Insomnia

      Гакт никак не может привыкнуть спать днём.       Избавляться от старых привычек и приспосабливаться к новым условиям почти всегда невыносимо тяжело. Даже если эти самые привычки были, в общем-то, не твои, а принадлежали тому существу, в которое тебя превратили. Люди спят по ночам, вампиры — днём. Ангелы не спят вообще. Такое чувство, как сонливость, им незнакомо.       Теперь же Гакт со своим оторванным чёрным крылом так же уязвим перед подобными вещами, как человек. А живёт среди вампиров, и они пытаются привить ему свой режим. Получается плохо — всё равно Гакт ночью сонный, злой и постоянно шатается на каблуках, а днём без конца ворочается на скользких шёлковых простынях возле своего хозяина, морщась от боли в свежих следах плети, и никак не может заснуть.        Вот и сейчас он ёрзает, поворачивается то на бок, то на живот — на спине он лежать долго не может, крыло мигом затекает — но сон упорно не хочет забирать его в свои лапы, и безумно злит звякающая при каждом движении цепь на тугом ошейнике. А поспать надо, хоть немного. Ночью в замке будут гости. И Мана наверняка заставит ручного ангела танцевать и обращать на себя взгляды присутствующих. Не касаться, лишь смотреть. И Гакт не всегда может понять, чего в этих самых взглядах больше: восхищения или же жадного желания. Первое он терпит. А второе ему отвратительно. Как и отвратительно то, что Мана заставляет его проходить через подобное. Слишком уж это унизительно для гордого ангела. Пусть даже и падшего.       Вздохнув, Гакт приподнимается на локте и, убрав со лба длинные каштановые волосы, задумчиво смотрит на высокое, почти во всю стену, арочное окно. Тяжёлые напольные часы недавно пробили восемь утра, он слышал их звон. Снаружи уже светает, а в спальне Маны темно, как ночью. Тяжёлые бархатные портьеры тщательно задёрнуты, свет пробивается лишь в небольшую щель между ними. Интересно, что там, на улице… Если погода хорошая, можно одеться, улизнуть в сад и побродить там по дорожкам, полюбоваться на заснеженные деревья, за которыми ничего нет, кроме густого тумана. Тихонько, чтобы не разбудить Ману, Гакт выбирается из-под одеяла, ёжится — он обнажён, и кожу тут же опаляет холодом — и, поднявшись, подходит к окну. Чуть-чуть отодвигает в сторону портьеру и едва удерживает разочарованный вздох. Метель, да ещё противная такая, с серого неба сыплется какая-то смесь дождя и снега, а привычный туман из белого стал грязно-серым и унылым. Явно не лучшая обстановка для прогулки.       — Эй. Собрался куда-то?       За спиной слышится шорох отодвигаемого одеяла и недовольный, хриплый спросонья голос. Перья на крыле разом встают дыбом, Гакт оборачивается.       Из-под покрывала высовывается растрёпанный Мана; он совсем не кажется сонным, словно и не спал вовсе. Без своего дикого макияжа, завитых локонов и роскошных платьев он совсем другой, мягкий и изящный, даже ещё больше похожий на девушку. Прямые светлые волосы рассыпаны по плечам, чёрная кружевная рубашка призывно падает с плеча. Лишь мертвенно белая кожа и чуть светящиеся синие глаза выдают в нём нечисть. А на его лице застыло присущее ему выражение полнейшего безразличия. Но Гакт понимает его по глазам. И видит в них затаившуюся жестокость.       — Да никуда, боже… Куда я отсюда денусь. Уже иду.       В очередной раз тяжело вздохнув, Гакт возвращается на кровать. С размаху плюхается на живот, вытягивается в полный рост, выгибая спину. Мана не сводит с него взгляда; и Гакт, фыркнув, лениво взмахивает крылом и прикрывает им спину вместо одеяла.       — Опять думал удрать от меня? — Мана нехорошо щурится.       — Вовсе нет. Просто посмотрел в окно. Там слишком противно, чтобы гулять, — Гакт бездумно улыбается ему краем рта, вжавшись в подушку.       Вампир слегка дёргает бровью. Сжимает губы и, отбросив за спину волосы, наклоняется к нему. Тянет с силой за цепочку, к себе поближе. И почти в губы вкрадчиво проговаривает:       — Незачем к окнам подходить. Ты должен спать.       Должен.       