Ади Пуруша

      — Ну и зачем ты пришел? — лениво поинтересовался Амрит, даже не подняв глаз. Он сидел на резной скамье в заднем дворе храма, держа в руках какую-то рукопись. Рэйтану не нужно было подходить ближе, чтобы почувствовать исходящую от нее энергию. Засохший пальмовый лист с начертанными на санскрите священными писаниями — очевидно, шактистская пурана.       Рэйтан все же приблизился, в привычной манере спокойно сложив руки перед собой. Когда Амрит посмотрел на него — нехотя и будто бы пренебрежительно, — на умиротворенном лице Рэйтана не отразилось ни единой эмоции. Однако он произнес несколько жестче, чем планировал:       — Ты напугал ее.       Светло-бирюзовые, особенно выделяющиеся на фоне смугловатой кожи радужки насмешливо вспыхнули.       — Как и ты, — криво ухмыльнулся Амрит. Он наконец поместил пурану на край скамьи, и Рэйтан только сейчас заметил, что на Амрите были белые музейные перчатки. Сняв их, он положил их рядом с писанием и, ничуть не стыдясь своего неуважительного поведения, вальяжно раскинулся на скамье, опершись локтями о изрезанную деревянными узорами спинку. — В конце концов, это неизбежно… Как и ритуал, через который ей суждено со мной пройти.       Рэйтан прищурился. Трудно было не заметить остатки полуусмешки, продолжающей ютиться в уголках губ Амрита. Он выглядел донельзя довольным, как будто его забавил один только вид Рэйтана.       — Это не значит, что ты должен был позволять видеть ей майтхуну.       — Рано или поздно она все равно бы… — плавно, не убирая ухмылки с лица, развел руками Амрит, но осекся. Его брови настороженно сошлись у переносицы, а на лбу проявились очертания складок. В глазах же что-то разом вспыхнуло серебристо-белым цветом, как будто Амрита озарила невероятная и вместе с тем презабавная догадка. — Да ты, я смотрю, не в себе.       Рэйтан промолчал.       — Выглядишь… несколько бледным, — прошептал Амрит. Что бы он ни прочел на лице Рэйтана, его это, определенно, заинтересовало. Он весь подобрался, оттолкнулся от спинки скамьи и, прищурив глаза, впился ими в лицо Рэйтана. — Неужели не понравилось зрелище? Я ощутил твое присутствие.       Рэйтан проигнорировал его выпад.       Как бы то ни было — и как бы ни старался вывести его из себя Амрит, — присутствие Рэйтана при майтхуне было неизбежным. Всплески энергии подобно тем, что высвобождались при практиках Вамачары, в особенности майтхуны и ритуальном употреблении мяса с вином, не могли пройти мимо Рэйтана. Слишком много энергии, первозданной, сотворившей вселенную, собралось в храме богини Кали. Мужское и женское начало, пропитанные тайной практикой, неосознанно влекли за собой.       Амрит должен был об этом догадаться. Вполне вероятно, уже догадался. За его глумлением и ядовитыми словами скрывались недюжинный ум и прозорливость. И все-таки… как бы он ни гордился своим статусом и образованностью, многое было недоступно и ему. Даже жрец и брахман в одном лице не был способен самостоятельно заглянуть за недозволенную черту. И самому способному из смертных все еще нужен был проводник… Как Рэйтан был нужен Амале Кхан и ее коллегам в Калькутте.       Рэйтан видел, как, став невольными свидетелями майтхуны Амрита и Яшви в честь Шакти, бхуты бросились врассыпную. Неуспокоенные души, наделенные крупицами демонической силы, они боялись прихода Кали, победительницы демона Махиши. Причина тому была ясна: как бы Амрит ни готовился к Дурга-пудже, на самом деле он ждал лишь Шакти в образе Кали. Он избрал ее тьму, милость и всесокрушение своим жизненным путем.       