Родственные узы

      В шестнадцать лет Эндрю окончательно убедился, что, если судьба и существует, то она ненавидит Миньярда. Или что у нее просто отвратительное чувство юмора.       Раньше Эндрю не задумывался, что судьба смилостивится над своим определенно нелюбимым близнецом и подарит ему родственную душу, однако девятнадцатого января в пять часов и двадцать две минуты утра, слетев с кровати от болезненного толчка, распространившегося по всему телу за считанные секунды, Эндрю точно выжег время этого «благословения» на подкорке мозга. Он прижимался щекой к полу в надежде хоть как-то избавиться от сжигающей его боли, но мог лишь впиваться пальцами в дерево, сдирая кожу с подушечек, и беззвучно смеяться от горечи иронии, осевшей на языке. Да, ему дали родственную душу, вот только наградили самым мерзким раскладом — боль при отсутствии прикосновений соулмейта.       Тогда Ники впервые с усыновления дотронулся до него и не получил удар под дых — Эндрю просто не мог сопротивляться, пока ему в глотку пихали белую таблетку и заставляли выпить стакан воды. Плечи подрагивали, губы против воли растягивались в нервную, уничижительную улыбку, но Миньярд не сказал ни слова — дождался, пока специальное обезболивающее хоть немного подействует, и залез на свою кровать. Это все, на что Эндрю был способен девятнадцатого января.       Аарон почувствовал толчок в груди ещё два года назад — а после по всем внутренностям растеклось тепло, потому что они с соулмейтом оба вступили в тот возраст, когда связь начинает действовать. Но более — ничего. Близнец не испытывал боли, поэтому Эндрю смотрел на него волком, с тщательно похороненной в глубине глаз завистью, но вместе с тем радовался, что больше Аарон страдать не будет. Ники лишь сочувствующе качал головой каждый раз, когда выдавал Эндрю его дозу, и закидывался убивающим печень обезболивающим сам.       Возможно, вся эта чертовщина с родственными душами — попытка сжить со свету как можно больше народу. Эндрю Джозеф Миньярд, честно говоря, готов был избавиться от своей судьбы, лишь бы хоть на день перестать ощущать боль. Он снова терял контроль над тем, что происходит с его телом, и хоть немного исправлять это могли лишь таблетки — самая ненавистная вещь еще с детства.       Да, судьба любит шутить. Вот только Эндрю не любил, когда его ставят в безвыходное положение — и он пообещал самому себе, что сделает все, лишь бы его родственная душа ощутила хотя бы половину того, что испытывал он сам с шестнадцатилетия этого самого соулмейта.       Родственные узы для Эндрю — ничто, указка судьбы — пустой звук. Важность имели лишь те, кого он выбрал сам, по собственной воле, заставив заслужить это доверие — и какой-то ублюдок, с которым, возможно, Миньярд никогда не встретится, уж точно не входил в «семью» только из-за невидимой нити, скрепившей их души при рождении.

