Жаль.

Она стоит передо мной. Плачет. Нет. Даже не так. Не плачет. Рыдает. Закрывает лицо ладонями, её жалобные всхлипы слышны на весь дом. — Ну не реви. Прекрати, пожалуйста… — прошу я, понимая, что вряд ли это подействует на неё. Но серьёзно, я не знаю, как её поддержать. Я теряюсь. Резко прижимаю её к себе, слушая сбившееся дыхание, и также резко отталкиваю её от себя, чтобы посмотреть на еë лицо. Пару раз мне ошибочно казалось, что успокаивается. Её глаза значительно краснеют с каждой пролитой слезинкой. Тогда мне хочется разорвать на части того таксиста, что ей нахамил сегодня, её начальника, что загрузил её работой на выходные и перенёс её отпуск на сентябрь, её друзей, которые опять твердят ей, что я не для неё, её родителей, которые не хотят принять выбор дочери, даже самого себя, ведь я понятия не имею, как ей помочь. Сложно. Она — маленький ребёнок, которого обидел весь мир. По крайней мере, в данную секунду. Я злюсь на этот мир. Как помочь этому ребёнку? Опять сложность. Есть непреодолимое желание прекратить её страдания, но нет даже призрачного плана действий спасения этой ситуации. Я не могу кричать на неё. Я не могу сейчас испытывать эмоции. Проблемы с головой. Её слезы, как тяжёлые оковы, сковывают всё моё тело. И я будто даже теряю сознание на несколько секунд. Оставив тёмное и вязкое пространство, я возвращаюсь к ней, распахивая глаза. Всё по-прежнему. Я обнимаю её, она задыхается от слез. — Тыныс алу. — шепчу я, почему-то на казахском. Странно, видимо сознание действительно ускользнуло на какое-то время. Страшно представить, что происходит с ней. Я вновь повторяю, что хотел сказать, но уже по-русски: — Дыши. Её дыхание в миг становится ровнее, тепло тела странно теряется. Она отшатывается от меня, но успевает схватиться за моё запястье. Слава богу, иначе бы она упала. Я хватаю её за обе руки. И сажусь на диван сзади себя, затем сажу её на колени. Из-за темноты привычный блеск волос где-то затерялся. Тушь растеклась. И вдруг мою голову заполонили непонятные мысли о ней. Когда моё сознание снова возвращается в реальность, я уже укачиваю её, подобно тому, как я усыплял маленького Лучи пару лет назад. Глаза её теряют цвет. Нежно-голубой становится потерянно-серым. На лице едва читаются хоть какие-то признаки жизни. Она молчит. Не говорит ни слова. Сложно. Внутри разливается гнетущее чувство, что её глаза никогда больше не засияют жизнью. Но всё не так плохо. Оставив последний горячий след от слез на моей футболке, она засыпает. Устала. Устала жить или устала плакать? Все её слезы и горькая обида на Вселенную отдаются в сердце тупой невыносимой болью. Такую боль люди чувствуют от утраты близких и великого расстройства. То чувство, когда ты рыдаешь и не можешь остановиться, — это она. И чувство, когда хочешь заплакать, но не можешь, — это я. Я поднимаюсь с дивана и несу её в кровать. Может сон отрезвит её сознание. Её глаза больше не будут красными, её руки больше не будут судорожно хвататься за меня. Жизнь бывает разная. Обиднее всего, когда твои близкие не могут тебе помочь. И никто не может тебе помочь. Но ей становится гораздо лучше, когда я рядом. Она так говорит. Надеюсь, это правда. Оставив её в спальне, я ушёл в кухню. Ну, конечно же я выпил. Виски и пара долек лимона — лучшие друзья в этой ситуации. На на моём телефоне было около третьего часа ночи, когда я, кажется, уснул. Прямо за столом. На утро мне было паршиво. Также, как и вчера вечером. Когда она плакала. Голова гудела. Хотелось выпить обезбола и лечь спать. Пять утра — самое время выпить ещё один бокал виски. Странно, хочется сейчас уехать в студию и сидеть там, не выходя, пару-тройку месяцев. Тело было будто свинцовым. Тяжелое, неприятное, будто не моë. Я любовался на неё, пока она спала. Будто бы забыл, как она выглядит, пока дремал за столом. Тина. Прямые светло-русые волосы до плеч, закрытые ярко-голубые глаза с длинными тёмными ресницами, коричневые длинные бровки, маленький закруглённый нос, средней полноты губы, не острый подбородок с небольшой, едва заметной ямочкой. Она — совершенство. Я люблю её. Посидев около неё часа, я снова вернулся в кухню. Мы познакомились с Устиньей на моём концерте в Петербурге. Потом выпили. И я уехал домой. В Москву. Через полторы недели я вернулся за ней. Предложил ей сняться в клипе, но у нас не вышло. Зато завязались отношения. К сожалению, на расстоянии. Я даже познакомил её с Лучи. Они подружились: мы втроём сходили в кино. Нигора конечно была не в восторге. Но это неважно. Всё неважно. Рядом с ней. Всё теряется где-то, когда мы вместе. Как будто мир вдруг становится абсолютно серым и идёт лишь фоном, как старые чёрно-белые фильмы. Всё вокруг происходит тихо и не имеет цвета…