"Здравствуй, взросший я.."

«Проливной дождь должен был начаться еще в обед: птицы низко проносились у земли, казалось лишь сантиметр отделял их от вонзания штырем в землю», — легкая улыбка разгладила понурое после прогулки под ливнем лицо. — Никогда не верил в примеры, — отложив ручку в выемку стола насельник отодвинулся от рабочего места, повесив лоскутное одеяло на спинку стула, — мол «птицы низко летают — к дождю», — подняв одну за другой стопы из таза с горячей водой, миролог* (древняя профессия, ныне не существующая или имеющая иное интерпретирование, в данном контексте — человек изучающий мир, конкретно природные явления, ведущий наблюдения за происходящими в нем изменениями) обтер каждую об полотенце, лежавшее до того на батарее. — Пионер-пенсионер, — так он «ласково» описывал свой возраст, — пройтись под ливнем может я и смогу, а с последствиями мириться организм, привыкший в теплу и сухости не собирается, — разговаривать с самим собой давно вошло в привычку, так ушам хоть иногда приходится разбавлять звенящую тишину глуши собственной речью. Натянув на обе ноги вязанные носки и обувшись в тапочки жилец размял затекшую в одном положении спину, как вдруг отпрыгнул от грохота сваливлегося рабочего стула. — Не вынесла душа кедра тяжести тканного захвата, — поднимая упавшее сиденье с пола отметил ружаный обитатель, бросив затем и одеяло на кресло у стены. Вернувшись в привычное положение буквы «зю», в котором можно было долго работать над записями теоретик продолжил начатую строку: «.вонзания штырем в землю, связано это с тем что влажность воздуха возросла еще до полудня, давление напротив же спало. Касатки, деревенские ласточки обосновавшиеся под крышей моего дома, проносились у травы, чудом облетая пни и стволы, связано это с тем, что крылья комаров, мошек, блошек становятся тяжелее от капель воды в воздухе, от чего лесная напасть не может высоко взлететь. Эти же насекомые — основной рацион пернатых, от чего ловить добычу в полете им нет нужды. По мере того как я приближался по тропам к жилищу на пути то и дело оказывались черви, чьи норы затапливались, вынуждая обитателей выйти «освежится», может потому они и дождевые.» — Может потому они и дождевые.— поставив жирную точку в конце, косточки пальцев получили долгожданный массаж от суммарной дневной писанины, — Чайку бы, весь кипяток на борьбу с простатитом ушел, — переводя улыбающийся взгляд на таз с остывшей водой жилец, как бы, упрекнул что тепла ощутили лишь ноги, миновав организм в целом. Покинув рабочий стол, над которым осталась гореть подвесная лампа, являясь главным источником теплого света в комнате, шоркая надетыми тапочками почеватель направился вниз к столовой. Несмотря на поздний час свет в доме зажигали не везде и не сразу, помутневшие от бессонницы глаза чутко реагировали на яркий свет, приходилось либо слезится привыкая к нему, либо менее травматично передвигаться в слабоосвещенных комнатах. Не трудно понять что было выбрано. — Здравствуй друг носатый, — сняв чайник с плиты жилец поднес его под включенный кран, дожидаясь пока вода достигнет отверстий кипятильника, — поработаешь сегодня на славу, м? Верный чайник хлопнувшись на прутья плиты покорно дожидался кипячения пока «англичанин» вытаскивал со шкафов мелочи к чаепитию, словно ожидал гостей. Подработка над выпусками путеводителей по лесным трущобам давала небольшой, но стабильный заработок, мирология была и есть родовой реликвией, как, допустим, род врачей, однако так о ее пользе будут знать не только близкие родственники. Обойдя столешницу ржаный чевник подошел к плотно задернутым шторам, то ли на нем сказалась тревога, то ли скверный вид рощи не был желанным пейзажем для такого часа. Слабо дрожащая рука отодвинула угол шторы и сразу встретила на себе взгляд отражающийся от глаз снаружи. Секундой следом штора задернулась под ужаснувшийся возглас заработавшего миролога. Шаги стихли и следом послышались лязги 3 или же 4 щеколды изнутри, открывших скрипучую дверь. — Могла бы и приличия ради постучать! — бурча под нос уставший от таких микроинфарктов насельник держал дверь открытой. — Прости, прости, я ведь не знала что