Похоронено ранним утром

      Голос отца стал слишком привычен, и она молилась в такт его речей. Сложив руки в замок, переплетаясь маленькими белыми пальцами, она повторяла одни и те же слова, знакомые с детства, всегда сопровождаемые высоким мужским силуэтом, залитым ярким светом, пробивающимся через огромное витражное окно. Когда он впервые начал приводить ее сюда, девочка едва могла усидеть на месте, дабы уйти от тревожного чувства молящихся прихожан. В такие моменты она сильнее жмурилась, прячась от укоризненного взгляда икон, посторонних людей и высоких, стремящихся к небу потолку, что так пугал ее, продолжая молиться, как учил папа. И только он звучал в ее голове, внушая спокойствие. — Красиво, — старая женщина покосилась единственным здоровым глазом на сидящую девочку, задумчиво растягивая слова скрипучим голосом, что дрожал и звучал по-детски плаксиво. Лицо, изрезанное морщинами, ещё сильнее выделялось в теплом освещении, создавая вид ненастоящего, а словно вырезанного из дерева. — Он так красиво говорит.       Прушка улыбнулась и согласно кивнула, безмолвно поддерживая разговор. С ней всегда разговаривали прихожане, уже даже переставшие обращать внимание на то, что долгие годы девочка продолжает держать статус единственного ребенка в церкви. — Он отпевал моего сына, — сипло продолжила старуха. — Сегодня мне приснился мой Андре. Он сказал мне: «Мама, тот священник. Посмотри на его лицо. Оно же не принадлежит человеку».       Когда служба заканчивалась, наступало одновременно и любимое, и важное время Прушки.       Прихожане вставали и по очереди целовали большую каменную икону, первое время пугающую девочку до смерти, и порой приходящую к ней в кошмарах. Ее пугал не сам вид седого бородатого мужчины, одетого в массивное бесформенное одеяние, а его безжизненные голубые глаза, вечно открытые и смотрящие на стоящего перед собой ребенка. Часто во снах она лежала в своей комнате и смотрела, как он стоял в дверном проёме, держа золотую икону, молча наблюдая за девочкой, пока та не заплачет от страха и не начнет звать отца. Теперь она подходила к иконе без всякого страха, всегда улыбаясь ей. Папа научил ее, что Бог есть во всем, даже в иконах, и глазах их принадлежат Господу, что всегда с любовью смотрит на людей, живущих на земле. Прушка целовала плиту последняя, завершая процессию. Ее молитва закончена, и Бог точно слышал ее просьбу, потому что вот уже долгие годы она сбывалась.       Бондрюд, будучи крайне ответственным священником, провожал людей до выхода, обязательно задерживаясь для разговора, если кто-то просил совета, или просто не мог иначе снять груз с души, кроме как выговориться церковнослужителю. В такие моменты Прушка не хотела его отвлекать, и подходила с одним единственным вопросом, чтобы сразу получить ответ и уйти. — Папа, можно я погуляю на кладбище?       Мужчина ненадолго отвлекся, оборачиваясь к дочери. Даже сквозь маску, которую он носил во время службы, девочка чувствовала заботливый взгляд, и на душе сразу становилось тепло и безмятежно. — Конечно, только не уходи далеко. Там как раз уже должен быть Гайра.       Довольно мотнув головой, девочка поспешила по коридору на выход, ведущий к «заднему двору» церкви, изрядно утыканный деревянными крестами и каменными плитами, на которых она иногда сидела, греясь в лучах весеннего солнца и наблюдая за работой могильщика.       Найти Гайру было не сложно. Даже слепой сможет заметить двух с половиной метровую фигуру, возвышающуюся над полем надгробий. Деревьев тут не росло, папа говорил, что когда они разрастутся — их корни будут тревожить умерших и ломать стоящие памятники. Глубоко вдохнув свежий утренний воздух, девочка побежала к мужчине, набрасываясь с объятиями. Она была такой маленькой по сравнению с ним, что едва ли могла обхватить руками выше ног, не то что соединить руки за широкой спиной. — Доброе утро, Гайра! Копаешь новую могилу? — Ну куда же, — от неожиданности выпалил он, аккуратно отталкивая от себя девочку, — сейчас тоже вся в земле будешь. — А мне не страшно, я сама стираю свою одежду, и эту постираю, — довольно проговорила она, все же отходя и устраиваясь поудобнее на толстой плите с выбитыми буквами. Смотря сверху вниз ей удалось разглядеть только имя, но не более, продолжение скрывалось за платьем и тоненькой ногой.       