Это чёртово «должен». Гакт постоянно что-то должен с тех пор, как попал сюда. Должен держаться безэмоционально и не показывать своей злости, которая так и кипит в нём с самого его падения с небес. Должен носить слишком обтягивающую его чёрную одежду и ошейник с цепью. Должен грациозно вышагивать на каблуках за своим хозяином и красиво танцевать перед очередным сборищем гостей, а по приказу Маны ещё и вилять бёдрами, как шлюха. Должен приучаться спать днём. Должен оставить даже малейшие мысли о том, что он когда-нибудь покинет этот замок в одиночестве. Всё это приказывает ему Мана, твердят его «невесты» Кодзи и Ками. И никто не говорит, что делать в том случае, если ничего не выходит.       Ками, из всего этого семейства наиболее по-свойски относящийся к Гакту, как-то давал ему бутылёк с противной зелёной жидкостью и обещал, что стоит лишь пару раз капнуть под язык — и заснёшь крепко и быстро. Гакт внял его совету, но с некоторой опаской: он к тому моменту уже слишком хорошо знал, что эти «невесты» — мастера по всяким странным эликсирам. Ками и Кодзи легко могут намешать как отвар, который вылечит даже самую безнадёжную рану — именно они вдвоём лечили Гакта, когда еле живого ангела с огромной раной от вырванного крыла на спине привезли в замок охотники — так и яд, одной каплей вызывающий мучительную смерть. Сонный эликсир тогда помог, Гакт отключился, но вот пробуждение оказалось ужасным, его крутило, как отравленного, Мана еле-еле разбудил его, и у него жутко гудела голова. Этого хватило, чтобы понять, что Гакту придётся всё-таки самому разбираться с этой проблемой, без всяких волшебных эликсиров.       Не дождавшись его ответа, Мана ложится на подушку и закрывает глаза. Он, в отличие от Гакта, засыпает мгновенно, хотя и спит очень чутко и даже чувствует, если Гакт куда-то уходит.       Гакт вздыхает и, решив последовать его примеру, поворачивается на спину, поджав крыло. Почему же у него так не получается? Тело же должно привыкнуть, Ками говорил, что даже человека при желании можно приучить к ночному образу жизни. Неужели из самого Гакта человек такой же дефектный, как и ангел? Время летит, а многие приказы Маны для него по-прежнему невыполнимы.       Одеяло рядом вновь тихонько шуршит; Гакт чувствует холодные влажные губы на шее, вздрагивает и, распахнув веки, сталкивается с холодным взглядом тёмно-синих глаз. Мана укладывается ему на грудь, слегка постукивая пальцами по выступающим рёбрам.       — Хочешь, — голос такой же ледяной, как и взгляд, — я вылечу тебя от бессонницы?       Гакт недоуменно хлопает ресницами.       — Как?       — Очень просто. Закрой глаза. И не открывай, пока не скажу.        Не совсем понимая, что за очередную игру затеял его хозяин, Гакт послушно смыкает веки. И губы Маны вновь прижимаются к его шее под самым ухом.       Его поцелуи обжигают холодом. Но проходит буквально секунда — и кожа на этих местах словно начинает тлеть изнутри. Мана неспешно движется по его горлу вниз, отодвинув ошейник. Проводит тонкими пальцами невесомо по ключицам, так же, как делает это по гладким клавишам старинного пианино. Уткнувшись губами в плечо, опаляя его холодным дыханием, подушечками с нажимом обводит соски, и снова, и ещё раз, явно упиваясь ощущением того, как они затвердевают. Как бы Гакт ни противился иной раз, он не может справиться с тем, что эти прикосновения возбуждают его. А затем Мана опускается на живот, гладя ладонями бока и бёдра и целуя буквально каждую точку.       — Ах… — Гакт кусает губу и машинально тянет вперёд руку, но еле успевает одёрнуть себя, нельзя, ему запрещено притрагивается к Мане, пока тот сам этого не прикажет. — Ты что, думаешь, что стояк поможет мне заснуть?.. Какой же ты всё-таки странный…       Глаза всё ещё закрыты, Гакт чувствует, как Мана жмётся ледяной щекой к его костлявому бедру, трётся о него. Пальцы щекоткой пробираются по обцелованному телу вверх и прикасаются к губам; Гакт послушно приоткрывает рот, прихватывая легонько подушечки. До чего же холодная кожа. Всё-таки мертвец есть мертвец, даже если он временами кажется живым.       — Не думаю, а знаю. И ты будешь меня слушать, — отрезает Мана.       