~*~

      Абраму нравилось его второе имя хотя бы тем, что оно оставалось неизменным все время их побега. Мама часто прибегала именно к нему — сама иной раз могла забыть, как именно назвала сына на новом месте. Но в шестнадцать лет — в настоящий день рождения — она впервые за много лет обратилась к Абраму настоящим именем. Схватила за плечи, развернула к себе лицом и вгляделась в скрытые зелеными линзами глаза. Будто хотела выпытать все тайны, узнать самые сокровенные мысли:       — Тебе больно, Натаниэль?       Выдох получился нервный, прерывистый — мама беспокоилась. Она внимательно следила за мимикой ребенка, которого научила искусно лгать в совсем юном возрасте, и боялась эту самую ложь увидеть. Однако Абрам никогда не врал ей — вот и сейчас, нацепив на лицо невеселую улыбку, чтобы выражение лица хотя бы немного смягчилось, он покачал головой:       — Нет, мам. Ничего не болит.       Он радовался тому, что не придется страдать еще и из-за родственной души. Но вместе с желанием выжить под ложечкой скреблось сочувствие — кто-то будет страдать из-за Абрама, пока до него не доберется отец. Но он знал — страдать этому человеку недолго — максимум, еще пару лет. Абрам не питал особой надежды на долгую жизнь, он не верил, что сможет встретиться со своим соулмейтом. Но зато теперь знал, что его смерть будет не совсем бесполезна — вытерпеть издевательства отца ради того, чтобы где-то там, возможно, на другом континенте, его родственная душа перестала испытывать боль.       — Хорошо, хорошо, — мама хлопнула Абрама по щекам — несильно, так, чтобы убедиться, что он настоящий, — и поднялась. — Нам обоим повезло, что больно родственным душам. Было бы проблематично добывать обезболивающее на постоянной основе.       Абрам вновь тускло улыбнулся, чувствуя, как жжет глаза. Конечно, мама думала только о выживании. Ей было плевать, сколько людей пострадает, пока они убегают. Абрам должен был мыслить так же — плевать на всё и всех, есть только их жизни на чаше весов. Но было сложно научиться такому цинизму, особенно от осознания того, что его человек где-то там страдает.       Когда мама лишала кого-то жизни, Абрам думал — страдал ли этот смертник от боли или нет. Когда на его собственных руках стыла кровь одного из преследователей, Абрам мог лишь радоваться, что не оказался на его месте, с ножом под ребром. С течением времени смысл родственных уз начал меркнуть для потерянного мальчишки, желающего прожить еще один лишний год. Он содрогался в ванной не от того, что убил чьего-то соулмейта, обрекая невинного человека на одиночество, а от понимания, что выжил сам. Смывал с рук кровь, выскабливал ее из-под ногтей — и тихо смеялся, осознавая, что в этот день его собственная родственная душа не избавится от постоянной боли.       Уже на пляже в Сиэтле, смотря на горящую машину, Абрам не сдерживал истерическую улыбку. Слез не было — только знание, что отец в курсе, что мама мертва, потому что больше он не испытывает боли от их связи. И было искренне жаль, что больше мама не сможет причинять Натану боль одним своим существованием. В тот день Абрам, тщательно препарируя свое настоящее имя, чтобы стать Н и л о м, понял, что для него соулмейт — никто. И он впервые обрадовался, что судьба не обременила его дополнительной болью.

