Жизнь

Николь не могла вдохнуть. Что-то тяжёлое упиралось ей в грудь. Она отрубилась, авион, видимо, в смятку, а в голове ни одной идеи, как это произошло Неужели снова бой? Сердце бешенно стучало, а дыхание было все так же затруднено, и, Николь не исключала, больше от нервов, авион сломать надо ещё постараться. Она заставляла себя открыть глаза, главное было выжить и понять, как вернуться в безопасность. — Ты чего? — Ванесса подняла свою голову, видимо, не стоило смотреть на неё безотрывно. А Николь пыталась осознать, что она в Сирионе, в безопасности, в доме своей возлюбленной, в своём доме. — Кошмар приснился? Ванесса села на её бёдра, участливо убрала волосы Ники за ухо. Николь кивнула, хотя это сложно было назвать кошмаром: ей не снился сон, она испугалась веса её головы на своей груди. Слишком отвыкла от лежания в одной постели, все же в офицерском бараке кровати расчитаны на одну девушку, а не на двоих, да и некогда на мысе Горн в комнате отсиживаться. — Я могу приказать подать чай, надо? — Николь улыбнулась. Ванесса ради близких — вернее, ради расположения этих близких, но Николь старалась не думать о травмах, что нанесла её возлюбленной леди Рей Торн — на что угодно готова, даже выйти из тёплой комнаты в поисках слуг, чтобы тебе принесли чая. И как только она встала так рано? Обычно Ванессу до обеда не разбудить в выходной. — Ты улыбнулась, прогресс есть, — она встала с бёдер Николь и почти неслышно ступила на пол, — я дойду до слуг, тебе же хуже не бу.. Конец фразы она не договорила. С улицы раздался звук летящего судна, и в глазах Ваннессы промелькнул испуг. Однако она быстро пришла в себя, в отличие от самой Николь. Сердце, которое только-только пришло в норму, вдруг застучало с ещё большей силой. Они же в самом центре Сириона, почему судно так низко? Если бы Гервальдия прорвалась вглубь страны, она бы знала. Или нет? Если только ночью прорвались, то... — Все равно тебя бы вызвали, — Ванесса погладила по плечу Николь, застывшую перед открытым шкафом. — Что? — Авионера развернулась к возлюбленной. — Если бы в Сирион попали посторонние, мы бы уже были не здесь. Либо начальство бы вызвало к Грозе, либо захватчики, чтобы устранить тебя. Но мы все ещё в нашей спальне. — Ванесса говорила медленно и раздельно, как маленькому ребёнку, но именно это и надо было Николь. — Боюсь тебя. Понять это за несколько секунд, — авионера усмехнулась, но слова возлюбленной услышала: закрыла дверь и вернулась в кровать. — Ну я ж мозги имею, в отличие от некоторых, и с детства училась мыслить в опасных ситуациях, — Ванесса проговорила надменно, становясь похожей на себя десятилетней давности, когда они только познакомились. Женщин пробрал смех. Те времена были давно, и они сами были тогда совершенно другими. Маленькими глупенькими девочками, которые слишком рано познали войну. Войну, что и поменяла их. — А ещё я проснулась от одного такого ранее, о таком же подумала, хотела тебя уже будить, но вспомнила, что через неделю у нас десятилетие освобождения Сириона, — отсмеявшись, продолжила женщина. — Освобождение Сириона... — задумчиво протянула Николь. — Десятилетие — дополнила Ванесса. Вот и ответ, почему сердце так бешенно стучало. Подготовка к параду шла полным ходом. Или летела: авионам и авионерам заслуженно отдавалась главенствующая роль. Ровно как и главные места для просмотра этого парада, которые, впрочем, стояли полупустые. Авионеры, участвовавшие в битве, на парад почти не приходили: они собирались тихими компаниями, навещали могилы подруг и вспоминали. Желание опустить руки, смерти, множество дезертирок, радость каждой победы — маленькой и большой, неважной и той, без которой не было бы независимой Арамантиды. Но парады шли, демонстривали могущество Арамантиды, гордо говорили, что они — кто «они», не понимала ни одна авионера — смогут повторить, и что Арамантида лучшая империя. Шли, пока авионеры пытались на скудную пенсию купить лекарства, пока дети войны, оставшиеся без родителей и без дома, вынуждены были искать, где остановиться, чтобы получить образование, пока джентельмены все так же не имели прав, не на бумаге — там уже семь лет как хорошо, после пересмотра законодательства — но в реальности. Николь отложила конверт с приглашением на парад. Их принёс дворецкий, вместе с чаем, с осуждением произнеся «Леди Рей Торн вы и ваша... Подруга приглашены. Ваша мать была бы недовольна, что вы игнорируете парад который год, это плохо сказывается на репутации..». Что ответила Ванесса, Николь не слышала, она лишь чувствовала поглощающую боль. «Подруга». На мысе Горн никто бы её так не назвал. Да и Ванессу бы Рей Торн тоже. Все давно знали, что они влюблены, и что Ванесса предпочитает Рей Хок, не напоминающее о матери. Все знали и относились неплохо. В большинстве, конечно, всяких мерзких типов везде хватает. Но на мысе Горн также знали, и что авион, летящий низко, возвращается с задания, за спиной — или впереди — у лётчицы не одна победа, она военная. В Сирионе все это было не обязательным и даже, более того, - редким. Это казалось Николь неправильным, ненастоящим. Как и понятие безопасности. На мысе Горн безопасно, не считая самих вылетов, за остальным следят те, кто сейчас на дежурстве. Здесь, в Сирионе, такого нет. Существуют жандармы, но они по правонарушениям, остановить войну они не смогут, а бежать до авиона — или даже ехать — слишком долго, все что угодно случится. И поэтому, хотя по идее в Сирионе безопаснее, Николь тут хуже. На мысе Горн все во много раз понятнее и логичнее. А ещё там уместно чувство беды, чувство опасности, чувство, без которого не проходит и дня в жизни Николь. Чувство, которое неуместно в Сирионе. — Хочешь обратно? — Ванесса вновь, села ей на бёдра после того, как они попили чай. Николь задумалась, переплетая с возлюбленной пальцы. В Сирион они приехали отдохнуть в отпуске и поддержать Лису, пока она поступает. И ещё обеспечить жильём, потому что, хотя правительство и обещает квартиру поступившим детям Патагона и соседних городов, в реальности есть только очередь, а дворецкий может и не послушать новую хозяйку, не считая Лису таковой. Ослушаться же Ванессу он не рискнул бы, та, в свою очередь, не собиралась отказать жене в безобидной просьбе: особняк все равно пустует, а Лиса ей не чужая. Отдых скоро закончится, и они вернутся домой. Ждёт ли Николь этого? Опять лишения, боязнь за свою жизнь, за Ванессу, за Анселя, за всех близких ей, и молитвы небесам, чтобы сегодня не было налёта. Николь замерла, перестала гладить руку жены. Осознала, что да, ждёт. Это все стало её жизнью, это то, без чего ей тяжело. Это то... Чем она и так занята с самого утра, раз её мозг так отреагировал на авион. Всё-таки она военная авионера. Не та, которая ещё учится, и которой сесть за штурвал авиона на параде честь, не та, которая только-только узнала, что переводится на мыс Горн. Она уже воин. И уже давно. И для неё все это не честь, не праздник, не подарок судьбы. Для неё это жизнь. Тяжёлая, полная лишений, полная страха за близких, но уже привычная жизнь. Жизнь, которую создала и подпитывает война. Жизнь, которую она не желает никому.