На столе лежат два письма. Оба потрепанные, измятые, испачканные грязью. Но выглядели они по-разному. Грязь была не идентична. Неровные изгибы бумаги были созданы не одними руками. Кэйа сидел за этим столом, ровно держа спину, которую ласкал свет луны, проглядывающей из окна, сложив руки перед собой так, чтобы они не дотрагивались до писем, но имели под собой опору, ведь если он поднимет их, то убедится в том, как сильно он боится. Дрожь рук легче скрыть, если ты и сам не знаешь, как сильно ты потерял свой чистый разум.
Незнание своего состояния обеспечивается ещё и полной отрешенностью, Кэйи нет в реальном мире, он полностью погружен даже не в себя, а в то, кем он был и кем он будет. Потерянный мальчишка из прошлого превращается в благородного рыцаря, который спасает людей от очередных монстров. А потом он вновь тот ребёнок, который сам страдает из-за монстра, но его никто не вырвет из этих когтистых лап, усыпанных жёсткой шерстью, испачканной кровью неизвестного происхождения. Потому что монстра и не существует, он живёт в кошмарных снах, преследующих маленького мальчика, которого приютил добрый мужчина много лет назад, когда нашёл одинокого ребёнка ночью в дождь.
Сознание Кэйи путается в воспоминаниях, если бы он мог оценить их трезвым умом, то не смог бы даже сказать, все ли картины прошлого происходили на самом деле.
То что он предсказывает себе в будущем ещё больше вызывает непонимание у рациональной стороны. Огненный цвет то заполняет все пространство и создаёт ощущения уюта, Кэйю вновь охватывают родные руки, в нос ударяет запах светляшек, и жар опаляет все тело в приветливой форме. А потом эта картина спустя мгновение предстаёт перед ним в других красках. Все тот же красный цвет теперь не наполнен радостью, он источает запах железа, смерти и потерянного дома.
Две картины будущего переплетены настолько, что не понятно, какая из них наиболее вероятна. А ещё страшно от того, что непонятно какая из них вызывает у самого Кэйи облегчение и успокоение.
На столе лежат два письма. Написанные разными руками они не гармонично существуют в одном пространстве, вызывая диссонанс. На вид одинаковые, оба написанны наспех. Оба были отправлены в дождливую грязную погоду и не аккуратно доставленные прямо Кэйе в руки. Но они отличаются всем. Тем, как Кэйа принимал свернутое в два раза письмо с красиво прописанной буквой "Д", означающей инициал отправителя, и тем, как он выхватывал письмо в чистом белоснежном конверте, подписанным на языке настоящей родины.
Письма жгут светом глаза Кэйи Целый глаз с голубой радужкой слепит светлячок, лениво парящий в левой стороне, там где лежит письмо, олицетворяющее его дом, а израненный золотой глаз находится прямо перед пламенем, огнем, таким, каким полыхала его родина пару столетий назад.
Повязка, скрывающая истинное обличие Кэйи снята и оставлена в правой стороне стола.
На столе лежат два письма. Одно начинается с изящно прописанной буквы "К" в первой же строчке посередине листа. А заканчивается оно словами "я скоро вернусь и мы поговорим, береги себя". В середине же все те признания, что не были сказаны в прошлом.
"Помнишь, как мы ели виноград, когда отец отправлял нас с огромными корзинами помогать собирать урожай? Мы убегали от Аделинды, которая сопровождала нас и следила за тем, как мы справляемся с работой. Она отвлеклась на бабочек, что порхали нал лозами винограда, а мы тихонечко скрывались от её взора, захватив с собой корзинку с уже собранными фруктами. Поднимались вверх к статуе Барбатоса и ели пока не заболит живот. Это было весело. Я часто вспоминаю, как ты смеялся, когда я запинался по дороге к нашему месту и уже практически оказывался на земле, но ты поддерживал меня, заливаясь хохотом. Я злился тогда на тебя, потому что думал, что ты издеваешься надо мной и тем, какой я нелепый. Но теперь я воспринимаю это иначе, я мог тебя развеселить, я давал тебе не повод для насмешек, а причину для радости. Я знаю, что тебе было приятно помогать мне не убиться в подростковом возрасте. Я был слишком неловким, постоянно путался в ногах, так и норовился разбить колени о любую поверхность. А ты был невероятно сильным, собранным и внимательным. А еще всегда был рядом, чтобы удержать меня.
Я вспоминаю о разных моментах нашего детства, и я перестаю верить в то, что ты всегда притворялся рядом со мной, играл роль, в то время как придумывал план по уничтожению Мондштата. Не может человек быть не настоящим, когда с горящими глазами рассказывает о плане, как пробраться в погреб с вином ночью и попробовать взять бутылку алкоголя, чтобы распить её в тайне ото всех. Не может быть шпионом в тот момент, когда вино уже выпито, а руки поглаживают мою щеку, а потом уходят в затылок, притягивая к своим пьяным губам. Я помню все моменты нашего детства и обиды уходят. Извини и ты меня."
На втором письме выведено лишь одно слово:
"Пора."
И вот настало время Кэйи поднять руки, и увидеть как сильно дрожат его пальцы, когда он подносит их к лицу, пытаясь стереть влагу, покрывающую лицо, спадающую с щёк на белоснежную рубашку.
На столе лежат два письма и эта реальность Кэйи, но в голове она не отображается. В голове лишь долг, граничащий с желанием счастья. А выбирать Кэйа боится, страх уйдёт стоит лишь шагнуть вправо или влево. Вместо страха придёт ненависть к себе, отчаянье, чувство омерзения. Но страх уйдёт. Выбор будет совершён, закончен и уничтожен, как и вся душа Кэйи.
Два варианта лежат перед ним. Со стороны запада Он, со стороны востока Родина. Но если посмотреть прямо, то будет север. Холодный, ледяной, как сталь ножа. И это третий вариант. Главное, чтобы красный цвет не окрасил белую бумагу, означающую дом, и не запятнал ещё большей грязью тех, кого он подвёл.
Но на столе все так же лежат два письма до самого утра.
