Хотеть касаться

У эра Рокэ часто болит голова. Первый маршал Талига со всеми холоден и достаточно отстранён, чтобы о мигренях не догадывались при дворе, но, став оруженосцем, учишься подмечать такие вещи. Боли приходят холодными вечерами и в особенно солнечные дни. Тогда первый маршал пускает Моро в галоп до особняка, а дома возжигает шаддские благовония, пьёт ледяную воду и перебирает струны гитары — медленно, зато с постоянством музыкальной шкатулки. Если становится совсем худо, Рокэ велит принести бутылку "Крови", выпивает её залпом и уходит в спальню. Ричард следует за ним тенью, помогает раздеться, задёргивает тяжёлые шторы и тушит прикроватную свечу, но никогда не касается. Эр Рокэ не позволяет себя касаться. И не только оруженосцу. Первое время это казалось Ричарду странным: с чего бы любимцу женщин и герою Ренквахи не унять головную боль, отправившись в объятия прелестной Марианны? Почему бы не стребовать лекаря у Квентина Дорака? Неужто лже-кардинал поскупится на помощь главному душителю Великой Талигойи? И зачем, Создателя ради, постоянно носить глухие костюмы и перчатки, будто избегая чужих прикосновений?.. И, как тайное становится явным, так и запретное превращается в желаемое. *** Поздняя осень предвещала скорый отъезд. Слуги сновали по особняку тут и там, готовя дом к долгому отсутствию его хозяина. Эр Рокэ же успел позаботиться о своём оруженосце: подорожные письма, заверенные маршалом, лежали в комнате Ричарда вместе с туго набитым кошельком и, при желании, он мог покинуть господина уже сегодня. Но из-за тяжёлой двери кабинета снова пахло благовониями, а вскоре явился Хуан и доложил, что господин требует юношу к себе. Ричард, как был, в штанах и нижней рубашке, поспешил к эру. — Эр Рокэ? — юноша заглянул в кабинет и остановился в дверях. Первый маршал выглядел хуже обычного: чёрные волосы растрепались, почти скрыв лицо, а под глазами залегли такие глубокие тени, будто Рокэ не спал несколько суток. И всё же внешний вид Алвы не вызвал бы у Ричарда таких опасений,  не услышь он, как сегодня звучала гитара: ещё медленнее, с перебоями. Будто Алва останавливался, пережидая особенно острые приступы боли. — Я говорил вам не называть меня эром, юноша. — Откликнулся Рокэ, соизволив открыть глаза. — Простите, эр Рокэ. — Их маленькая игра, заученный ход, и эр обязательно улыбнётся, если только... Но Рокэ не улыбнулся. Скверно, ох, как скверно! Ричард виновато опустил глаза и повторил заученную фразу: — Чем я могу быть полезен Первому Маршалу? Тот отложил гитару и снова прикрыл глаза: очевидно, сегодня он не мог смотреть даже на пламя камина. — Сделайте мне холодную перевязку и проводите до спальни. Необходимые бинты и лёд уже лежат на столе. Там же найдёте пару перчаток. Наденьте их, прежде чем перейдёте к делу. Ричард кивнул, будто эр Рокэ мог это увидеть, и подошёл к столу. Он уже знал, как наложить такую повязку, чтобы не застудить Алве голову и не сделать ещё больнее. Но... — Эр Рокэ, в Надоре... — Я не расположен к надорским историям, юноша. Сейчас, — прервал его Алва, — мне необходима от вас лишь посильная помощь. Ричард нахмурился и упрямо наклонил голову. Вечно Рокэ Алва его не слушает! Вернее, может быть, не вечно, но отчего нельзя хотя бы дать ему шанс? — Я и хочу помочь! — Тогда сбавьте тон и делайте, что велено. Пререкания не украшают молодого дворянина. Сердито сопя и пыхтя, как молодой кабанчик, Ричард завернул лёд в бинты и принялся бинтовать Алве голову. Не слишком туго, но и не слабо, чтобы равномерное кольцо холода отвлекло эра от боли, из-за которой он толком не может открыть глаза и едва заметно морщится даже от его, Ричарда, довольно аккуратных прикосновений. — Эр Рокэ...вам настолько больно? — Притихнув, спросил Ричард, стараясь, чтобы пальцы в перчатках и вовсе едва касались головы Алвы. Тот в ответ состроил кривую усмешку: — Можете считать это платой за все военные успехи, юноша. Как по-вашему, боль от прикосновений — справедливая цена? — Всё вы издеваетесь, — пробурчал Ричард, заканчивая с перевязкой, — я же спрашиваю вас не из праздного любопытства... — Неужели? — Алва открыл воспалённые глаза и поднял на юношу спокойный, хоть и утомлённый взгляд, — Вы всё равно сочтёте мой ответ издевательством, так что нет нужды говорить больше. — А если я пообещаю, что выслушаю вас и сделаю так, чтобы голова болела меньше? — Ричард помог герцогу подняться и повёл его к выходу из кабинета. — Вы можете пообещать первое, но не второе. — Рокэ пожал плечами, но спорить дальше не стал — не было сил. — Проводите меня до спальни и можете быть свободны. Он ещё не догадывался, что у Окделла созрел план. *** Сапоги, перчатки, камзол, штаны...