Рэйтана тоже тянуло к шакти Кали, но иначе. Будучи одним из векторов Шивы, он питал к ее шакти нежные, трепетные чувства. Даже не имея своей власти и отдельного разума, Рэйтан все равно благоволил и покровительствовал Амале Кхан, как дэвадаси, навеки связанной с Кали.       Амрит же… никогда не мог унять свою самоуверенность. Она вела его по извилистой дороге, и в густом тумане Рэйтан не мог разглядеть ее конца.       — Я тебя понял, — вдруг поджал губы Амрит, будто вмиг растеряв весь интерес к беседе. Лениво взмахнув рукой, он поднялся со скамьи и принялся что-то выискивать взглядом в конце двора. — Раз не хочешь вести беседу, хотя бы найди Шехара, пусть отнесет пурану обратно в библиотеку.       Он скучающе обошел Рэйтана и побрел дальше. Но Рэйтан не сдвинулся с места.       За годы пусть и обрывчатого, но все еще общения их энергии были знакомы друг другу достаточно, чтобы ощущать едва уловимое присутствие друг друга на приличном расстоянии. Равно как и то, что разговор не был окончен.       Амрит замер. Рэйтан всматривался в его твердую осанку и утонченную спину. Одну руку Амрит привычно держал согнутой в локте. Рэйтан давно догадался, что так он помогал себе концентрироваться… Что-то вроде янтры, но человеческой.       Амрит к нему развернулся. В светло-бирюзовых глазах вновь что-то сверкнуло, и красиво очерченные губы в очередной раз искривились, изобразив на редкость недоброжелательную ухмылку.       Человеческой.       Верно.       Рэйтан слишком долго пробыл среди людей.       — Что-то еще? — спросил Амрит.       — Ваша связь досталась и тебе, и Амале случайно, — ровным голосом произнес Рэйтан. — Поэтому, используя Амалу в ритуале, ты не гарантируешь себе милость богини.       Амрит вздернул голову, но в его движении внезапно оказалось слишком много не свойственной ему порывистости.       — Ты сам не ближе к богине, чем я. Откуда тебе знать? — не слишком уверенно хмыкнул он. — Все предопределено, Рэйтан, Дхарма незыблема. Есть Порядок, который скреплен договором и который не вправе менять даже земное воплощение, — Амрит замялся, будто ему было неловко произносить имя дэвы, — Шивы.       Рэйтан молчал.       — И зачем… — продолжив, снова на мгновение запнулся Амрит. — Зачем ты мне все это говоришь?       — Ты слишком самоуверен, Амрит, — только покачал головой Рэйтан. — Кали этого не оценит. Я чувствую, что она милостива к Амале, но не уверен насчет тебя.       — Я слушаю только богиню, — неожиданно, казалось, даже для себя самого повысил голос Амрит. Опомнившись, он на секунду потупил взгляд и взял себя в руки. Заговорил уже тише: — Посмотри вокруг. Воры, лжецы и лицемеры, убийцы… Чужаки. Кали-юга идет полным ходом. Если я могу увидеть приход богини-сокрушительницы демонов, пасть перед ней и ее силой, почему бы мне этого не сделать? Я хочу очистить землю от грязи, как очистила ее Кали. Все, кто не давал процветать моему народу, сгорят заживо. В первую очередь такие, — скривился в пренебрежении Амрит, — как тот дипломат. Я выжгу их огнем Великой Матери.       Рэйтан приоткрыл рот, чтобы возразить, но вовремя себя одернул.       Что он собирался ответить?       Что тщеславие и погубит Амрита? Что дэви не оценит поданные им жертвы, когда его душа спесива?       Однако… разве Амрит послушает? От того почти невинного юноши, каким он был годы назад, ничего не осталось. Перед Рэйтаном стоял молодой мужчина, к сожалению, поддавшийся пагубному влиянию своей семьи. Кали не была милостива к слепцам, а Амрит не видел опасности, что в первую очередь воцарилась в его душе. Та передавалась и усиливалась от деда Амрита к отцу, от отца к сыну.       