Могильщик лишь хмыкнул, потянувшись и приступив к работе. Он тоже носил маску, напоминающую ту, в которой ходил Бондрюд. Прушка мало в этом понимала, но слова «Так надо» давно стали привычным правилом. Солнце давно встало из-за горизонта, освещая землю и маленькую церквушку, в которую всегда приходили только взрослые. В какой-то степени ей даже было обидно, потому что она точно знала, что в другие церкви люди ходят с детьми, порой даже целыми семьями, но потому что не в их. Порой ей не хватало общения со сверстниками, но все ее молитвы, связанные с этим, не сбывались, и тогда она решила, что Бог все равно слышит ее, просто намекает, что ещё не время. — Как прошла утренняя служба? — Наконец поинтересовался Гайра, не отрываясь от монотонного копания, засаживая лопату глубоко в почву. — Бабушка, которая сидела рядом со мной, сказала, что папа очень красиво читает молитвы. И я подумала, что она действительно права, потому что когда папа их читает, я чувствую, будто Бог рядом со мной, — ее голос был воодушевлен, но так же привычно беззаботен, по детски наивен. — Да, он это умеет, — с незримой улыбкой ответил могильщик. — Запомни, Прушка, если Бог есть в человеческом обличии, то это твой отец. — Папа говорит, что Бог есть везде и во всем, даже в нас с тобой! — Я знаю, но чувствуешь ли ты присутствие Господа, когда молитву читает другой священник? Или, когда вечером поет хор? — Ну, — девочка замялась, невольно теребя одну из кудрей, выскочивших в стороны, — наверное да, просто как-то по другому.       Комья земли летели в сторону, скапливаясь в единую земляную кучу, по которой с шорохом скатывались более лёгкие крохи. С годами однотипной работы Гайра прекрасно знал и мог определять на глаз, что есть две метра в длину, какая должна быть ширина и глубина. Она наблюдала за ним, после переведя взгляд на все остальное кладбище. Здесь всегда было очень пусто и тихо, ей даже нравилась такая спокойная умиротворённость. Особенно ей нравилось, когда наступало лето, и вся трава становилась высокой, порой ей по пояс, и все вокруг окрашивалось в особый глубокий зелёный, который не смогла бы передать ни одна краска. Сейчас молодая листва, ещё не успевшая набраться сил и цвета, спокойно раскачивалась на ветках перезимовавших деревьев в округе церкви вдоль проселочной дороги, а по низу пробивалась молодая трава и цветы, полностью белые, порой покрывающие целые поля. Бондрюд называл их цветами бессмертия, поскольку росли они очень долго и не один сезон. — Знаешь, до того, как я встретил твоего отца, я не верил в Бога. Мне казалось, что это все выдумки одних фанатиков другим. Я спокойно работал в шахтах, пока не встретил его, — лопата с громким стуком вонзилась во что-то твердое под землёй. — И больше не мог туда вернуться. На самом деле я даже рад, что так все сложилось.       Прушка знала, что они с отцом очень близки. Гайра всегда был желанным гостем в их доме, и он был тем, кто предложил начать водить ее в церковь вместо того, чтобы оставлять кому-то на день. Девочка не знала, в чем причина не отдавать ее кому-то другому под присмотр, но это никогда не было поводом для беспокойства, в конце концов, она всегда была рядом с папой. Мужчина неспешно ворошил землю, пока наконец не была отчётливо видна деревянная крышка старого ветхого гроба. Тонкий голосок только и смог выдавить удивленный писк. — Ты потревожил чужую могилу! — Прушка не могла поверить своим глазам, озабоченно спрыгнув с надгробия и подойдя ближе к образовавшийся яме, заглядывая вглубь. Да, ее глаза не обманывали, из земли показывался едва различимый черный крест, всегда украшающий сколоченные ящики. — Зачем ты это сделал? — Я не нарочно, — Гайра спокойно пожал плечами, вздыхая и выбираясь на привычный уровень земли. Теперь это нужно закопать обратно и пойти искать новое место. — Это заброшенная могила. Когда копаешь новую, довольно часто можно найти такие. У них нет ни креста, ни плиты, ни родственников, которые бы их навещали. — Это ужасно, — протянула девочка, сложив руки привычным жестом и поднеся их к губам. От нее доносился лишь шепот. — Что ты делаешь? — Могильщик бросил взгляд на спутницу, теперь уже засыпая землю обратно. — Молюсь за упокоение их души. Наверное, это очень страшно, быть в такой заброшенной могиле и без креста.       Так она и простояла, пока последний ком земли не вернулся на место. Гайра привычно притоптал землю, разровняв ее и вернув все, как было. — Сбегаешь за кирпичами? А я пока новое место поищу.       