Ожоги.

В который раз Доппио обжигает себя. Он устал от ошибок и от чувства вины, что он нес за собой мертвым грузом на протяжении большого количества времени. Он снова надеялся и всей своей душой желал выполнить поручение в идеале, но он промахнулся. Он прекрасно знал, сколько проблем приносит. Каждая такая ошибка стоила ему нового осколка измученной души. Винегар искренне хотел заслужить новой похвалы босса, но в очередной раз подвел не только начальника, но и себя самого. Угрызения совести по-хозяйски взгромоздились на мальчишеские плечи. Он никогда не прощал себе промахов. Он себе не прощал, но босс прощал ему все. Снова звонит телефон, Доппио думает около пяти секунд, закусывая губу и чувствуя, как ком подкатил к горлу. Стоит ли начать издалека, или сказать сразу, как есть? Спустя некоторое время, он все же берет трубку. —Алло?..— тихо говорит он, прижимая телефон к своему уху обеими руками. —Доппио, —столь пьянящий бархатный баритон начальника раздался из динамика. Мальчишка в ответ пристыженно молчит, формулируя фразу у себя в голове. В итоге только спустя несколько неудобных секунд тишины, дрожащие губы приоткрываются и тихонько произносят: —Я провалил задание. Янтарные глаза закрываются, Винегар опускает голову, и челка, растрепавшись, ниспадает лиловыми прядями на лицо. Тонкие пальцы сминают ткань штанов. Стыдно. На другом конце провода босс лишь устало вздыхает. —Ничего, —отвечает он спокойно, оставляя небольшой промежуток между фразами, — ты все равно отлично справился. Я ценю твои старания. Что-то внутри сжимается, и все перед глазами начинает плыть. Слезы наворачиваются, останавливаясь на светлых ресницах, прежде чем проскользить по веснушчатый щеке, а зубы все сильнее вжимаются в нижнюю губу, пока на языке едва чувствуется неприятный металлический привкус. —Не стоит переживать по этому поводу, мой Доппио, — босс вновь старается утешить Винегара, но все попытки оказываются безуспешны. Доппио рефлекторно сильнее сжимает в руке телефон и подносит его к уху, поджимая колени и неожиданно обнаруживая, что ткань окрашивается в темную мокрую крапинку. Собеседник, будто зная, о чем думает паренек, снова начинает говорить. —Прекрати думать о том, что ты меня разочаровываешь, —голос смягчается и становится чуть тише, — эти мысли разочаровывают меня больше, чем что-либо еще. Доппио немного думает, удивляясь внезапному ответу на его даже не воспроизведенные вслух мысли. Немного погодя, он все таки проглатывает слюну и вновь начинает говорить. —Вы доверяете мне задания повышенной важности, а я снова подвожу Вас, — он вдыхает воздух через нос и продолжает. —Стоит Вам только поручить мне что-то очень значительное, как я начинаю волноваться и ошибаюсь там, где только могу ошибиться. Озноб охватил тело Винегара. Он содрогался, слепо хватаясь за кончик убегающей нити самообладания. Паренек перестал различать что-то в своих ощущениях. Границы чувств размылись, словно рисунок мелом на асфальте после проливного дождя. Доппио не понимал, что творилось внутри него, в его голове. Но если он не понимал, что творилось в его голове, то подавно он не мог разобрать, что за чертовщина творилась у него в сердце. —Утри свои слезы, — голос из трубки заставляет по телу пройти слабый импульс, пробуждающий внутри что-то странное, теплое, но ощутимо приятное. Доппио рукавом вытирает с лица соленые дорожки, шмыгая носом и, наконец, окончательно проглатывая ком в горле. —Мой дорогой мальчик, если бы я был разочарован, я бы не продолжил относиться к тебе так, как отношусь сейчас. Паренек молчит, слыша биение собственного сердца, как набат, звенящий в ушах. Мысли окончательно смешались в кашу, на уме была лишь безумная какофония, состоящая из различных слов и звуков. —Смысл моей жизни заключается в выполнении Ваших приказов и поручений. Моя жизнь состоит из Вас. Я не могу позволить себе ошибиться, когда выполняю порученное Вами задание. С другого конца провода доносится тишина. Он собирается с мыслями и продолжает: —Я хочу хотя бы раз увидеть Вас, даже если после этого Вам придется избавиться от меня. Мысли о Вас не дают мне покоя. Доппио, думая, что и без того наговорил лишнего и терять более нечего, приоткрывает губы, вдыхает через рот и, почти шепча, произносит, словно сообщая сокровенную тайну: —Я люблю Вас, босс. Тишина начинает резать слух. Винегар успевает начать сожалеть о сказанном, желая прямо сейчас извиниться, пока из динамика не раздается долгожданный ответ: —Мой дорогой Доппио, —голос босса все так же сладок, словно мед, — я тоже люблю тебя. Всегда любил. Внутри растекается непонятное тепло, и Винегар улыбается, словно ребенок, прижимая к себе телефон. —Будьте моим смыслом, босс. Из телефона раздается умиротворенный вздох. Была едва слышна в этом вздохе слабая улыбка. —А ты продолжай быть тем, кого я действительно хочу защищать.

***

Одежда постепенно промокает от капель дождя, а Доппио расстроенно глядит на телефон на асфальте. Каждая секунда тишины отдается внутри отголосками тупой боли, проходящей импульсом по всему телу. Он скучает. —Пожалуйста, позвоните мне, также, как прежде, — он выдыхает, ощущая, как сердце снова пропускает удар, распространяющий по телу медленно действующий яд, под печальным названием «одиночество». Мальчишка шепчет еле слышно, не сводя взгляда с экранчика кнопочного телефона, но он все также болезненно молчал, как и прежде. Винегар уже не мог пошевелиться от онемения конечностей, а головная боль пульсировала в такт замедляющемуся сердцебиению. В глазах темнело. —Босс… В который раз Доппио обжигает себя.