Порой… порой Амрит не видел очень многого.       Рэйтан и вправду не понимал, что сказать Амриту. Но все же сказал:       — Огонь Кали — это ее лицо, верно. Но помни, что его сотворил Шива.       От неожиданности Амрит не нашел что ответить. Его кадык дернулся, сам он будто сморгнул секундное наваждение. Рэйтан все так же стоял на довольно большом от него расстоянии, но чувствовал, как Амрита обуяла секундная оторопь. Их энергии… Впрочем, нет, полагаться на ничем не подкрепленные предположения Рэйтан не смел. Он знал лишь то, что энергия Амрита была хорошо ему знакома, об обратном мог только догадываться.       Иногда Рэйтана преследовал фантомный запах шоколада и вишни. Вот и сейчас — в нос ударило что-то приторное и вместе с тем терпкое.       Он сделал шаг вперед.       — Ты ничего не знаешь о Порядке, потомок брахманов, — не моргая и не сводя с Амрита глаз, сказал Рэйтан. — И ничего не знаешь о последствиях Вамачары. То, что путь левой руки — не зло, не значит, что он не опасен для жреца. Жреца, взор которого застлали излишняя надменность и самоуверенность.       В светло-бирюзовых радужках остро вспыхнул гнев.       Рэйтан говорил только правду. Порой он мог утаивать ее, однако не позволял себе лгать. И он не собирался делать исключение для Амрита. Злость копилась в его роду поколениями, и на долю Амрита выпало вобрать в себя ее апогей. Он возомнил себя вершителем судеб. Забыл, что те в могучих руках Варуна и Дхармараджа.       — Я не просто «потомок» брахманов, — тем временем поморщился Амрит. Он больше не повышал голос, но спокойствие и пусть деланное, но все же превосходство к нему не вернулись. Впрочем, ярость ему шла. Она лишь подчеркивала твердость его внутреннего стержня, оттеняла смуглую кожу и искривленные в презрении аккуратные губы. — Я и есть брахман. Я притворюсь, что не слышал твоих последних слов, Рэйтан… Похоже, ты забыл, что я не поклоняюсь ни одной из ипостасей Шивы, в особенности тебе.       Рэйтан внимательно следил за изменениями на лице Амрита. Все тот же гнев, неуемная спесь, тьма, оплетавшая его с каждым ритуалом… Тьма, с которой он обращался недостаточно внимательно.       Несогласие. Обида. Горечь. Там, на самом дне зрачков — однако третий глаз Рэйтана видел.       Его будто окатило ледяной водой из Радха-кунда.       Третий глаз?       Несмотря на секундное замешательство, внешне Рэйтан остался непоколебим. По крайней мере Амрит ничего не заметил и лишь озлобленно усмехнулся чему-то своему.       — А ведь раньше я мог терпеть твои нравоучения, — сверкнул светло-бирюзовыми глазами он. — Зачем ты мне все это говоришь? Какую цель преследуешь? Я поступаю так, как считаю нужным, и, пока это вписывается в Порядок, богиня принимает мои дары.       Но Рэйтан почти не слушал Амрита — следил, как перекатывалась по телу того едва уловимая энергия. Раньше Рэйтан мог почувствовать ее только вокруг Амрита, легкую, как шелковая дупатта, все с тем же ароматом шоколада и вишни… Теперь он ощущал, как она оплетала каждую чакру.       Это не было хорошим знаком. По крайней мере для Амрита.       — Вспомни уже о договоре, — с жеманным равнодушием отчеканил тот. — Ты же сам говорил, что исчезнешь, если не будешь его соблюдать.       Рэйтан прикрыл глаза.       Все три глаза.       — Ты еще ничего не знаешь, — точно мантру, повторил он. Сдерживая смутно знакомые ощущения, замотал головой. — Ни о договоре, ни о Порядке.       — Я изучил достаточно и знаю, чего хочу, — процедил Амрит. — А если хочу — то непременно добьюсь.       