***
Уилсон положил копьё и рюкзак рядом друг с другом на землю и протянул руку к огню, делая вид, что ничего больше не существует, кроме голодного пламени, пытающегося поглотить его пальцы. В целом, всё было в порядке. Уилсон никогда не покидал лагерь без спального мешка, дров и еды на три дня. Правда, он вообще никогда не покидал лагеря. Учёный был почти благодарен за то отвращение, что толкнуло его без больших колебаний пересечь кольцо непогребённых трупов. Лучше об этом тоже не думать. Да. Он сможет выжить. Сможет защитить себя от полной тьмы, которая вот-вот буквально за считанные минуты поглотит Константу. Он будет охотиться, собирать пищу и мастерить всевозможные забавные шляпы. Уилсон не позволит своим «эпизодам», как называла их Уикерботтом, помешать ему не умереть. Если они случатся, рядом не будет никого из его товарищей, чтобы помочь. Ещё одна мысль, которую лучше отбросить. «Ты ведёшь себя глупо, Уилсон, — вмешался огонь. — Твоим друзьям тоже не нравится Максвелл. Не были ли и они запреты здесь из-за него?». «Они могут его простить. Уже простили,» — мрачно ответил Уилсон, наблюдая, как пламя угасает. Воспоминание угрожало всплыть на поверхность. Даже не одно из плохих. Просто общее — о том, как Максвелл насмехался над ним, когда Уилсон истекал кровью, и руки его были слишком близко, дыхание было слишком близко, и садистский блеск в его глазах подчёркивало сияние заходящего солнца... И когти обвились вокруг его горла, — сначала странно нежно — а затем сжали... Нет. Ветка, которую он собирался бросить в огонь, переломилась в его руке пополам. Уилсон больше не сожалел о своём порыве. Он был ещё довольно мил, что не схватил ухмыляющегося монстра, даже если тот больше не ухмылялся, и не принялся душить его, пока свет навсегда не исчезнет в его глазах... Ещё одна ветка хрустнула у него за спиной. Копьё вернулось в его ладонь, прежде чем Уилсон даже успел подумать об этом. В то же время учёный автоматически поднял другую руку, прикрывая глаза, чтобы лучше видеть то, что приближалось во мраке. Желудок распознал фигуру раньше, чем мозг, неприятно скрутившись ещё до того, как резкое лицо Максвелла стало полностью видно. Инстинктивно Уилсон медленно передвинулся к краю поваленного дерева, на котором сидел, готовый в любой момент вскочить и побежать. Даже если он и не был уверен, куда именно: броситься прочь от Максвелла или рвануть вперёд, чтобы ударить того копьём. — Прочь! — рявкнул он, болезненно осознавая, что Максвелл никогда не прислушивался к его приказам, кроме тех случаев, когда это соответствовало прихотям мужчины; но никогда, никогда тот не внемлил просьбам остановиться. Только на этот раз Максвелл остановился. Он навис в сумерках как высокий, зловещий, ветвистый куст. — Я уйду, если ты этого хочешь, приятель. — Не называй меня так. И вновь — удивительно, но Максвелл повиновался. — Ты уверен, что не хочешь воспользоваться возможностью прояснить отношения между нами? Уилсон закусил губу. Быстро приближалась самая настоящая ночь, а у Максвелла по виду не было никаких средств, чтобы разжечь огонь. Созерцание того, как мужчину насмерть забивает тьма, могло быть для Уилсона в самый раз. И всё же в итоге он вздохнул. Чёрт бы побрал его мягкость. — Можешь выйти на свет, только держись от меня подальше. Максвелл шагнул и остановился как раз в пределах досягаемости света и не двигался, пока Уилсон не пересел к корню ствола. Учёный продолжал наблюдать за действиями мужчины, когда тот уместился на другом конце дерева и принял всеми своими тонкими конечностями цивилизованную позу. Мужчина всё ещё оставался слишком близко, — целого океана между ними было почти что достаточно, но даже этого расстояния Уилсону перестало хватать, как только он узнал, что Максвелл действительно