Ричард раздевал своего эра почти механически, но всё-таки очень аккуратно. А Рокэ, видно, и правда решил, что молчание юноши означает его согласие, и потому негромко рассказывал, не открывая глаз: — Старинные предания гласят, что Леворукий порой является к людям и искушает их. Он может наделить женщину красотой, а мужчину смелостью, принести ребёнку  долгожданную игрушку, а старику — спокойную смерть...вот только ничем хорошим такие сделки, как понимаете, не заканчиваются. И чем ценнее "подарок", тем большую цену придётся за него заплатить. Рокэ ненадолго умолк, когда Ричард уложил его в постель, но продолжил рассказывать, услышав, как юноша сел рядом, подвинув к изголовью стул. — Много лет назад я должен был умереть в прелестном, но неравном поединке. Тогда мне помогли. Вот только вряд ли это был человек. Тогда же, думаю, он меня и проклял... — Как проклял, эр Рокэ? — тихо спросил Ричард, хлопая глазами, как удивлённый совёнок. — Лишил права на чужие прикосновения, — усмехнулся Алва в ответ, — ничего, кроме жгучей боли, они мне не приносят. Ричард сосредоточенно наморщил нос, очевидно, решая, издеваются ли над ним снова, или говорят серьёзно. По всему выходило, что издеваются, да ведь у эра Рокэ разве поймёшь... И Окделл решил наконец привести собственный план в исполнение. — А я тоже хочу вам кое-что рассказать, — тихо начал он, наклонившись над эром низко-низко, — ведь от моего дыхания над ухом вам не будет больно, эр Рокэ?.. Алва немного подумал, а может, прислушался: по бесстрастному лицу блуждали тени, и ничего нельзя было понять. — Вряд ли, юноша. Но я ведь уже сказал, что не расположен... — Да, эр Рокэ. Вы сказали, — впервые Ричард решился перебить своего эра, — но это не история, это такая специальная...вещь. Её говорят, когда болит голова. Просто расслабьтесь и слушайте. Алва то ли слишком устал, то ли заинтересовался, но больше попыток перебить не делал. А Ричард только этого и ждал: — У нас это называют наговором. Иногда их поют, иногда рассказывают. Я буду вам рассказывать, а вы молчите, хорошо? Вместо ответа Алва приоткрыл глаза и закрыл их обратно. Ричард наклонился над ухом герцога ещё ниже и заговорил, щекоча дыханием чёрные пряди: — К боли злой отыщи ключи, вепрь, копытами затопчи, ветер, песнею излечи, в море выброси и молчи. Снежный полог, её укрой, да пребудет с тобой покой, слово верное — укрепись, сгинет боль — ты меня коснись. Вспышка молнии — темнота, боль твоя — это лишь вода, своды скал её заберут, дай мне руку — я буду тут...спи под верное слово, спи, боль растает с туманом и никогда уже не придёт. Дай мне руку. Возьми своё... Шёпот становился тише, а Ричард, стянув перчатки, осторожно гладил Алву по бинтам. Тот, похоже, заснул: разгладилась болезненная складка на переносице, выровнялось дыхание. Юноша уже собрался уходить, когда на последних словах изящные пальцы поднялись и сжали его руку. — Эр Рокэ...— позвал юноша шёпотом, но Алва не проснулся, и ладони Ричарда не выпустил. Более того — его самым бесцеремонным образом потянули на себя. — Вы не спите! — Нет, сплю. Иначе бы я не мог коснуться вас, не испытывая боли, юноша.— Бархатно промурлыкал Алва уже на ухо оруженосцу, — у нас этот наговор читали, когда хотели исцелить возлюбленных. Вы уверены, что не ошиблись с выбором "специальной вещи"? Ричард сглотнул, зажмурился и твёрдо сказал: — Уверен. — Вот как. — Пальцы скользнули от ладоней к лопаткам, шее и зарылись в  русые волосы, мягко ероша. Лаская. Признавая право на прикосновения. — Но ведь у вас прошла голова, эр Рокэ?.. Пальцы прижали голову юноши к груди. Птичье сердце билось ровно и мерно. Ричард нутром почувствовал, что Алва улыбается. — Прошла. Несмело, будто не мечтал именно об этом последний месяц, Ричард обнял Алву за шею. И зажмурился ещё сильнее, услышав затихающее: — У нас на Кэналлоа говорят: любовь начинается с одного простого желания...любить — значит, хотеть касаться.