Рэйтану показалось, что, несмотря на уверенность в голосе Амрита, под конец тот слегка дрогнул. В его глазах молниеносно взметнулось что-то эфемерное, подобное ночной тени. Но Рэйтан не успел ее поймать — да и было слишком поздно.       Он не мог видеть, но ощущал, знал и помнил — как его белки сверкнули смесью белого и глубокого, темного синего. Спустя сотни сотен лет он чувствовал небывалую полноту сознания… Крупицы не шакти — а вечного, незыблемого, начального организма. Из него все выстроилось, им все переплелось. В начале миров в нем перекатывалась шакти, без него не существовало ничего.       Амрит резко замолчал.       Разумеется, он тоже ощутил эти изменения. Так или иначе, ощутил весь мир.       — Рэйтан?.. — нахмурился Амрит.       А в следующий миг его глаза в ужасе распахнулись, так широко, как Рэйтан никогда не видел.       Его собственные глаза явственно распахнулись следом.       В оглушительной тишине раздалось бесцветное и одновременно непоколебимо-грозное:       — Что есть твое знание перед моим? Что есть твои годы перед моими тысячелетиями? Что есть твоя суть перед моей, перед изначальным мирозданием?       Поднялся ветер. У него не было определенного источника, казалось, он веял отовсюду. От замешательства, понимания и вместе с тем непринятия лицо Амрита замерло в неприкрытом оцепенении. Рэйтан не был в состоянии сдержать подобную силу.       — Твоя душа омрачена, как не подобает душе брахмана! — лился ледяной голос. — Покорись мне, человек, или застрянешь душой своей в безвременье, в вечных муках! Где нет времени — нет им конца!       И мир, сдаваясь под немыслимым напором, задрожал.       Рэйтан ощущал, как неумолимо отдалялся и одновременно наполнялся сутью. Как Рита-Шива отдалялся следом. Один из векторов, один из аспектов и один из аватаров великого дэва, созидателя и разрушителя, с каждой крупицей времени становился ничтожно мал перед тысячью именами и векторами, собранными воедино. Они были недостижимы и в то же время всепроникающи. Они пронизывали весь мир, они были столпами первородного огня и недвижимым сосудом вселенной. Без Ади Пуруша мир не сотворился бы и без него не исчез. Он был его началом и концом.       Рэйтан был лишь молчаливым наблюдателем, который с ужасом и благоговением взирал на то, как расслаивался мир вокруг, как задний двор храма превращался в первозданную пустоту, в которой, рассеянные, замерли неподвижные, лишенные шакти частички Шивы. От Рэйтана исходил белый свет — сосредоточение всех цветов вселенной — и синий свет — цвет космоса, созидательной и разрушительной силы. Великий дэва был вхож в его тело и одновременно там не помещался. Раскинув четыре в разные стороны руки, Шива держал на шее царя змей Васуки.       В пустоте царил ужасный грохот. И имя ему было — топот ног Шивы.       — Я сотворил Порядок, и я его поддерживаю, — звенел непостижимый голос. — Я дал себе слово, и я его держу. Этого же слова достаточно, дабы обернуть все в хаос. Я — неподвижная суть, Ади Пуруша!       Рэйтан одновременно видел земной мир и нет. Сквозь тонкую пелену, непреодолимую для человека черту он смог разглядеть лицо Амрита, застывшее в ужасе… Амрит увидел, потому что ему позволил Шива.       — Я сотворил Порядок, и Порядок таков, — пробасил Шива. — Есть четыре юги, у каждой — свой дэва. Из меня творится первоначальный мир, и наступает Сатья-юга. И господствую в ней я. Мой дух и тело преображаются; ведомый шакти, я расширяю мироздание. И наступает Трета-юга. И господствует в ней Брахма. Он довершает начатое, достраивает известный тебе мир. И наступает Двапара-юга. И господствует в ней Вишну. Он поддерживает достроенное, не давая распасться. И наступает Кали-юга. И господствует в ней Шакти, Кали. И смывает она грязь, руша недостойное. И заканчивается кальпа. И наступаю я. А наступив на мир, я разрушаю его!       