находился где-то там — но Уилсон уживался с вещами и похуже. Гораздо хуже. Воцарилась глубокая тишина, а вместе с ней наступила и ночь. Наконец, повернувшись лицом к пламени, Уилсон заговорил: — Честно говоря, я сомневаюсь, что нам есть, что обсуждать. Максвелл, воспоминания о котором учёный хранил в своём сознании больше лет, чем мог сосчитать, тот, что беспрестанно следил и чьи глаза не удавалось забыть после того, как начали оживать воспоминания о прошлом, был скор на реплики. Уилсон слишком остро среагировал на его появление, повёл себя как капризный ребёнок и даже хуже, чем настоящие дети. Что бы не случилось, всё было в далёком прошлом, и любые раны с тех пор должны были давно затянуться. Нынешний Максвелл лишь смотрел на огонь. — Нам следует договориться о том, какое сотрудничество возможно между твоими и моими людьми. — Обсуди это с остальными, — Уилсон уже видел перед собой будущее, полное самостоятельного выживания в условиях ужасающей изоляции. Но действительно ли всё будет так скверно? Он мог бы, по крайней мере, навещать базу, и даже простое знание того, что рядом есть другие люди, помогло бы. Не то чтобы у него не было достаточно опыта одиночества, из которого можно извлечь уроки. — Они хотели бы знать, что ты думаешь. — И послали тебя обсудить это со мной? — Нет. Я сам решил прийти. Некоторые вещи никогда не меняются. Прямо как сейчас: Максвелл всегда брал дело в свои руки и вторгался туда, где ему не рады. Уилсон хотел рассмеяться, но не смог. Вместо этого он вздохнул: — Чего ты хочешь? — Мои союзники хотели бы поселиться на этих берегах. — Что не так с местом, где вы сейчас живёте? — Остров, что мы обнаружили, не пригоден для человека. На самом деле мы проводили большую часть времени на плотах. Уилсон обнаружил, что ему вопреки самому себе, или скорее, из-за своей же сущности, становится любопытно. — Не было еды? — Частично, да. Скорее проблема заключалась в атмосфере, — Максвелл замолк, пытаясь подобрать слова, но сдался. — Вам было бы проще приплыть туда и увидеть всё собственными глазами. На мгновение от этой мысли пальцы Уилсона зачесались построить собственный плот и, наконец, отправиться в океан. Теперь он мог это сделать, ведь Уикерботтом нашла эффективное лекарство для лечения его состояния, и для экспедиции у выживающих был почти что бесконечный запас паучьих желёз, предоставляемых Веббером. Затем до Уилсона дошло, что мужчина сказал это, чтобы отвлечь его внимание, и сжал руки в кулаки. — Итак. Ты остаёшься здесь навсегда. — Мы можем поселиться подальше. И при этом не будем сильно напрягать окружающую среду. Мы научились быть крайне изобретательными. Прямо как ты, приятель. Кровь в венах Уилсона вскипела. — Я сказал тебе не называть меня так! — Небольшой провал в памяти. В любом случае, если лишь один мой вид тебя беспокоит, я могу пообещать, что буду держаться подальше от твоих волос. — Не смей говорить со мной таким самодовольным тоном! — рявкнув, Уилсон невольно посмотрел в сторону Максвелла. На переносице у того красовался синяк в форме сустава. — Я просто констатирую факты, — теперь Уилсон слышал, что голос мужчины в действительности был не таким уж самодовольным. Во всяком случае, он звучал устало. — Мои намерения состоят в том, чтобы договориться о сделке, которая принесёт пользу нам обоим. Учёный сдержал порыв прямо сказать Максвеллу, чтобы тот засунул свои дела туда, где не светит солнце, и убрался прочь. Ни одна вещь, которую мужчина предлагал Уилсону ранее, не привела ни к чему, кроме страданий. Но... выходило, что в это дело были вовлечены и другие люди. Незнакомцы — но незнакомцы, которых Уилсон видел собственными глазами. И друзья, которым он доверял. — ...