Гакт и так изо всех сил старается делать всё, что ему приказывают, просто получается не всегда, потому что Мана зачастую требует от него невозможного — например, перестать ревновать при наблюдении за тем, как он пьёт кровь у пленников…       Но от этих холодных прикосновений хозяина он каждый раз начинает потихоньку терять связь с реальностью. Эти прохладные мягкие руки, наглаживающие его бёдра и бока, приподнимающие его, прихватывающие и ягодицы. Такие же холодные и влажные губы, покрывающие кожу поцелуями. Его живот — любимое место Маны; Мана его облюбовал ещё в самую первую их встречу, когда полумёртвый, окровавленный Гакт висел на руках держащего его Ками, а Мана придирчиво изучал каждый миллиметр его тела, раздумывая, оставить ли себе игрушку. Мана даже не запрещает ему иногда носить брюки с расстёгнутой пуговкой.       — Не напрягай живот, — холодный голос, губы сменяются пальцами, с нажимом гладящими вокруг пупка. — Расслабься.       — Я стараюсь, чёрт побери… — шипит сквозь зубы Гакт, цепляясь пальцами за простынь.       — Плохо стараешься, — ладонь Маны довольно сильно нажимает на живот, по ощущениям, продавив его до самого позвоночника, и Гакт, ухнув, как сова, кусает губу. — Чувствуешь?       — Больно же… Зачем так жестоко?       Мана не считает нужным утруждать себя ответом. Лишь медленно, самым кончиком языка проводит дорожку от пупка вниз, целует внутреннюю сторону бедра. И демонстративно игнорирует вставший член, предпочитая ласкать кожу вокруг него и дразнить.       Вопрос риторический. Просто Мана свято придерживается метода воспитания кнутом и пряником. И кнут в этой паре ему нравится намного больше. Поэтому и жестоко, у него есть несколько отточенных движений на такие случаи. Надавить на живот и тут же почти нежно приласкать его губами. Ударить плетью и мгновенно поцеловать получившийся красный рубец. Пихнуть грубо в тело пальцы и заткнуть рот языком. И к этому Гакт тоже не может привыкнуть.       Словно в ответ на его мысли Мана ухмыляется краем рта и поддевает пальцем головку.       — Не так быстро, — прикоснувшись в последний раз губами к животу, он выпрямляется. И Гакт, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век, замечает блик на шёлковых брюках. Они достаточно свободные и всё равно уже ничего не скрывают. — Сначала ты. И можешь глаза открыть.       После этой фразы Гакту обычно предписывается подползти к нему на коленках и либо взяться за шнуровку на штанах, либо забраться под очередную пышную юбку. Член в горло ему толкают регулярно, к этому он как раз уже привык, даже научился худо-бедно сосать. И не слишком это его напрягает — наоборот, ему нравится, когда Мана зарывается пальцами в его волосы и с силой оттягивает пряди, нравится кровавый привкус спермы на языке и то, как опухают губы. Прикусив нижнюю, Гакт тянется к талии своего хозяина, чтобы развязать тонкую ленту, держащую брюки вместо пояса. И ему безумно хочется накрыть ладонью собственный пах, слишком уж болезненно он ноет, хочется, чтобы погладили и приласкали. Мана мучитель, сначала довёл его до такого состояния, а потом бросил, подведя к краю.       — А если… Одновременно?       Гакт мигом покрывается мурашками, сам не знает, с чего вдруг у него с языка сорвалось такое предложение. И, густо сглотнув, поднимает на Ману затуманенный взгляд.       В лице Маны не вздрагивает ни единый мускул. Но в синих глазах мигом начинают плясать огненные черти.       — Иногда в твою голову приходят гениальные мысли, — с явной насмешкой произносит он и гладит встрёпанные волосы. А Гакту хочется просто опустить глаза и закрыть ладонями щёки, он так и ощущает прилившее к ним пламя. — Так можно и забыть, насколько ты неопытный в таких вещах. Давай попробуем.       Довольно сильный толчок в грудь ледяной ладонью — и Гакт плюхается на подушку, едва успев распрямить крыло, чтобы не упасть на него всем своим весом. И прежде чем он успевает прийти в себя, Мана оказывается на нём сверху, с силой зажав тощими коленками плечи. Гакт видит над собой его белый впалый живот, прикрытый брюками, и густо сглатывает. И тут же передёргивается, когда холодные пальцы наконец всё же хватаются за его член, сильно, с нажимом поглаживая. И от ощущения этой прохлады и резких движений у него невольно кружится голова.       