~*~

      Джостен был соткан из лжи — тщательно продуманной, но неидеальной. Эндрю понадобилось совсем немного времени, чтобы осознать, что всю команду хотят обвести вокруг пальца.       Дешевая краска для волос, легшая отвратительными пятнами, но, стоит отдать должное, скрывшая истинный цвет волос. Линзы, которые просматривались, если заглянуть Нилу в лицо и обратить внимание на небольшой участок голубизны под зрачком. Для того, чтобы увидеть их, Эндрю было достаточно лишь приподнять голову после очередной ссоры. В такие периоды Нил забывал об осторожности, склонялся к Миньярду под выгодным углом и каждый раз подтверждал догадку об истинном цвете глаз. Голубые. Наверное, красивые.       Прикасаться к этому комку лжи не было никакого желания — Эндрю казалось, что он сам станет таким же бегунком и зайцем. Джостен и сам не стремился сближаться не то, что с Миньярдом — от любого более дружелюбного существа он тоже старался держаться подальше.       Опасность       Опасностьопасностьопасность — набатом било в голове после первой встречи. Эндрю не мог отделаться от этого, он не мог поверить в россказни Нила Джостена — иногда Миньярду казалось, что даже этого чертового имени не существует. Что весь этот человек — галлюцинация, мираж. Результат смешивания наркотиков и привычного обезболивающего — и эти домыслы подкрепил переход Воронов в их дивизион. Эндрю должен был вывести сотканного из лжи человека на чистую воду.       И поездка в Колумбию, наверное, стала отправной точкой.       Эндрю не сдержал широкую, наркотическую улыбку от вида ошарашенного пониманием Нила. Он с кошачьей грацией поднялся, чтобы предотвратить вполне вероятный побег — зарылся в жесткие, сожженные хреновой краской волосы, и силком посадил Джостена на место. Тот хрипло выдохнул и, кажется, разучился дышать на какие-то секунды. Эндрю заставил его запрокинуть голову сильным рывком и только спустя несколько мгновений заметил, что что-то поменялось. Нил в его руках задрожал, вцепился в одежду, стараясь вырваться из крепкой хватки, а Миньярд замер. От кончиков пальцев разлилось непривычное тепло, забравшее с собой всю многолетнюю боль и вернувшее такое желанное успокоение. Во взгляде прорезалось осознание — Эндрю уставился содрогавшемуся Нилу в глаза и растянул губы в ядовитую ухмылку. Свободная рука начала подрагивать.       — Правда, бегунок. Я отпущу тебя, получив то, что желаю, — зашипел он Джостену в самое ухо, стараясь не признаваться даже самому себе, что не хотел разжимать пальцы прямо сейчас. Ни одно обезболивающее не приносило такую пустоту. Ни одно обезболивающее не позволяло выдохнуть с облегчением — даже после самого сильного кости слегка ломило от тупой, непрерывной боли. Нил сработал лучше любых таблеток — и сейчас было плевать, насколько сильно мучается он сам. Он опасен. Он может причинить вред семье. Из-за него могут причинить вред семье — поэтому его страдания стали рычагом давления.       — Пошел нахуй, ублюдок, — зашипел Нил, чувствуя тошноту. Его трясло. Хотелось содрать кожу, вытащить каждую горящую мышцу, лишь бы избавиться от адских ощущений. Он вцепился пальцами в запястье Эндрю с целью отодрать ладонь, но по руке прошелся болевой импульс, от которого хотелось содрогнуться. Секундой позже перед глазами возникло беспокойное, но решительное лицо Ники — он вгляделся в глаза, поджал губы и кивнул Эндрю. Нил вскинул горящую ногу с целью пнуть Хэммика в живот, слишком уж поза соблазняла, но внезапно его стул опрокинули на пол. Голову прикрыть не успел — ослепленный внезапным облегчением, Джостен потерялся в пространстве на миг, но этого было достаточно, чтобы шибануться затылком об кафель. Но больше не было хватки Эндрю, заставляющей сгибаться пополам от боли — и Нил смог вскочить. Повело в сторону — «пыль» действовала отлично, однако он смог ударить одного из близнецов по подбородку — судя по тому, что организм никак не отреагировал, это был Аарон.       Ники схватил Нила за руку и поволок черт знает куда. Сил сопротивляться не было — теперь они уходили на то, чтобы не споткнуться и не расшибить еще и нос.       — Отпусти меня, блять, пока я не прикончил тебя! — зашипел Джостен уже около танцпола, куда его и затащили. Хэммик проигнорировал просьбу — знал ведь, что сейчас Нил беспомощнее котенка. — Клянусь, мразь, я превращу вашу жизнь в ад!       — Мы живем с Эндрю, — Ники крепко сжал плечи Нила, когда смог развернуть его к себе, и завистливо, расслабленно засмеялся. Подобные угрозы не пугали — и небезосновательно. Хэммик смаковал на языке еще одну порцию «пыли», которой планировал накачать Джостена — и Эндрю определенно не стоит знать способ передачи наркоты. Ники приблизился к лицу Нила и выдохнул следующую фразу чуть ли не в губы: — Ты ничего не сделаешь, пока есть он.       Однако Хэммик не успел совершить задуманное — Миньярд налетел на Нила разъяренно, вытолкнул из толпы и вжал в ближайшую стену. Снова облегчение, снова корчащийся от боли Джостен — но теперь это волновало в последнюю очередь.       — Не смей причинять боль моей семье, — зарычал Эндрю, смотря в блестящие от наркотиков и вызова глаза Нила. Он расхохотался, вжавшись пострадавшим затылком в стену, и вцепился в ворот черной футболки. Боль толчками распространялась по телу, отрезвляла и позволяла хоть немного контролировать себя и свою речь. Мысли путались, в горле пересохло, но Нил смог ухмыльнуться и выдохнуть:       — А то что? Не отпустишь? Потешься облегчением, Миньярд, но не думай, что я позволю этому повториться.       Эндрю выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и сильнее вдавил предплечье в обнаженную шею Нила.       — Я не расстроюсь, если ты сдохнешь, чего не скажешь о Кевине. Из-за этого придурка ты еще дышишь, — выплюнул близнец недовольно. — Откуда у тебя столько денег? Что ты, блять, скрываешь, оборванец?       — Повторюсь, — рыкнул Нил. — Иди нахуй. Я уже все сказал — так что засунь свою паранойю в задницу и отвали от меня!       Да, было больно. Чертовски больно. Но Джостен за свою жизнь уже привык к этому — и Эндрю не сможет использовать их связь как рычаг давления для получения информации. Сейчас «пыль» слегка притупляла ощущения и вместе с этим мешала трезво рассуждать, но Нил знал точно — надо что-то делать с тем, что он находится в сознании под наркотой.       — Я могу избавиться от тебя, Джостен, — Эндрю растянул губы в мерзкой улыбке и второй рукой схватил его за запястье. Было тошно от осознания того, что сейчас он поступает с Нилом так же, как поступали с ним — касается против воли, лишает контроля над телом. Однако благополучие семьи стояло намного выше, чем собственные триггеры или проблемы Нила. Пока Эндрю не убедится в том, что с Джостеном безопасно, он пойдет на все. — Сколько боли может выдержать человек?       Нил сжал зубы, чтобы подавить выкрик. Глаза начал жечь от подступающих слез — от второго соприкосновения стало еще тяжелее, будто в него снова выстрелили. Но не один раз, а два или три подряд. Паника подступила незаметно — и в следующий миг он уже глотал воздух в бесполезной попытке сделать вдох.       Больбольболь       Извечная спутница даже без связи родственных душ.       Неожиданно музыка стала слишком оглушительной — как будто кровь бьет по вискам, пока Нил и мама в страхе прячутся от преследователей. Не вздохнуть слишком сильно — иначе найдут и убьют или доставят к отцу.       Пропал клуб, пропал озадаченный, уже не разъяренный Эндрю — осталась только боль. Перед глазами возникла ухмылка отца — кровожадная, жестокая, предвкушающая.       «Вот ты где, Младший!» — расхохотался он. — «Я устал за вами бегать. Пойдем домой».       …       — Эндрю, вот вы где! — Ники ошарашенно смотрел на Нила, совершенно потерявшего связь с реальностью. Миньярд уже не прикасался к нему, позволил безвольно осесть на пол и тонуть в приступе паники. — Пойдем домой, ему совсем плохо!       Эндрю с прищуром наблюдал за тем, как Нил борется с самим собой, но в сторону отошел, позволяя ребятам поднять почти безвольную тушу и выволочь его на улицу. Аарон хмурился и сейчас больше напоминал врача, а не полудурка.       — Интересно, — негромко произнес Эндрю, наблюдая за тем, как Аарон пытается заземлить Нила. Ники возмущенно поднял брови, а Кевин молчать не стал:       — О да, доводить моего новенького до панички — очень интересно!       — Нашего новенького, — буркнул Ники и помог Аарону поставить Нила на ноги. Тот озирался по сторонам с откровенным непониманием, его трясло, а пальцы ощупывали шею. Но, кажется, Миньярд смог вернуть Джостена в реальность, потому что во взгляде не было животного ужаса, только дезориентация.       — Идиоты, тащите его в машину! — рявкнул Аарон, вместе с тем отвесив подзатыльник сначала Ники, потом Кевину. От последнего действия он несдержанно поморщился, будто ошпарившись, но не вымолвил ни слова.       Больше Эндрю не выказывал свой интерес к Джостену — но уже на следующее утро, тихо усмехнувшись с того, что этот лживый ублюдок уехал от них автостопом, он осознал, что разгадал еще одну ложь — день рождения Нила вовсе не тридцать первого марта.