Рэйтану захотелось закрыть уши — настолько громогласен был Шива. Но собственные руки были Рэйтану неподвластны. Шива вознес их к пустоте космоса, добавив к ним еще одну пару, и каждой руке выделил свою позу. Танец не начался, пока руки не пришли в единственно верное движение… Однако ноги Шивы уже двигались — и мироздание содрогалось.       — В Кали-югу господствует дэви Кали. Мой Рудра-тандава слабее ее Кали-тандавы, но, даже разрушив мир, она добьется лишь его воскрешения. Энергия шакти, энергия моей Парвати, снова соберется у моего тела, и вновь грянет Сатья-юга. Ибо я — истинный разрушитель этого мира. Я создал Порядок — и я его уничтожу. И разрушение Порядка — тоже Порядок! Я поддерживаю мир лишь с тем, чтобы его разрушить! Это и есть договор!       Правая нижняя рука Шивы поднялась на уровень груди. Сцепив между собой большой и указательный палец, он выставил ладонь перпендикулярно своему внутреннему огненному свету. Змей Васуки на шее Шивы поднял голову, капюшон змея раскрылся. Олицетворение духа Шивы, он пробудился и загорелся ярким пламенем.       Рэйтан все-таки смог зашевелить головой, прежде чем осознал: это была лишь его голова. Голова Рита-Шивы. Остальные лица — сотни, тысячи лиц других векторов Шивы — сменяли друг друга на лике цвета необъятного космоса с устрашающей скоростью.       Вторая рука Шивы также поднялась. Высоко над головой, локтем и ладонью перпендикулярно космосу… Змей Васуки зашипел, его шипение слилось с грохотом мира.       Рэйтана объяла всепоглощающая мощь, и вместе с тем — ужас. Он пытался разглядеть земной мир, но тот становился практически неосязаем, настолько далек, что долететь до него не смог бы даже крылатый Брахма. Вдруг Рэйтан ощутил… энергию, запах. Слишком хорошо знакомый, чтобы ему почудилось, и одновременно неожиданный здесь, посреди зарождающегося танца Рудра-тандава.       Шоколад и вишня.       Сознание Рэйтана вспыхнуло, точно первородное пламя.       И он услышал, как его звали. Услышал, как ему читали мантру. Чужая энергия просачивалась в него, но слишком медленно. Шива поднял третью руку — затрещал космический свод.       Сознание Рэйтана горело, плавилось, точно в кузнице Агни. Он думал, как остановить разрушение мира. Шива не был властен над временем, царицей времени была Кали. Шива не мог обогнать кали-югу, чтобы раздавить мир, и все же он зачем-то начинал свой танец. Это противоречило не только всему, что знали самые просвещенные брахманы, но и всему, что знал сам Рэйтан. Он, Рита-Шива, хранил порядок — но через него Шива его и разрушал.       Разве равновесие могло быть нарушено таким образом?       Подобно тому, как тантра являлась беседой Шивы и Шакти, вселенная являлась беседой их мужского и женского начала. Шива был властен над безвременьем, Шакти — над временем. Шива был властен над телом, Шакти — над энергией.       Энергия не могла появиться вне тела, тело не могло преобразиться вне энергии.       Рэйтан помнил, как это называли люди…       Противоречие.       Парадокс.       Четвертая рука Шивы поднялась, но ладонь не встала перпендикулярно космосу. Рэйтан вновь ощущал энергию… Такую явственную, открытую, что сомневаться не приходилось: связь была обоюдной.       Он подумал об этом — и все затихло.       