Решив, что ему дали добро на самостоятельные действия, он приподнимает руки и тянет шёлковые брюки вниз. Они соскальзывают по бледной коже, и упругий налитой член утыкается прямо в губы. Гакт легонько прихватывает ими головку, целует самый её кончик, прежде чем приоткрыть рот и захватить её. Он телом ощущает, как вздрагивает Мана, легонько, но уловимо, и едва удерживает коварную улыбку. Оказывается, его Снежную королеву всё же можно застать врасплох… А Мана трётся носом о живот, упирается второй ладонью в костлявое бедро и усиливает хватку на члене, сжимает ствол до боли. Его пальцы только кажутся тонкими и изящными, как у девушки, на деле они сильно смахивают на железные клешни, он может так сдавить их, что вой ангела эхом разлетится по всему огромному замку, и «невесты» потом будут хихикать и опускать глаза.       — Не отвлекайся.       Низкий голос Маны отрезвляет его, и Гакт, прикрыв глаза, вновь притрагивается губами к головке, а ладонями гладит поясницу, затрагивая пальцами выступающие косточки. Как и у любого вампира, кожа у него гладкая, словно жемчуг, на ней проступает подобно паутинке сеточка черноватых вен, и порой видно, как в них пульсирует кровь. Особенно в те моменты, когда Мана сытый, только-только напился крови очередного пленника, доведя его до мучительной смерти. Кровь Гакта он пить почему-то отказывается, может лишь легонько прикусить кожу на его шее, чтобы слизнуть выступившие крохотные капельки, да и это случается очень редко. А почему — он не говорит. Гакт склоняется к мысли, что у него кровь какая-то не такая, как у людей, и она попросту не нравится вампирам. Это и к лучшему. Хотя временами его безумно раздражает такое положение дел: это он тут любимый питомец в ошейнике на золотой цепочке, падший ангел с одним крылом, а Мана предпочитает ему каких-то людей из соседних деревушек.       Стараясь выполнить очередной приказ и не отвлекаться на собственные ощущения, Гакт старательно ласкает хозяина ртом. В горле привычно першит, на глазах невольно проступают маленькие слезинки. Да ещё и так затруднённое дыхание постоянно сбивается; Мана отвечает ему с неменьшим рвением, гладит, то ускоряясь, то почти останавливаясь, время от времени проводит языком по всей длине ствола и прихватывает губами головку. Гакту до безумия хочется посмотреть на его лицо в этот момент; при одной только попытке представить, как он опускает ресницы, как отбрасывает раздраженно за спину длинные светлые волосы, запутавшись в них, как трепыхается кадык на его вытянутой шее и как с силой сжимаются его губы, по форме напоминающие сердечко, у него по всему телу разбегаются сладкие мурашки, а на лбу выступают капли холодного пота. И как бы ангел ни пытался отвлечь себя и зажмуриться, эта картина не выходит у него из головы. Гакт ведь столько раз представлял себе Ману в подобном положении, но не верил, что эта фантазия когда-нибудь сбудется, Мана ведь не опустился бы до такого, только не с его гордостью.       Остатки его терпения и все попытки отвлечься окончательно слетают с него, когда Мана, прижавшись губами к животу, вдруг с силой толкает в него разом два пальца; низ тела пронзает болью, хоть и привычной. Бёдра сами собой дёргаются, Гакт распахивает глаза; наверное, у него бы вырвался вскрик боли, если бы член не давил ему на язык.       — М-м-м… — он закатывает глаза и упирается трясущейся ладонью в живот хозяина. Вздыбившиеся перья на крыльях щекочут ему спину.       — Не смей кончать, — шипит Мана, нарочно царапнув свободной ладонью его живот. — Держи себя в руках.       Очередной невыполнимый приказ. И пальцы в тело он пихает грубо, с силой растягивает. Ману не волнует, причиняет ли это боль, Гакт это для себя уяснил ещё в первую их «брачную» ночь. Он на секунду выпускает изо рта член, чтобы глотнуть воздуха, и из горла тут же вырывается мучительный стон. Так тяжело терпеть.       