Девочка сразу же кивнула и побежала в сторону церкви. Раньше они собирались расширять ее или делать пристройку, она так и не поняла, что именно, но дело не пошло, и остались только кирпичи, которые они накрыли белым полотном. Сейчас оно все грязное и ветхое, едва колыхалось на ветру. Просунув руки в большую дырку, немного повозившись, она вытащила тяжёлый белый камень с ровными сторонами и гранями, потащила его в сторону потревоженного захоронения. Она завидовала Гайре, зная, как тот может носить по нескольку в одной руке, не испытывая, или как минимум не показывая никакого напряжения. Понадобилось всего два, чтобы сложить из них букву «Т», олицетворяющую недорисованный крест. Прушка пару раз видела, как мужчина выкладывает именно этот силуэт, когда хоронит людей за оградой. Он говорил, что эти люди совершили ужасный грех, и сами оборвали свою жизнь, что непростительно, поэтому они не имеют права быть захоронены на одной территории с праведными верующими. Их Прушка не замаливала, ей это запретил делать отец, сказав, что за всех она не сможет просить прощения у Бога.       Найдя могильщика снова, дочь священника привычно устроилась на маленьком каменном памятнике, ушедшим со временем под землю. — Гайра, а что такое смерть? — Почему ты не спросишь это у своего отца? — Удивлённо, и в тоже время задумчиво, ответил мужчина, вороша новый участок. — Он непонятно объясняет, — Прушка наклонила голову, подняв взгляд на причудливую маску. — Все время говорит о каких-то процессах в организмах. — Хочешь сказать, я объясняю понятнее? — Он выпрямился, перестав копать, грузно опираясь на лопату, а получив утвердительный кивок, задумчиво потёр затылок. — Ну, я и сам не до конца могу ее описать. Наверное, понятнее всего описать это как то, что ты засыпаешь. А потом очень темно, и все. — Папа говорил, что после смерти все души попадают туда, где были рождены. Это место называют священный сад Нараку. — Я там ничего не увидел, — со смехом отвечал могильщик, возвращаясь к работе. — А я ведь однажды умирал. — Правда?! — Это так поразило Прушку, что она подпрыгнула на месте, чуть не свалившись с надгробия. — Тогда почему ты всё ещё здесь? — Меня спас твой отец. Теперь я ему обязан до конца дней, — он говорил это очень легко, словно это не было чем-то из ряда вон выходящего, и будто это не представляло интереса. — Господин был либо первоклассным врачом, либо Богом, потому что после долгой тьмы, когда не было ни мыслей, ни ощущений, ничего, я смог открыть глаза. Я был уже не в шахтах, даже близко не с тем регионом, и скорее всего мое тело, как и тела всего моего отряда, везли к ближайшему кладбищу. Не знаю, что тогда произошло, и что он смог сделать, но я ожил и теперь нахожусь здесь.       Девочка задумчиво наклонила голову, какое-то время сохраняя молчание, анализируя услышанное. Так что такое смерть, если после нее можно ожить? Считается ли такая смерть настоящей? Она много раз размышляла о ней, читая толстую книгу в твердой обложке глубокого синего цвета, где говорилось о том, что будет, если не следовать правилам, предписанным богом. После смерти человека будет ждать совершенно не сад Нараку, а нечто ужасное и жестокое, именуемое Бездной. Большую суматоху в детском сознании навёл отец, рассказав, что и сад, и Бездна, являются одним и тем же местом, и только тем, как хорошо ты следуешь правилам, определяется твоя участь. Наконец она откинулась назад, уцепившись руками за плиту и повиснув, обратив взор к небу, мертвенно голубому с редкими перистыми облаками. — Значит, от смерти можно убежать? — В какой-то степени да, — мужчина пожал плечами, — правда вечно убегать от смерти не получится. Всю свою историю человечество пытается это сделать, и, как видишь, безрезультатно. Смерть не обмануть, она все равно настигнет каждого. Главное не бойся ее, Прушка, все из нас рано или поздно умрут, а до тех пор надо жить и радоваться, чтобы ни о чем не жалеть в конце. Смерть первее приходит к тем, кто больше всего ее боится. — Папа тоже умрет? — Она протянула это с тоской и печалью, будто это произойдет совсем скоро и необратимо, что это не какое-то далёкое событие. — Увы, — Гайра вздохнул, на секунду потеряв привычную интонацию. Ему самому была неприятна эта мысль, — однажды умрет и он. Знаешь, как бы я не осуждал людей, которые ищут способ жить вечно, твой отец один из них. Только в отличии от многих он знает, как избегать смерть если не вечно, то очень долго, дольше, чем живут люди, целые поколения. — Именно поэтому он смог спасти тебя от смерти? И ты ожил? — Не говори так, это не что-то особенное. На самом деле в мире много людей, которые смогли избежать смерти, потому что их время ещё не пришло. Господин говорит, что Бог следит за нами и «оживляет», если человеку еще не время. В конце концов, ты же тоже уже однажды умирала, Прушка.