ты откроешь штору как только я подойду к окну, — залившись смехом девочка вбежала в хату вытирая ноги об придверный коврик, следом направившись на свет в кухне. Кто эта девчушка, решившая стать компаньоном для посиделок сомнамбулы, не ясно, но для себя жилец подмечал что раз он ее видит, слышит, а уж тем более может ощутить ее когда заматывает мокрые от дождя волосы как сейчас — значит она реальна, его мозг ее не выдумал и он точно не сошел с ума, как может человек общающийся с таким же человеком быть сумасшедшим? Никак! В чем себя убеждал он день ото дня: «нет, я не сбрендил, не могу же я отвечать самому себе при этом угощая себя же чаем, я бы так давно располнел. Кого я обманываю, набрал бы норму веса, а так я с собеседником, значит извилины не разгладились, речью обладаю». Была лишь она ну точно домовенок: волосы в запутавшихся в них ветка, подтеки по щекам не смывались даже белизной, хотя это и были жесточайшие меры в борьбе с самыми отчаянными разводами, но такова напасть, остались и они, главное что дружелюбная, есть с кем побеседовать, об увиденном поведать, любимые пряники разделить под чашку с заваренными ягодами и душистыми травами. Сказка для такого домины у черта на куличках. На естественно возникающий вопрос откуда же она является та всегда отвечала: «из лесу, откуда же еще» и смехом заливалась будто то было ясно как день, за свою вредность и получила она имя «Бука», коим домочадец ее и звал, в она его «Жильцом», ведь: «н-да голова садовая, когда какое дерево цветет он помнит, а имени своего нет, будешь жильцом, потому что. Потому что живешь в доме! Так то». Допросы с ней устраивать — дело гиблое, не то чтобы она ничего не рассказывала, но увиливать от вопросов и завались встречными ей удавалось всегда. Даже сам насельник бурчал что попади она в плен ее бы вернули с вознаграждением, лишь бы зубы бедолагам не заговорила. — Ты и сегодня собираешься чащу светом слепить или будем отмечать твой ночной сон красным днем календаря? — опустошив чашку, Бука по очереди надевала сушки как кольца на пальцы, сквозь них ж смотря на соседа по лесу. — Сегодня воскресенье, — отрывая с календаря забытое вчерашнее число подметил лисья голова. — О-о-о, так значит не будешь шаркать по всему дому своими суставами? — растирая сушки друг об друга затейница изображала хруст коленей барабашки-переростка, — хруст-хруст скри-и-ип! Вот так ты ходишь! — Я не настолько стар, — возмутивший опроверг такое заявление пионер-пенсионер, — всего то третий десяток начал- — Не переживай, никто не узнает твой настоящий возраст, люди столько не живут, — имитируя сушками очки гостья хихикала. — Ты меня в могилу раньше сведешь, — убрав упавшие волосинки в общий поток волос тот и сам не сдержавшись усмехнулся, компания жизнерадостной девчушки пошла на пользу его нервам как никак. Закончив чаевничать обыватель направился в сторону чулана, забившегося старьем настолько что даже держать в себе эти ископаемые уже не в состоянии — площадь его не безгранична. Так стопки старых газет, проеденный молью пиджак, книги видавшие даже деда Жильца как сторожа стояли вдоль стены. Не раз в потемках они становились преградой между полом и пальцами хозяина о чем оповещал идущий следом грохот и ворчания. Потянув за цепочку настенный светильник Жилец устроился у стопки с газетами успевшими пожелтеть от времени и начать хрустеть. — Десятилетней давности. Эти видели отца. Эти видели меня в юности. — отмечая сам для себя газеты с бо‌льшей ненадобностью полуночник раскладывал их на две стопки от себя. — Куда тебе газеты? Герои событий наверное уже не дожили до твоих лет, дай им упокоится хоть без воспоминаний, — крутясь вокруг красноволосого ходила Бука, подхватывая газеты и читая их из интереса. — Осень все суровее становится, окна утеплить надо, — переложив очередную газету Жилец замер, держа в руке одну из них. — Что такое? Соотечественников в газете пятидесятилетней давности увидел? — хихикнув лесничья подсела к нему, высматривая что же в этой газете особенного. — Письмо, — прошептав под нос любопытная Варвара аккуратно оторвал приклеенный участок конверта от бумаги, — и фотографии есть и