Третий глаз Шивы закрылся, тысяча векторов разлетелась по миру космоса, в то время как последний вернулся в мир земли. Рэйтан открыл глаза. На этот раз — два.       Все вокруг было прежним. Задний двор храма Кали, каменная дорожка, скамья, позади которой высился изящный куст роз. Покоящаяся на скамье шактистская пурана с белоснежными музейными перчатками.       И Амрит. Стоя на коленях, он опирался на обе ладони, тяжело дыша. Не глядя на Рэйтана. Секунда, пять, десять — лишь когда Амрит удостоверился, что все стихло, он поднял на него взгляд.       В светло-бирюзовой радужке эмоции сменяли друг друга в калейдоскопе, подобному смене лиц и имен Шивы.       Рэйтан приблизился к Амриту. Сердце — которого не было ни у одного вектора Шивы, но которое, по земным законам, билось в очеловеченном аватаре Рита-Шивы, — на ничтожное мгновение жалобно сжалось. Рэйтан присел напротив Амрита и успокаивающе коснулся рукава его шервани кончиками пальцев. Амрит от этого прикосновения точно одеревенел. Будто боясь лишний раз пошевелиться, молча вглядывался в лицо Рэйтана.       Надеялся не увидеть там других, мелькающих, лиц?..       — Амрит.       Амрит хмурился.       — Я не хотел, — отвел взгляд, слегка поморщившись, Рэйтан.       — Ты — его часть… Если не хотел ты, то почему хотел он? — хрипло усмехнулся Амрит.       Рэйтан вновь посмотрел на него. Решив подать ему пример, он поднялся с земли и как ни в чем не бывало сложил руки перед собой. Он знал Амрита. Знал, что тот не будет валяться у него в ногах дольше, чем это позволят его стержень и гордость, даже если его будет обуревать непреодолимый страх.       И Рэйтан не ошибся.       Отряхнувшись, Амрит встал в полный рост, напротив него, и стрельнул в него внимательным взглядом. Рэйтан видел, как его била мелкая дрожь. Как Амрит ни старался делать подношения Кали, она еще ни разу не являлась к нему в своей истинной ипостаси. Шива был первым дэва, которого лицезрел Амрит.       Рэйтану хотелось, чтобы он же был последним.       — Он может слышать меня, — тихо произнес Рэйтан. — Даже когда мои мысли не адресованы к нему. Наша связь нерушима, каждый вектор имеет свое направление. Это направление — к Шиве.       — Так значит, ты хочешь, чтобы я тебе поклонялся?       Лицо Амрита исказила кривая, смазанная пережитым страхом ухмылка. Его темные волосы были растрепаны, на смуглой коже выступали едва заметные капли пота, а аккуратные контуры губ слегка подрагивали.       — Это не то, чего я хочу, — покачал головой Рэйтан.       — Но он хочет.       — Он внял моей просьбе. Я хочу, чтобы ты услышал меня.       Брови Амрита несколько неверяще приподнялись.       — Он назвал меня жалким человеком и пригрозил душевными страданиями в безвременье, — все продолжал он. Голос его зазвучал пространно. — Прямо как… случается со бхутами. Навечно запертые Калидасой после ритуала, они обречены страдать вдали от Великой Матери Шакти. Она не может прекратить их боль, не может проявить милость.       — Таков Порядок, — ответил Рэйтан. — Но она принимает их в жертву, а значит, и их наказание.       Амрит, соглашаясь, кивнул. Его по-прежнему многое тревожило: Рэйтан ощущал колебания его энергии, пусть и не так сильно, как при открытом третьем глазе Шивы. Вишня с шоколадом… Аромат витал вокруг, против воли оседал в легких.       — Я… почувствовал тебя в нем, — вдруг задумался Амрит. Его пронзительный взгляд цепко ухватился за лицо Рэйтана, сосредоточенно что-то там выискивая. — Среди пяти лиц и тысячи имен Шивы. Ты пахнешь жасмином и благовониями. Странно.       — Разве ты не чувствовал раньше?       — Чувствовал… Но не так.       Рэйтану захотелось улыбнуться.       — Амрит, прошу, выслушай, — выждав несколько мгновений, заговорил он. — Я не собираюсь препятствовать тебе, это противоречит воле Шивы и возложенным на меня обязанностям. Я лишь хочу, чтобы ты не забывал заглядывать себе в душу. Шакти и Темная Мать Кали прекрасна и устрашающа, милостива и жестокосердна… Я ощутил любовь Шивы к ней, такую же естественную, как любовь земли к небесам. В тебе есть сила, однако не позволяй ей затмевать твое сознание. Кали не пощадит тебя, сколько даров ей ни поднеси.       — Хочешь сказать, из-за одного меня она разрушит этот мир?       В голосе Амрита читалась неприкрытая ирония, даже некое подобие издевки. Рэйтан позволил себе приподнять уголки губ в полуулыбке.       — Ты знаешь, почему Шива так сделал.       — Верно, — задумался Амрит. — Связь дэва и его аватара, вектора… По воле дэва аватар может испариться, но и дэва может прислушаться к воле аватара. Шива принимает решение, единое для тысячи его лиц и ипостасей. Даже если в тебе не было бури, Шива настолько могуч, что поднял ее.       Рэйтан снисходительно глядел на Амрита.       — И все же… — Амрит прищурился, а в светло-бирюзовых глазах неожиданно сверкнуло что-то легкое, смешливое. — Он припугнул меня, только и всего. Он не мог сдвинуть время без Матери Времени. А ты… был взвинчен.       Рэйтан непонимающе повел головой.       — Взвинчен?       — Когда заявился ко мне под предлогом беспокойства за Амалу.       — Амала связана с Кали. Я всегда буду привязан к Кали, ее прекрасное лицо — творение Шивы, а вся она — олицетворение его божественной любви.       Амрит поджал губы. И, словно отмахнувшись, бросил:       — Знаю. В ней гораздо меньше человеческого и больше от дэви…       — Это имеет значение? — нахмурился Рэйтан.       Хмыкнув, Амрит пожал плечами.       Его энергия чуть ли не сбивала Рэйтана с ног. Прежде он подобного не улавливал. Будто измученная заточением и наконец выпущенная из темницы души, она с облегчением оплетала его стан, зазывала к себе. Рэйтан внимательно разглядывал Амрита. Его волосы, кожу, очертания губ, ровную линию носа и замершие в странном смятении глаза. Что-то было в нем — по-прежнему заносчивое, надменное, озлобленное, но вместе с тем смягчившееся. Его утонченная мужественность вызывала в Рэйтане едва ощутимый трепет и желание покровительствовать.       Рэйтан был одним из тысячи аватаров Шивы. И далеко не каждый аватар Шивы встречал аватар Шакти. На земле не было никого подобного Рэйтану…       — Я и сам слишком долго пробыл среди людей, — меланхолично заметил он. — Вряд ли моя природа столь отлична от вашей. Все циклично и все претерпевает изменения.       Он… потянулся к энергии Амрита. Та притягивала его, равно как немного хищная, опасная по людским меркам красота Амрита притягивала его взгляд. Однако Рэйтану страшиться было нечего. Как тяга к богине, к ее динамическому, женскому началу взращивала в Амрите решимость, готовность к жертвам, так, Рэйтан был уверен, спокойное, статичное мужское начало могло окунуть душу Амрита в спасительные воды. Рэйтан был готов поделиться с Амритом своим началом. Впервые за сотни лет ему не было жаль.       Он осторожно прикоснулся к его шее. Следил за тем, как взгляд Амрита стремительно менялся, как оттуда уходили последние остатки колкости, насмешки, глумления, сменяясь чем-то удивленным и даже светлым, наподобие бирюзового леса в глубинах Вайкунтхи. Губы Амрита, и вправду цвета вишни, приоткрылись… Рэйтан невесомо приник к ним, закрывая им обоим — он знал — глаза.       