Фрагменты

В воспоминаниях остаются фрагменты. Лишь какие-то жалкие частички былого счастья. Он пытается–честно, пытается!– вспомнить. В голове проскальзывает образ в легком темно-зеленом сарафане, с какими-то глупыми пятнышками. Кажется, это белые цветочки вышитые вручную. Она идет, нет, бежит к свету. Зовет его имя,–"Жа-а-ан",–слегка тянет. Голос такой приятный, тихий и... родной. Через мгновение в глазах мерещится улыбка, совсем легкая, одни лишь уголки губ приподняты в немом прощании. Взгляд серых глаз режет, закапывает, обезаруживает. Кожа бы будто чувствует нежное прикосновение холодных пальцев. Такое изящное. Но руки не видно. Жан слышит легкую мелодию, исходящую из уст девицы с русыми волосами. Что-то знакомое. Он бежит к девушке, выкрикивая что-то невнятное, тянется рукой к хлопковым кудрям перевязанными "болотными" лентами. Она поворачивается полубоком с веселой улыбкой, так радостно только от одного ее присутствия. Но и так же тоскливо. Девица шепчет что-то между "куда ты бежишь", "Жан, милый, все хорошо?" и "поможешь мне с ужином?". Жан не может различить ни буквы. Все перемешанно в голове, вмиг все просто сгреблось в большой ком из мыслей. Его палец, что был ближе всех, проскальзывает, словно сквозь дым, всем телом врезается в кухонный стол. Больно, но не так, как от сосознания. Её уже нет. Во всех смыслах. Горящие щеки обожгли горькие слезы. Он не может, не может, вспомнить ее. Он уже не вспомнит ее глаза цветом туч, он не вспомнит ее смех от его анекдотов, он не вспомнит как любил её. Он уже никогда не полюбит. Он не помнит, но знает, он смотрит, каждый раз на свое сердце. Там вычерчено чернейшими чернилами, они никогда не сотрутся, её имя. Он смотрит и не помнит, но все еще любит. Он понимает, что не сможет любить никого. Кроме нее. Микаса в юбке и серой шали смотрит на него с удивлением. Она только пришла с прогулки с ребенком. Говорит мальчишке идти помыть руки. Спрашивает, что случилось, как он, все ли хорошо. Микаса тоже не любит его. Её сердце закопано в руках Эрена, вместе с ним. Единственное, что объединяет сейчас рядом стоящих людей–маленький мальчик, что смотрит на отца из-за дверного проема. Такой тоскливый взгляд. Он тоже знает–не помнит–но знает, что семьи нет. Такой маленький, но уже понимает. Эти двое были просто заменой. Иллюзией счастья. Подделкой. Самой жалкой подделкой из всех. Жан хватает самокрутку и с ошалелым, одновременно затуманеным, взглядом выбирается, ничего не сказав, на улицу. Проходит по давно знакомым улицам. Вот чайная, магазин одежды, чей-то дом с двумя этажами. Все как в тумане. Он быстрыми и большими шагами, покуривая, смотря в одну точку где-то на земле, добирался до старого кладбища. Он не был там так давно. Грязная и заросшая могильная плита будто бы издавала странно тоскливый вой. На таких местах гуляет горечь и боль. Она издает эти песни, тянет гласные, словно плачет, скорбит, она на веки заключена здесь. Вслушиваясь в жуткое эхо и гул ветра, перед глазами проносится её мертвенно бледная кожа. Тонкие запястья и слишком худое тело. Он слышит ее хриплые вздохи и адский кашель. Жан снова чувствует ее смерть. То, какие последние отдышки с хрипами она издала, то, как ее тело обмякло и веки уже не дрожали. Он, в какой-то мере, рад, что она не увидела всего того ужаса, что творила судьба. Но невыносимая скорбь и возвращающиеся воспоминания просто убивают. Режут, жгут, колют. Он падает на колени, прислоняется лбом. Соленые капли капают на выгравированную надпись "Адель Тэру". Он не сможет вспомнить, но будет любить до конца вселенной. Вдруг, на плечо садится маленькая, бежевая с коричневыми крапинками, изящная голубка. Трется головкой о его мокрую щеку. Он искоса поглядывает на птицу. Гладит пальцем по голове. Она клюет его за край рубашки. Словно кричит, мол, давай, Жан, вставай. Потом клювом утыкается в переносицу. Он смотрит в черные глаза-точки и будто бы видит те самые тучи перед грозой. На нос упала тяжелая капля. И вправду дождь. И в правду тучи... Ты–давняя рана Ты–заражение крови Мое тело–полигон боли Бесконечное минное поле