письмецо, — прищурившись он пробежался глазами по тексту, — будто ребенок в темноте писал, такой неразборчивый почерк. — Как у тебя поди, вон, такие же закорючки — вертючки, — ткнула в «д» собеседница, — ну копия же. — И правда, — взяв очки с кармана халата Жилец поднес письмо к светильнику ближе, фокусируя взгляд на мелком детском почерке. Пока глаза привыкают к мелким закорючкам подросший отправитель весточки взялся рассматривать фотографии: это дедушка, еще живой здесь, будто как на фото несет внуку вырезанный из дерева кораблик, а это нянечки из детского дома где во время комиссий жил насельник вместе с другими отобранными из семей детьми (конкретно эти тетушки не самые приятные люди), вот две другие нянечки, которых обожали дети за их открытый характер, ведь пока их нрав не закалился об суровую работу в госучреждениях как это, на следующей он сам с обескураженным лицом, видимо фотосессия была внезапной для бельчонка (такое имечко ему приписали на обороте фото), завершающей же было общее фото воспитанников и воспитательниц. Обнаружил себя среди голов Жилец не сразу — будучи несговорчивым мальчишкой тот и с нянями общаться отказывался, насколько память отложила, а тут он прямо сидит обняв одну из воспитательниц за руку, пока на той сидит девочка с платье в горошек корча рожицы на камеру. Оперевшись плечом на стену, привыкшие к свету глаза забегали по лицам каждого на фотографии, жаль лишь имен голова не помнит — выветрилось все, как из сита. Личико, что корчит гримасы показалось ему до боли знакомым, переведя глаза на Буку Жилец ужаснулся своей догадке. «Как так? Эта девочка и там, и тут. Бред, чур меня, просто похожи. Родственницы? Как копия. Маленькая копия. Не может такого быть, но лицо то, один в один» — роем мысли заполнили голову, сменив расслабленность на напряжение и негодование. А что же до няни? Не найдя ризонного ответа почему стоящая рядом девчушка — вылитая веселушка с фотографии взгляд поднялся на опекуна. Девушка с убранными в пучок волосами теплым взглядом смотрела с фотографии прямо на него, если воспоминания о тех днях не совсем мрак, то от нее всегда пахло выпечкой что она приносила детям выходя на смену через двое суток после прошлых нянь. Кроткая, но такая родная улыбка казалось согревала прямо с клочка бумаги, оставшегося последним напоминанием о том хорошем, что когда то помогало коротать холодные ночи в уюте в стенах пансионата. Разбавив хмурый вид расплывшейся улыбкой выросший воспитанник взял наконец письмо, расправив его для чтения: «Здравствуй, взросший я, пишу это письмо живя в пансионе, как сказал дедушка нас сюда направили чтобы мы были под присмотром пока мамы-папы работают. Я этого не понял, мы тут все окончили минимум детский сад, такие большие уже бы не мешали мамам-папам сидя дома, все равно после школы убегали гулять всем двором. Тут я, Фомка, Стрекоза, Василич и Ярушка, нам как самым послушным разрешили посмотреть на телевизоре передачу про расследования, а я решил написать письмо в будусчее, чтобы ты знал через что прошел и не забыл какой сильный был когда был мной. Сейчас мне 11 лет учебу началась сейчас в 5 классе, потому что 4 пропал, но мне так даже интереснее, столько предметов новых разом — сказка. Сегодня с нами сидят добрые нянечки — Сюсанна и Татьяна. Сюсанна из Франции, Татьяна — немка, из Немеции наверно, они к нам из далеких стран приехали! Вот такие они интересные, потому может и не злые что в наших хрущевках не жили, но я не знаю.» Написав начало письма заспанные глаза перестали видеть текст, отложив ручку от листа бумаги рыжий мальчишка отозвался на слова любимой нянечки, попросившей его не писать в темноте, а то ведь: «глазки испортишь, даже пальцы не увидишь». — Я иду, Сюсанна Бертамовна, — спрятав листок бумаги в оборот своей тетрадки тот, кого ласково прозвали «лисенком», с налету устроился сбоку от нянечки, сидящей в кресле уже засыпая от передачи, — а ведь там самый интересный момент! — негодовал он смотря на экран, лежа головой на плече у пахнущей ирисками воспитательницы. Прохладный майский вечер в пансионе в одночасье стал теплеть на руках у приветливой девушки с ароматом из булочной.