Он открыл свои, когда ладони Амрита легли ему на шею. Став невольным свидетелем десятков его ритуальных слияний, Рэйтан не мог представить, что вне тайных практик Амрит мог покориться его нежности. Однако это происходило. Рэйтан погладил Амрита по волосам, наслаждаясь их мягкостью.       Амрит довольно быстро нащупал золотое ожерелье с полумесяцем у Рэйтана на шее. А, открыв глаза, нахмурился, увидев в его волосах тику. Рэйтан подождал, пока Амрит целиком рассмотрит его переменившийся образ, и сдержанно улыбнулся:       — Оглянись.       Они были в его владениях.       Амрит был достаточно силен духовно, чтобы Рэйтан смог перенести его. И все же он удивился, насколько легко ему удалось. Дабы уговорить все еще сопротивлявшееся спустя недели среди видений, воинственное по своему духу сознание Амалы, ему потребовалось куда больше сил. Возможно, Амрит просто доверял ему.       — Безвременье пустоши. Тамас-Витала, — смотрел вдаль Амрит.       Рэйтан кивнул, не будучи уверенным, что Амрит заметил это. Проследовав к своему ложу, Рэйтан поднялся по ступеням и расслабленно уселся, откинув спину на узорчатые подушки. Ему здесь нравилось. В отличие от его покосившегося, необжитого дома в Клифтаграми, в аскетичной Тамас-Витале он чувствовал покой и, в самом деле, отдыхал от неустанного бега времени.       Потерянные души, что находились в его владении… Их говор, прямо как человеческий, калькуттский, не стихал даже отсюда.       Рэйтан упустил момент, когда Амрит уселся рядом с ним и принялся разглядывать. И когда в его глазах опять оказалось намешано озорство с коварством.       — Так значит, ты был настолько зол на меня, что случайно воззвал к Шиве.       Рэйтан молча изучал Амрита взглядом.       — И, — продолжил тот, — приревновал меня.       — Приревновал? — удивился Рэйтан.       Амрит довольно ухмыльнулся. Рэйтан не сдержался и снисходительно улыбнулся в ответ.       Амрит был действительно сильным жрецом. Жестоким, как того и требовали тайные, темные практики левого пути, и безжалостным к своим жертвам. Однако Рэйтан провел на земле не одну тысячу лет, и сейчас он видел перед собой лишь молодого мужчину, пусть и с коварным, зачастую недобрым блеском в глазах. При желании Рэйтан мог прочитать Амрита как открытую книгу, однако он неспешно, с легким интересом следил за тем, как пальцы Амрита почти невинно скользили по его бедру, прикрытому белым дхоти, а затем ткани, обернутой вокруг талии и плеча.       Дыхание Амрита замерло у губ Рэйтана.       — Рита-Шива, — выдохнул Амрит, не прерывая зрительного контакта. — Махадэва Рита-Шива…       Рэйтан молчал.       — Я буду поклоняться тебе.       Смешинки в глазах Амрита безжалостно сверкали, утопали в бирюзовом свечении радужки.       — Мне это не нужно, — ответил Рэйтан, прекрасно зная, что Амрит несерьезен.       — Что тебе нужно?       Рэйтан провел тыльной стороной ладони по его лицу, подмечая, настолько разными казались оттенки их кожи.       Он не знал. Никогда не знал, что ему нужно.       — Если я все же буду поклоняться тебе… — хмыкнул Амрит. — Ты ответишь на один вопрос?       Рэйтан лишь молчаливо поднял бровь.       — Ты единственный аватар Шивы, живущий среди людей. Значит ли это, что ты можешь быть с человеком?..       Рэйтан задумался и опустил веки. Ощутить самого себя, собственную энергию и чакры, когда Амрит находился рядом, не получалось. И тогда, чтобы понять, Рэйтан потянулся к нему… Поцеловал, найдя губы по запаху вишни в шоколаде.       Определенно, что-то в них было.