~*~

      Честно говоря, Нил думал, что Эндрю будет прикасаться к нему для того, чтобы облегчить боль. Но, видимо, он знал повадки Миньярда слишком плохо — тот избегал касаний, держался в отдалении, а в худшие дни лишь закидывался двумя таблетками обезбола вместо одной. Они вынужденно оказывались рядом лишь три раза — в Колумбии, когда бухой Кевин едва не снес стол, из-за чего пришлось подскакивать и держать всю хрупкую конструкцию; в торговом центре во время толкучки — но даже в плотной толпе Эндрю избежал нежелательных прикосновений, на недоуменный взгляд Нила лишь ухмыльнувшись и подмигнув.       А от третьего раза до сих пор к горлу подступал ком.       Дом Лютера Хэммика, Дрейк и стальная хватка на запястье. Смех Эндрю, сквозящий истерикой и отчаянным неверием — все это отпечаталось в памяти, кажется, до конца жизни.       Нил одернул рукав толстовки и посмотрел на желтеющие синяки — эти оставил Рико во время каникул в Эдгаре Аллане, но Джостен помнил следы от пальцев Эндрю. Он не посмел отцепить его ладонь, пока не приехала скорая. Едва не сгибался от боли, но продолжал сидеть рядом с Эндрю, чтобы забрать его бремя родственных уз и избавить хоть от малой доли того, из-за чего Миньярд страдал.       Оглядываясь назад, Нил мог заявить точно — он готов был хоть каждую ночь оказываться рядом с Эндрю, чтобы тот сжимал руку, не позволяя большего ни себе, ни Джостену, и забирать его боль себе.       Для него их связь не значила безоговорочную нужду находиться рядом — черт, Нил уверен, что Эндрю больше порадуется, если Джостен в один день бесславно помрет, — однако он хотел хоть как-то помочь человеку, позволившему ему оставаться на поле столько, сколько Нил еще проживет. Это было самое малое, что мог дать Джостен Миньярду.       — Ты хоть иногда не думаешь? — скучающий голос разрезал тишину комнаты. Да, таким он стал после того, как Эндрю выписали из Истхевена — лишенный эмоций, безучастный. — Шрамы, Нил. Правда за правду.       Джостен стянул кофту до локтей и позволил рукам повиснуть вдоль тела. Было некомфортно и прохладно — свежи воспоминания от взглядов Жана на шрамы. Хотелось растереть кожу докрасна, лишь бы немного смазать вид на обезображенное тело. Но не дрогнувший Эндрю позволил немного успокоиться и выдохнуть.       — Я хочу дотронуться.       — Кто тебе мешает? — приподняв бровь, уточнил Нил. Эндрю неопределенно повел плечом, невесомо проведя пальцами по следам от утюга.       — В первый раз ты словил паничку. Не горю желанием откачивать. Слишком много мороки.       — Тогда я был под наркотой, — напомнил Джостен и хмыкнул. Потом придвинулся к Миньярду, как бы демонстрируя свою лояльность, но тот успел одернуть ладонь и скользнуть вмиг потемневшими глазами по расслабленному лицу рыжего придурка. Да, теперь рыжий. Снова краска, на этот раз явно более хорошего качества, благодаря чему она легла ровным слоем и перекрыла каштановый ужас полностью.       — Да или нет? — будто давая последний шанс отказаться, спросил Эндрю. Нил выдохнул, но не высказал вспыхнувшего раздражения от этой нерешительности (?) — для Миньярда было слишком ценно личное пространство как свое собственное, так и близких.       — Да.       Пальцы легли на след от утюга, пуская по телу болезненный импульс. Вкупе с травмами это смешалось в единую какофонию, но Нил упорно сжал губы, чтобы не застонать от неприятных ощущений. Как же сильно он ненавидел родственные души прямо сейчас. Хотелось не вздрагивать от чужих прикосновений, хотелось жить без знания того, что его соулмейту больно каждую секунду жизни из-за одного только существования Нила.       — Это оставил отец, когда ему не понравилось, как я сидел во время важной встречи, — на выдохе произнес Джостен, наблюдая за тем, как Эндрю ведет пальцами по коже от следа от утюга к следующему шраму. Длинный порез поперек груди. — Это подарок отцовской шлюхи. Не понравилось, как я выпотрошил собаку.       Миньярд после этих слов остановился на несколько секунд, продолжая держать руку на чужом теле. Нил усмехнулся на эту реакцию.       — Поэтому я не люблю собак, — протянул он задумчиво и освободил одну ладонь от ткани толстовки. Занес ее над запястьем Эндрю, но не тронул, пока не получил немое согласие — короткий кивок и прямой взгляд. Нил положил их руки на дрогнувший живот. Длинный ожог начинался где-то в области ложных ребер и тянулся до резинки штанов. — Дом, в котором мы прятались, подожгли.       Дальше были шрамы от пулевых ранений — всего три штуки. Лола, Лола, Ромеро — чертовы ублюдки, казалось, издевались, а не пытались убить Нила. Следы от ножей, старые укусы стаи собак — еще одна причина, по которой Джостен их ненавидел. Страх, воспоминания о том, как его бросили в вольер и наблюдали за попытками выбраться. Нил медленно водил рукой Эндрю по своему торсу, рассказывая историю шрамов, пока боль не стала невыносимой. Тогда он отстранился и быстро натянул одежду. Миньярд не был против — только задумчивым взглядом сверлил переносицу собеседника, не произнося ни слова.       — Больше не трогай меня, — спустя долгие минуты выдохнул Эндрю и отступил. Нил изумленно приоткрыл рот и по-птичьи наклонил голову.       — Ты отказываешься избавиться от боли хоть на какое-то время? — недоверчиво уточнил Джостен, но ответа не получил. Тогда он усмехнулся. — Совсем идиот?       — Меня выворачивает от твоих прикосновений, — бросил Миньярд, больше не смотря на собеседника. Нил зарылся пальцами в волосы и покачал головой. Лицо все еще было перекошено от издевательского оскала.       — Сделаю вид, что верю. Побуду в твоей шкуре немного. Каково это, общаться со лживым ублюдком?       — Ненавижу тебя, Джостен.       Но Нил лишь отсалютовал Эндрю двумя пальцами, ехидно щурясь.

