Обида

— Я просто люблю тебя. — Но это невозможно. — так чётко и ясно сказать эти слова, столь стойким и искренне растерянным голосом, мог только Джаст, что не понимал грустную улыбку на лице Снеговика в качестве реакции. Ему казалось, что это очевидно, он думал, что просто поправил друга как во время работы, исправляя орфографические ошибки в сценарии, ведь нельзя полюбить того, кто не знает, что это такое, того, кто не просто скуп, а не знает ощущений от самых простых чувств. Даже к сломанной розе, что ему вручил Алфёдов перед тем, как уйти подальше, тот не испытал сочувствия, лишь вздохнул, когда понял, что она, скорее всего, с грядки Виверны, и придётся идти просить прощение за поведение друга, а большее его не волновало. А зачем? Ведь всё хорошо и так, можно целыми днями заниматься механизмами и отдавать всего себя работе, не боясь потерять интерес или перегореть, пока за твоей спиной друзья веселятся, а ты даже не можешь понять смысла шутки, которую тебе объясняли несколько раз. Иногда казалось, что его просто держат за дурака, воспринимали, как торговый автомат, куда можно впихнуть купюру, чтобы выбрать содовую. Джаст понимал это, отсутствие эмоций не делало из него безвольного идиота, каждый из этих хохмочей мог позавидовать уровню его интеллекта. Правда толка от этого не было. Рождённый быть изгоем рано или поздно окажется замкнутый в самом себе, в каком-нибудь мрачном подвале, позабыв, что у него вообще когда-то были светлые деньки, ведь теперь сегодня не отличимо от завтра, а гул машин снизу всё не стихал. Маленький камешек сорвался с края крыши, где стоял Джаст, и рухнул прямо на землю. Воздух свеж, вот только холоден настолько, что обжигает нос да горло, хотя это была меньшая из проблем. Более насущной стали чёрные слёзы, испачкавшие белоснежный подаренный шарф. Пожалуй, плохо, когда первое, что почувствовал человек — это горечь от осознания того, что все проблемы окружавшие его поддавались насмешкам и воспринимались как образ типичного обиженки, который всё преувеличивает. Очень больно, но закричать всё ещё не хватало сил. Ветер шатал Джаста из стороны в сторону, но от взгляда вниз лучше не стало. Ланч тут же попросился наружу, и теперь его скорее всего отругают уборщики крыш, если того найдут, ибо новый порыв чувств оказался страшнее и отчаяние поглотило его, ведь казалось, что тот ничего не добился. Единицы считали его гением, пока основная слава уходила выпендрёжникам, что казались Джасту обычными шарлатанами, хотя он действительно понимал, что они умны так же, как и он, они заслуживают того, что получили, а ему просто не повезло оказаться менее харизматичным. В голове даже не крутилась мысль, почему он чувствует, как его нейросеть, созданная для выполнения рабочих задач, в одно мгновение развилась до того, что сейчас, заливаясь слезами, его продолжает рвать от отвращения к себе и окружающему миру. Что, чёрт его возьми, произошло? Хотя какая разница, подавлял ли он эмоции годами своими же руками, убеждая всех, и себя в том числе, что так должно быть, и его не изменить, или в системе произошёл баг. Это казалось настолько неважным, даже в момент, когда светлые воспоминания начали покрываться чёрной смолой. Кое-как поднявшись на ноги, Джаст начал бегать в разные стороны, то падая на землю, то врезаясь в трубы, пока собственными руками сдирал свою же кожу, зовя на помощь всех, кого мог, но никто не пришёл, всем было на него наплевать и это единственное, что он хотел себе сказать. — За что... — промямлил он, вновь срываясь на крик, хотя громче его самого могла быть только какафония в голове из мыслей, что играли одновременно и демонстрировались перед глазами все вместе, как каналы по старому телевизору, что начало не пугать, а сразу вгонять в ужас. Зубы были стиснуты настолько сильно, что дёсны начали кровоточить, испортив шарф окончательно, но Джаст стоял, как статуя с пустыми глазами, которые смотрели в никуда. И не смотря на это, он улыбался, эти кровавые зубы могли присниться в кошмарах, но он не останавливался. Джаст медленно шёл вперёд, слёзы начали затекать в рот и он ускорил шаг, руки начали дрожать, а парень уже бежит к краю, чтобы через секунду ощутить, как шум в голове наконец-то утих. Через пару месяцев здесь было много снега, а небо было красным от салютов. В окнах домов можно было разглядеть семьи, что празднуют начало нового года, в то время, когда Алфёдов сбежал ото всех, судорожно поднимаясь по лестнице здания, чей внешний вид, вместе с улицей, заставлял его впадать в ступор, без понятия, как действовать. Прямо, как в тот день. День, когда он пришёл сюда и нашёл тело своего друга раньше скорой. Это единственное, что он помнил, ибо туман в голове просто не позволял разглядеть большее, хотя сейчас, чем выше он поднимался, тем яснее становилась картина, что разочаровывала его. В тот миг, когда он склонился над изуродованным телом Джаста после удара, снеговик даже не проронил слезу, будто сам потерял чувства, как дар речи, что не возвращался к нему пару дней после увиденного. Неужели он даже на помощь не позвал? Настолько был шокирован? Никто не знает и не вспомнит, даже холодный воздух, обжигающий лёгкие, больше не передавал мыслям красок, а лишь оставлял горечь на языке, пока несколько сосулек попадали вниз. — Прости, что не оказался рядом, друг. — сказал Алфёдов глядя на свой кулак. В нём он сжимал какую-то записку, прижимая её к груди, что заставляло сердце биться быстрее и быстрее. Снежный всхлипнул, наконец-то он может показать себя слабым. Не было пытки ужасней в жизни, чем терпеть всё, что приходит к порогу твоей души, ну а теперь дверь открыта. Стыд, страх, отчаяние и чувство вины, знакомые слова и очень неприятные эмоции, связывались напрямую с ним. Они разъедали изнутри так, что была бы возможность растопить Алфёдова, так они бы с лёгкостью это сделали. Хотя, скорее всего, лишь бы заставили сделать это с самим собой. Вдох. Закрыв глаза, он прошептал: "Я с тобою навсегда". И сделал шаг в пустоту навстречу неизвестности. Жалеть и думать о правильности выбора уже не было времени, а причины так и остались расплывчаты. А записка осталась наверху, присыпанная снегом и никому ненужная.