Я не намерен гнать тебя копьём обратно в океан, — он почувствовал, как те кусочки его самого, что он постепенно собирал, разбиваются от этих слов. — Тем не менее, я больше не желаю ни видеть, ни слышать тебя. И если ты продолжишь приставать ко мне — я за себя не отвечаю. — Итак, мы пришли к заключению. Я буду держаться на расстоянии. На этот раз Уилсон намеренно посмотрел на Максвелла. Ни всезнающей улыбки. Ни презрения. Спокойное принятие, почти удовлетворение. У Уилсона пробежали мурашки по коже, но только на мгновение. — Отлично. И это было всё. Решение найдено. У Максвелла больше не имелось предлога оставаться вне поля зрения Чарли. К сожалению, именно тьма была значимым предлогом. — Это всё, да? — с нажимом спросил Уилсон. Зная Максвелла, учёный мог сказать, что тот одолжил зажигалку у Уиллоу или взял с собой что-нибудь другое, чтобы покинуть поляну в целости и сохранности. — Тебе лучше уйти, пока я не психанул и не воткнул тебе вот это вот в глаз. Максвелл с отстранённым беспокойством глянул на заострённый камень, служивший наконечником копья. — Есть ещё кое-что. «Такое насилие, — насмехался воображаемый Максвелл. — Не совсем подходит человеку науки, приятель. Ты был намного милее, когда...» — Продолжай, — сквозь зубы процедил Уилсон. Но Максвелл молчал. Он просто сидел, сцепив руки и держа их между колен. «Ты ничему не учишься, Уилсон, — голос воображаемого Максвелла был слаще ириски. — Сколько раз ты убаюкивал себя ложным чувством безопасности? Сколько раз ты клялся никогда больше мне не доверять, и только для того чтобы вновь сдаться на мою милость? Сколько раз мне приходилось побеждать тебя, прежде чем ты наконец сломался...» — Ты тоже был на Кошмарном Троне. — И что с того? — прежде чем Максвелл успел пояснить, Уилсон перебил его, уже зная следующей вопрос. — Я не могу сказать тебе о нём ничего, что ты бы ещё не знал. — Прискорбно. Часть Уилсона, наиболее склонная к знаниям, творчеству и открытиям, согласилась. Какими бы кошмарными не были тайны Константы, они так и просились, чтобы их раскрыли. — Я очень мало помню об этом времени, — оно было не долгим, — по крайней мере, учёный так предполагал — но из всех ужасных, нанёсших шрамы, и просто старых глупых воспоминаний, переполняющих его разум, всё, начиная с момента, как теневые руки сжались вокруг его конечностей, и заканчивая освобождением, упорно отсутствовало в сознании. Словно бы кто-то не хотел, чтобы он помнил... — Может, это и к лучшему, — сказал вдруг Максвелл, прервав чужую мысль. — Я едва ли могу вспомнить всё своё время на троне, но могу многое тебе рассказать. Это меняет тебя. — Не сомневаюсь. — Я не пытаюсь оправдать себя. Ты же понимаешь, это уже не мой стиль. Правда. Это разъедает тебя понемногу, разъедает саму твою личность, и тогда нечто ещё проникает внутрь. «Даже горы рушатся, Уилсон». — Я не хочу это слышать. Удивительно, но Максвелл сделал то, чего никогда раньше не делал. Он закрыл свою ловушку. Они ещё долго сидели в молчании; тишину ночи нарушал лишь треск брёвен. Из темноты возник енотокот и мягко прошёлся вокруг, прежде чем свернулся калачиком и лёг спать прямо за пламенем костра. Максвелл следил за ним, и когда тот заснул, на лице мужчины расцвела бесхитростная улыбка. Уилсон, в свою очередь, смотрел на мужчину; настроение учёного омрачилось. Что такого было в мерцающем свете и внезапной мягкости черт Максвелла, что это всегда заставляло Уилсона думать, что тот тоже человек? Просто ещё одна личность, со своими собственными надеждами и мечтами, и любимыми, со своими симпатиями и антипатиями и эмоциями всех цветов. Он был таким же пленником. Очередным страдальцем. Со-выживающим. Он также был монстром, который терзал Уилсона, его тело и разум, пока не осталось ничего, что можно было бы собрать воедино, и делал он это без какой-либо ясной для учёного