Но Мана долго не выпускает его, гладит, пальцами растягивая не желающее подчиняться его прихотям тело. Гакт закатывает глаза, машинально высунув кончик языка и трогая им головку члена, чтобы не забыться и не потерять окончательно контроль над собой. Выдыхает он, лишь почувствовав, что пальцы выскользнули из тела; одно резкое движение — и Мана скатывается с него на бок, тут же растягиваясь на простыне. Выдыхает громко, гладит ладонью бедро и прикрывает глаза.       Надо дождаться его приказа, пока он потянет за цепь, но у Гакта нет никаких сил терпеть. Кусая опухшие губы, трясясь всем телом, он лезет на своего хозяина сверху, с силой насаживается на него, вырывая ещё один вскрик у себя и громкий выдох у Маны. Крыло само собой распрямляется, отбрасывая на них тень, и Гакт с силой упирается ладонями в плечи хозяина, вскидывая голову. Тяжело держаться и не вцепиться ему в кожу длинными чёрными когтями; Гакту кажется, что он буквально чувствует, как в глазах расширяются зрачки от наркотической смеси боли и удовольствия.       — Руки… — хрипит Мана, царапнув его живот и с силой дёрнув за цепь. — Заведи их за спину, сейчас же, я тебе не разрешал…!       Приказ действует на Гакта как удар плёткой, он машинально подчиняется, скрестив руки за спиной. Он привык представлять, что в такие моменты на них наручники с цепью. Но двигаться он не перестаёт, приподнимается резкими рывками, ударяясь в бёдра. Мучительная и сладкая смесь ощущений туманит ему сознание, плечи трясутся, и он нервно взмахивает крылом. Ладонь Маны ползает по его животу, излюбленному месту, наглаживая, затрагивая головку члена кончиками пальцев. А вторая его рука с силой сжимает цепочку, чтобы не давать ложного ощущения свободы и безнаказанности. Гакт может лезть на него сам. Но ровно до тех пор, пока Мана позволяет ему.       Гакт смотрит на него сквозь слёзы; больше всего на свете ему хочется сейчас припасть к холодным губам, залезть языком Мане в рот, чтобы голова закружилась ещё сильнее и боль притупилась. Нельзя. Мана и так-то обожаемые им поцелуи в губы терпит через раз, а уж сейчас, после того, как ангел брал в рот его член, он этого точно не позволит. Вот и остаётся наслаждаться лишь его пальцами, гладящими живот, и ловить слегка затуманенный, но всё ещё холодный и безумно красивый взгляд. Мана даже не раскраснелся, лишь пара капель кровавого пота блестит на его висках, и длинная чёлка прилипла ко лбу. В отличие, наверное, от самого Гакта — Мана частенько говорит ему, что он очень мило краснеет, когда они занимаются любовью.       Гакт всё-таки больше не может держать себя в руках: он кончает с тихим вскриком, запрокинув назад голову так резко, что выдирает из руки Маны цепь. Выдыхает судорожно и тянется вперёд, к хозяину, чтобы Мана почесал его за ушком. Но успевает только заметить, как трогает его губы ухмылка; Мана сбрасывает его с себя на шёлковые простыни, наваливается сверху.        — Мало, — отрубает он, вбиваясь в трясущееся от оргазма тело, — так ты не вылечишься.       Гакт закидывает руки назад. Он совершенно обессилел, даже сжать коленями бёдра Маны кажется ему слишком тяжёлым действием. Он лишь слабо обнимает своего хозяина крылом и мутными глазами смотрит в потолок. Стонет уже во весь голос, свесив набок растрёпанную темноволосую голову, судорожно кусает губы, и так саднящие от ранок и опухшие. А Мана, не прекращая движений, вдруг вцепляется в его шею: острые, как бритвы, клыки легко пропарывают нежную кожу, и по шее стекают тёплые чёрные струйки. И холодный скользкий язык мигом жадно зализывает их. Но опять всего лишь несколько капель; после чего Мана наклоняется к своему ангелу, поддевает пальцами подбородок и лижет губы, оставляя на них горьковатый привкус. Настоящий вампирский поцелуй с кровью… И Гакт отвечает ему со всей жадностью.       …А через некоторое время, прижавшись к спине тяжело дышащего ангела, Мана почти нежно касается губами его лопаток и плеч, а его голос, севший и хриплый, звучит над самым ухом:        — Хороший мальчик, хороший… Будешь у меня спать как миленький.       И отчего-то Гакта от этих слов прошибает дрожь. Звучит как угроза. Но он всё равно улыбается и легонько целует пальцы своего хозяина в знак благодарности.

