***
Он играет на пианино. Мелодия, легкая, ажурная, льется из-под пальцев теплой струей, танцует лучом на пыльном корпусе, шепчет листвой за окном, поскрипывает створкой двери, распахнутой в сад. Солнце в его волосах, мягкий контур плеча в светлом фраке и тонкие, бледные запястья — он словно мечта, забытая в юности, словно нежный полуденный сон. Мне спокойно. Доска старинного паркета под ладонью отдает прохладой, с террасы веет дикой розой и влагой утренней росы, и в затопленной светом комнате нет ничего лишнего: я, он и его пианино. Смотрю чуть издали, прислонившись к стене. Его музыка — дуновение ветра, объятия. Детский смех, тепло костра. Свежесобранная земляника. В его музыке я хочу раствориться, хочу растаять в ее переливах, остаться здесь навечно, и пусть он вечно играет — для меня. Вечно? Навсегда? Пальцы в серебряных кольцах ласкают клавиши, играют чутко и уверенно. Солнечный зайчик пляшет на полированном боку, на нотных листах, и потолочной лепнине, и в отблесках его колец. Я не вижу лица. Как он выглядит? Странно, мы ведь сидим здесь целую вечность, а я не могу даже представить, какого цвета его глаза. Вечность? Мне волнительно. Не смею пошевелиться. Шевелиться нельзя, и даже дышать, а иначе он прекратит. Не дышать. Слиться с музыкой. Не дышать… Как он выглядит? Кто… кто он такой? Комната плывет, расходится рябью по краям. Мелодия сбивается — лишь на мгновение, но я все равно слышу. Что случилось? Я потревожила его? Почему… Почему я здесь? Не помню. Его пальцы замирают. Я не помню. Почему я забыла? Не дышать. Вечность. Спокойно. Так спокойно… Отчего все стихло? Пианино молчит, и мир замер, застыл плоской картинкой — недвижимое нечто без времени, без жизни, пустое и душное. Пытаюсь подняться с пола, пошатываясь, а он и не думает оглянуться, прячет лицо. Растерялся? Тоже не знает, где мы? Нет! Нет, он знает. Он светлый, невесомый, он сама музыка, он солнце, и ветер, и эта комната, и пианино — он здесь хозяин. Безликий властелин лживого мира, он спрял свою сеть так тонко, что на мгновение я забыла. Забыла, насколько опасной бывает невесомость. Я должна уйти. Дверь в сад затворяется медленно, розовый запах густеет, расплываясь вокруг пьяной дымкой, и он снова играет — вязко, настойчиво, так что немеет тело и веки опускаются под тяжестью дремы. Комната сжимается, давит в пол. Раствориться. Нет, не надо! Покой, тепло и покой. Я не хочу! Навсегда, навечно, остаться здесь. Иди к черту! Мне страшно. В горле бьется истерика, ноги не держат, и дрожащей ладонью я шарю слепо по стене в поисках ручки. Дверь, пожалуйста, где же дверь?! Музыка ревет, стискивает в объятиях, глушит мысли. Не дышать. Вечность. Нет! Двери нет! Мне спокойно. Нет, я не хочу… пожалуйста… Дверь не нужна. Я забыла, зачем она. Спокойно. Так спокойно и мягко, словно в коконе, словно в утробе — навечно. Глаза закрываются, обмякает тело. Он снова победил. В облачном океане плывет его мелодия, и бархатное течение тянет меня вниз, в глубину. Я падаю, падаю, тону, задыхаюсь… Мне хорошо. Блаженная легкость ласкает кожу, как прохлада лесной реки, как шерсть котенка под моей ладонью, как мамина улыбка… Проснись! Раствориться… навсегда… Проснись! Проснись! Окунуться в забвение… Нет! Проснись! Проснись! Проснись! Проснись! Проснись! Я открываю глаза. Он больше не играет. Он тут, совсем рядом, парит в лазурной бесконечности, протягивает мне руку. — Идем. Не надо бороться. Проснись! Это ловушка! — Сколько раз мы уже проходили это? Я все равно тебя достану. Нельзя! Проснись! Тебе нельзя спать! — Ты никогда не сбежишь. Проснись! ПРОСНИСЬ! Я открываю глаза, уже наяву. Жарко, солнце слепит из-за незадвинутых штор, а под ухом звенит настойчиво будильник — «проснись-проснись-проснись». Что ж, здравствуй, утро. В желудке пусто, на кухне плачется голодный кот, и хорошо бы еще успеть в душ, но… Я хватаюсь взволнованно за обрывки тающего сна в попытке запомнить, запомнить как можно больше. Длинные пальцы. Запах роз. Его глаза… Как он выглядел? Сколько иллюзий мне показал? Как звучала та мелодия? Зачем… Зачем он играл мне на пианино? Не знаю. Не знаю, придется ли мне еще когда-нибудь услышать его голос. Изящный пианист, знойная красавица или древнее божество — думается, я смогу узнать его в любом воплощении. И если мы все же увидимся вновь… Не страшно. Пускай плетет свои сети, сколько пожелает, это совсем не страшно. У меня, в конце концов, есть будильник. А здесь, в моем мире — скучном, нелепом мире обязательств, бытовых неурядиц и спешащих часов… Здесь он меня не достанет.***