цели, только если не потому, что просто мог. — Тебе нужно идти. Уилсон не осознавал, что произнёс это вслух, пока слова не стихли эхом, но он сразу же понял, что хотел сказать именно их. На самом деле он не сомневался в Максвелле. Уилсон из первых рук был свидетелем изменений, вызванных Кошмарном Троном, даже если сам не мог вспомнить ничего из собственного пребывания на нём, а хранил в разуме только искажённый, постоянно меняющийся отчёт о том времени, когда Максвелл был правителем Константы. Достаточно было знать, что Максвелл со временем действительно стал менее человечным. Менее шутливым, менее болтливым. И гораздо, гораздо более жестоким. И всё же он не мог не смотреть на Максвелла и не видеть демона, превратившего его жизнь за бесконечный год террора и оскорблений в ад. Максвелл встал. — Возможно, в другой раз. Уилсон хотел было напомнить ему об их соглашении, но не стал. Он подождал, пока мужчина медленно подойдёт к краю темноты. — Постой. Уилсон опустил копьё, не обращая внимания на холодный пот, мгновенно выступивший у него на лбу, и на свои отточенные инстинкты, кричащие, что это Максвелл! Не ослабляй бдительность, идиот! Вместо этого он порылся у себя в рюкзаке. Сделать факел заняло считанные секунды, его руки двигались на автопилоте. Уилсон окунул конец факела в огонь и подошёл к Максвеллу. — Держи, — он сунул факел мужчине. — Впереди долгая ночь. Не говоря ни слова, Максвелл принял факел. Мужчина коротко кивнул — на этот раз он был настоящим джентльменом, соответствуя своему костюму — и ушёл. Уилсон прислонился спиной к поваленному дереву. Учёный лежал, чувствуя себя опустошённым, а затем в ужасе вскочил, когда понял, что Максвелл вернулся. — Уилсон. — Что надо? Максвелл опустил взгляд на ноги, его широкий лоб нахмурился: мужчина явно подыскивал слова. Наконец, он встретился взглядом с Уилсоном. — Я не горжусь тем, что сделал с тобой. Уилсон ничего не сказал. С огромным усилием ему удалось кивнуть. Максвелла и его факел вновь поглотила тьма. На этот раз он ушёл окончательно. Учёный вяло скользнул взглядом по угасающему пламени. Скоро нужно будет чего-нибудь подкинуть. Вместо этого Уилсон мог думать только о том, что то, что он получил, вероятно, было самой близкой к извинению вещью, которую ему когда-либо доводилось слышать. — А вот и крошечный Уилсон! Раскатистый голос, должно быть, разбудил каждое дремлющее в лесу животное. Он определённо вернул Уилсона обратно в мир живых. Учёный изумлённо смотрел, как двое других выживающих с острова, те, которых он встретил в тот день, держа факелы, выходят на поляну. Мускулистый мужчина — Вольфганг? — одарил Уилсона широкой улыбкой. — Вольфганг хочет поприветствовать всех новых друзей. Поэтому Вольфганг и крошечный Вэс пришли поприветствовать крошечного Уилсона! — мужчина помахал рукой. — Привет, крошечный Уилсон! Уилсон, не отрывая взгляда, помахал в ответ. Был ли это свет костра виноват, или человек уменьшился в размерах с тех пор, как учёный видел его в последний раз? Вэс не издал ни звука, приветствуя Уилсона изящным поклоном. Ещё один самоотверженный актёр, хах? — Ага, — как он не пытался, Уилсон не мог растянуть губы в улыбке. Случайно или нет, но Максвелл, похоже, унёс её с собой. — Приятно познакомиться с вами обоими, но... Вэс поднёс к губам указательный палец. Тише. Он вытащил из рукава что-то тонкое и цветное и поднёс ко рту. Всего спустя несколько секунд он вручил Уилсону верёвку. Учёный взял её и увидел, как на конце подпрыгивает воздушный шарик. Ярко-зелёный свин танцевал на фоне ночного неба. Оказалось, что улыбка Уилсона всё ещё при нём....
22 августа 2022 г. в 08:49
— Уилсон, прошу, не…
Это было всё, что Уикерботтом успела произнести, прежде чем кулак Уилсона со слышимым хрустом врезался в нос Максвеллу.