***

      — Эй. Проснись и пой, ангелочек.       Насмешливый голос раздаётся над самым ухом, и Гакт испуганно подпрыгивает, машинально прижав к спине крыло. Шторы на окнах раздёрнуты, снаружи царит тьма и мелкие снежинки бьются в стекло, метель к ночи только усилилась. А рядом с постелью маячат «невесты» — Кодзи, ухмыляясь, трясёт ангела за плечо, а Ками стоит чуть поодаль, держа в руках очередной короткий костюм из латекса. Он молча смотрит в пол, спрятав лицо за белыми волосами, сама скромность, но стоит лишь приглядеться — и на его губах тоже заметна хитрая улыбка.       Ками и Кодзи редко ходят поодиночке. Всё время вместе, как близняшки, и вечно о чём-то шепчутся. Гакт по-прежнему не знает, кем они приходятся Мане и почему живут вместе с ним в замке, эти вопросы уже даже не интересуют его. Но почему они здесь? Гакт знает, что они слышат почти всё, что происходит в спальне Маны, однако они подслушивают тихонько и никогда не вламываются без стука и разрешения, Мана скор на расправу плетью не только со своим питомцем.       — А… Что? — Гакт сонно хлопает ресницами, пытаясь понять, что случилось.       Кодзи фыркает, сдув с носа густую белую чёлку с красными прядками посередине.       — Что-что, хорош дрыхнуть, крылатый. Приём скоро начнётся, Мана пошёл посмотреть готовность, а нам велел тебя в порядок привести.       — Приём? — растерянно повторяет Гакт и тут же подскакивает. — Чёрт побери, надолго меня вырубило?!       — Достаточно, — фыркает Кодзи. А Ками бездумно улыбается и кладёт одежду на постель рядом. — Давай, поднимай задницу и одевайся.       — Мне сначала надо в душ… А то я такой липкий…       Гакт машинально приподнимается на локтях, выгнув спину и расправив крыло, и тут же кривится. Весь живот и грудь перетягивает плёнкой высохшей спермы с кровавыми каплями. Откинув в сторону одеяло, он ловит любопытный взгляд Кодзи.       — Отвернись, нечего так на меня так пялиться, стесняюсь тебя!       — Ангелок, я твою задницу во всех подробностях рассмотрел, когда лечил тебя, — хмыкает в ответ Кодзи, на секунду оглядывается на Ками и складывает руки на груди. — И Ками тоже. Шевелись.       Гакт с удовольствием сам шевелился бы побыстрее, натягивание этого костюма на влажное после ванны тело — тот ещё весёлый ритуал. Но само тело кажется непривычно лёгким, а ноги подгибаются, ему тяжело даже стоять прямо. Он неуклюже взмахивает крылом и падает прямо в руки метнувшегося к нему Ками.       — М-да, здорово тебя укачало, — задумчиво тянет Кодзи, наблюдая, как Ками поднимает трясущегося ангела. — Что, тяжёлый денёк выдался, Мана спать не давал?       — Скорее наоборот, он пытался меня усыпить… — бормочет на автомате Гакт чистую правду и замирает, переваривая. — И… И это сработало… Вот ведь, ни за что бы не поверил…       Брови Кодзи медленно ползут вверх, он только растерянно хлопает глазами, тоже, видимо, не веря. Зато оживает Ками:       — Понятно, — хихикает он, покрепче обнимая Гакта за талию. — У Маны свои методы лечения бессонницы. Весьма… Своеобразные.       Гакт без всякого сопротивления даёт ему повести себя в ванную. А ведь и вправду сработало. Кажется, он кончил раз шесть или семь, пока не почувствовал себя выжатым до упора лимоном и не отключился попросту от утомления. И Мана, естественно, предполагал именно такую реакцию.       Гакт невольно издаёт истерический смешок, и Ками вздрагивает:       — Эй, что с тобой, ангелок?       — Ничего, — сдавленно отзывается Гакт и поднимает на него дикий взгляд. — Ничего, мне хорошо… Вы даже не представляете, как мне хорошо, — и он вновь громко хихикает. — Представляете, я совсем даже не против, если он будет лечить меня так каждый раз… Правда, я боюсь, что моя бессонница от этого станет только хуже.