только вчетвером собраться, чтобы уже совсем слащаво было.