Глаза мага закатились к затылку, а колени подогнулись. Он опрокинулся так неловко, что было бы даже смешно, если бы кто-нибудь засмеялся.
Никто не засмеялся.
Уилсон учащённо дышал, отстранённо чувствуя как пульсируют костяшки его пальцев в месте, где они ударились о хрящ, и остро ощущал направленные на него взгляды. Оглянувшись через плечо, он увидел, что все его друзья встревоженно застыли, широко распахнув глаза — все, за исключением Вигфрид, которая вместо этого с одобрительным кивком оценивала его атакующую позу.
Что насчёт новоприбывших, то большой мускулистый парень уставился на Уилсона с таким широко раскрытым ртом, что в нём могла бы свить гнездо птица, в то время как маленький худой парень с разукрашенным лицом производил достойное впечатление произведения европейской экспрессионистской живописи. Слова, однако, подобрать не мог никто.
Мучительно медленно Максвелл, пошатываясь, поднялся на ноги. Он потрогал нос и нахмурился, затем вытер пальцы о пиджак.
— Полагаю, я это заслужил.
Уилсон вновь занёс кулак, готовый к удару, но мускулистый мужчина преградил учёному путь.
— Крошечный Максвелл хилый, — сказал мужчина на удивление рассудительным тоном. — Крошечный лохматый человек сделал ему много боли.
— В этом и суть, — ответил Уилсон, гордясь тем, каким ровным ему удавалось сохранять свой голос.
Силач не двинулся с места.
— Крошечный лохматый человек имеет хороший правый хук. Вольфганг и он будут бороться на руках позже!
— Уилсон, это не способствует нашему выживанию, — слова Уикерботтом тоже звучали разумно, хотя в её голосе сквозили нотки раздражения. — Ты знал, что сегодня прибудет делегация с другого острова.
— Да, знал, — о да, он знал, и ещё он знал точно, кто будет в составе делегации. Он даже думал, что готов вновь встретиться с Максвеллом — уже не адским мучителем, а таким же выживающим. Однако, увидев его лицо, Уилсон потерял всякую рациональность.
Стоя позади мускулистого мужчины, Максвелл сосредоточенно поправлял одежду. Удовлетворившись наведённым порядком, он поднял голову. На мгновение его глаза встретились с глазами Уилсона.
— Уилсон, — Уикерботтом опять говорила с ним тем же тоном, как когда она однажды застукала учёного за поеданием сэндвича из лягушки прямо над фолиантом. — Тебе следует отойти.
Несмотря на перчатки, ногти Уилсона полумесяцами впивались ему в ладони. Он попытался заставить себя расслабиться.
В ту же секунду внутри него поднялась тошнота, такая сильная, что, казалось, она вот-вот вырвется из тела через каждую пору.
— Ты права, — его голос был спокоен, несмотря на то, что Уилсон сопротивлялся желанию задрожать. Он должен подойти к этому с анализом. В конце концов, именно это он и говорил себе ранее. Максвелл был просто человеком. Всё, что Уилсон слышал, говорило о том, что мужчина больше не был монстром. Другие отпустили свои обиды на него, и потому и Уилсон должен преодолеть неприязнь — ради общего блага.
Только он не мог.
Он отступил назад и произнёс, стараясь не запинаться:
— Я пока что останусь в лесу, — он открыл было рот, чтобы попросить сообщить об уходе Максвелла, но тут его охватило тяжёлое, тянущее чувство. Что если тот так и не уйдёт?
— Уилсон, — Уиллоу словно собиралась добавить что-то ещё, но не стала. На самом деле все выглядели так, будто им больше нечего было сказать. Во всяком случае все те, на кого Уилсон мог смотреть.
Он подошёл поднять своё копье с того места, где в спешке кинул, чтобы освободить руки и нанести удар. Какой инстинкт заставил его бросить оружие вместо того, чтобы проткнуть им Максвелла? Неужели его навыки выживания дальше базы никогда не улучшатся?
То, что казалось тысячью парой глаз, смотрели ему в спину, когда он отступал в пустошь.