~*~

      Каждый ребенок знает два способа избавиться от боли, которая связывает его с соулмейтом. Один из них должен либо погибнуть, либо оказаться на грани жизни и смерти.       Эндрю всегда рассматривал худшие варианты развития событий.       Сейчас, сжимая в руках телефон Джостена и сверля отчаянным взглядом обратный отсчет, он надеялся, что боль не исчезнет. Скула горела от синяка, костяшки пальцев уже были сбиты об чужие лица, а одежда безбожно испачкалась — но все это меркло на фоне сумки и клюшки Нила.

Не давай обещаний, которые не можешь исполнить

      Эндрю поднял голову, будто наяву услышав печальный голос Нила. Перед глазами возникла его иррационально нежная улыбка.

      Позволь мне научиться самому защищаться

      В свете солнца Джостен выглядел слишком прекрасно. Эндрю иной раз требовалось много воли, чтобы пресечь попытки прикоснуться к этому дьяволу и обречь его на боль из-за чертовой связи.

      Спасибо. Ты был великолепен

      Захотелось смеяться. На этот раз не из-за наркотиков, а от осознания того, что Нил прощался. Он понимал, что сегодня ему придет конец. Он был готов. Расторгнул сделку, чтобы Эндрю… не чувствовал себя виноватым в его смерти? Гребаный мученик.       Но боль все еще была — толчками распространялась по телу, сосредотачиваясь в груди. Она показывала, что Нил жив. Что Эндрю тоже — не сошел с ума, не погиб от помешательства.       А потом внутри поселилась пустота. Так резко, что Миньярд на секунду забыл, как дышать. Пальцы разжались, а колени подогнулись — и он рухнул на землю, выронив вещи Джостена. Его дрожащие зрачки впились в капли пота на асфальте, а рот приоткрылся в попытке что-то сказать. Закричать. Засмеяться. Или проклясть Нила за то, что… больше не заставляет чувствовать боль.       Эндрю прижал кулак к груди и зажмурился. Потом стиснул толстовку дрожащими пальцами и рванул в сторону, надеясь этим действием вернуть привычные ощущения, чтобы знать, что Нил жив. Было до тошноты легко и спокойно — только виски закололо от беззвучной истерики.       Эндрю Миньярд не верил в то, что достоин счастья. Эндрю Миньярд всегда рассматривал худшие варианты. Поэтому он не поверил, когда Ваймак склонился над ним, прижимая телефон к уху, и сбивчиво рявкнул:       — Едем в Балтимор, черт бы его побрал!

~*~

      Ярость, кажется, хотела сожрать Эндрю с головой. Он злился на все вокруг: на наручники, на Кевина, на Ваймака, на фэбээровцев, но больше всего трясло от вида Нила. Весь избитый, в бинтах, но живой. Хотя Миньярд хотел это исправить — слишком долго он ощущал внутри пустоту и не знал, вызвана она смертью Нила или его непомерной удачей.       Все, что Эндрю смог — опуститься на колени перед Джостеном и дернуть закованной рукой так, чтобы Ваймак прикрыл их от вездесущих агентов. Свободная ладонь зависла в жалких дюймах от лица Нила — Миньярд просто не знал, испытает ли этот придурок еще больше боли в момент прикосновения. Проверять не хотелось, несмотря на свербящее под кожей желание дотронуться до Джостена.       Он не помогал — сверкал своими неприлично голубыми глазищами, смотрел нежно, с затаенной грустью. Не улыбался наверняка только из-за бинтов на лице — и Эндрю был рад, что сейчас не видит его ласкового изгиба губ. Не выдержал бы.       — Да, — наконец, прошептал Нил, видя нерешительность Миньярда. Тот не дрогнул, но, оказывается, его глаза были прикрыты дольше обычного моргания. От прикосновения Нил не пошатнулся, как это бывало раньше — наоборот, он приник к ладони своей искалеченной щекой и зажмурился, очень напоминая котенка. — Прости меня, Дрю.       — Заткнись, — наконец, выдавил Эндрю. Плечи мелко подрагивали. Слишком много эмоций. Слишком яркая надежда вспыхнула в груди — от этого тепла было непривычно и тошно. Он не создан для счастья. — Просто заткнись. Да или нет?       — Да.       Но, целуя Джостена на глазах у всей команды и слыша чем-то заглушенный возглас Элисон, Эндрю допустил короткую мысль о том, что имеет право насладиться тем, кого ненавидит на сто процентов. Насладиться своей родственной душой, такой проблемной, искалеченной, но живой.