Залiзна ластiвка

— Валер, твоя Юлька опять нарывается, — начинает друг Вала, без стука заходя в дом. В их маленькой деревушке все знают друг друга настолько близко и хорошо, что почти никто не запирает двери в частных домах. — Она снова на рынке с заезжими из Москвы серьёзными людьми разговаривает на украинском, отказываясь перейти на государственный русский! Да ещё и называет их оккупантами. Валера в тяжёлом молчании трёт виски, понимая, что не в состоянии справится со своевольной женой, которая настолько сильно ненавидит советский режим, что теряет всю бдительность и осторожность, если видит рядом с собой кого-нибудь из тех, кто этот режим так рьяно насаждает мирным людям. Мужчина знает, что рано или поздно для его девочки это плохо закончится. Но Юля считает, что лучше умрёт в гулаге или под пулями при своём расстреле, чем будет молчать и терпеть. Терпеть и молчать. О репрессиях, грабежах, разрушенных храмах, запрете на национальную идентичность и право на свою свободу. — Валера, ты меня слышишь? — Уточняет Костя, когда пауза после его пламенной речи затягивается. Друг даже машет ладонью перед лицом Вала, замечая, как быстро тот мрачнеет. — Слышу! — звучит как-то слишком коротко. — Но что ты предлагаешь мне сделать? Костя жмёт плечами, как бы говоря «я не знаю, это твоя жена», и разводит руки в сторону. По крайней мере, теперь Валера в курсе неосмотрительности Юли, потому что вряд ли его жена радостно похвасталась бы ему этими своими успехами за совместным ужином. Вал уверен, что ему стоит поговорить с ней об этом, но совсем не уверен, что разговор поможет. Он отчаянно не хочет терять жену из-за её любви к сопротивлению и родной мове, но как остановить Юлию он не знает. Костя видит все сомнения друга и ободряюще по-мужски гладит его по плечу, предполагая, что Валера достаточно авторитетен и силён, чтобы положить всему этому мракобесию конец. — В какой-то мере, это и твоя вина, — произносит вдруг Константин. — Ты слишком многое ей позволяешь, как для советской женщины. Разрешаешь ей говорить с тобой дома на украинском и постоянно молиться богу. Она не знает, что такое неоспоримое мужское слово. Вал как-то безрадостно смотрит в глаза другу, дёргаясь от подобных его речей, с тоской понимая, что запретить жене не сможет ничего. Да и, говоря откровенно, вовсе не хочет. — А что ты предлагаешь мне делать, Кость? Запереть её дома? Поставить на горох? Или, может быть, сразу на цепь посадить? Константин как-то жёстко улыбается кровожадной улыбкой, пожимая плечами. Он считает друга слишкоп слабым и поддатливым с женой. Но ничего ему об этом не говорит. — Тут уж я не знаю, брат, — тянет он, понимая, что очень сильно хочет курить. — Но всё, что угодно лучше, чем гулаг. Валера с ним согласен. Но как донести эту информацию до Юли, чтобы она её запомнила раз и навсегда мужчина не понимает.

***

Вал терпеливо ожидает возвращения жены, больше всего на свете желая прижать её к себе и никогда никуда не отпускать. И меньше всего Валера желает заводить с Юлей в очередной раз тяжёлый разговор о вреде её длинного языка. На самом деле, мужчина порожён смелостью и горячностью жены в противостоянии организации, которую в народе брезгливо называют «СССР». Его раздумья не скрашивают долгий час ожидания Юли, хоть Вал и отвлекается на мужскую работу по дому. Физический труд сейчас не помогает ему прервать бурный поток сложных мыслей, но хотя бы немного облегчает сердце. Когда Вал слышит звонкий голос жены на подходе к дому, его бьёт током. И ему почему-то кажется, что к нему пришла сама смерть. Валера уверен — Юля никогда его не поймёт. Мужчина выходит на крыльцо и наблюдает, как жена увлечённо болтает с соседкой, помогая той донести авоську с продуктами до порога. Юля светится счастьем, когда протягивает сыну соседки купленный на рынке леденец на палочке и щёлкает его по носу. Мальчик сердечно благодарит её, тут же отправляя конфету в рот, а Юля снова смеётся, отвечая ему что-то на родной мове. И Вал, наконец, приходит в себя, с болью в душе произнося: — Юлия, иди в дом! Девушка дёргается, слыша от милого своё полное имя, и с тоской понимает, что Валере кто-то уже рассказал про то, как дерзко она общалась с каким-то «великим» деятелем из Москвы. — Коханий, что случилось? — всё-таки безмятежно спрашивает Юля, прижимаясь к мужу и обвивая его шею руками. Рядом с ним она чувствует, что дома. Для Юли — дом там, где она и муж. Она заглядывает Валере в глаза и лукаво улыбается. Валера вздрагивает от нежности в её голосе при слове «коханий». Но пока что он даже сам себе он не готов признаться, что от украинских «милий» и «рiдний» его мурашит и пробирает намного сильнее, чем от такого неподходящего им с Юлей «любимый». — Ничего, — через силу давит Вал, с трудом переживая руки жены на своём теле. — Просто иди в дом, милая. Юля слишком прозорливо смотрит мужу в глаза, понимая — Валера врёт. Соседка машет ему рукой, и тот слишком напряжённо кивает в ответ. Боится признаться, что его крепкий брак сегодня, возможно, даст трещину. Юля видит все сомнения мужа, поэтому подчиняется и заходит в дом. Относит на кухню пачку муки и сахара, планируя печь на ужин пирог. А затем торопится в спальню, желая переодеться из платья на выход в домашнее. Валера догоняет её только в спальне, зашторивая окно в тот момент, когда Юля нелепо расстёгивает пуговицы на платье с боку, и стягивает его через голову, оставаясь перед мужем в одних только хлопковых трусах и лифчике. — Соскучился? — весёлым голосом спрашивает она, замечая, как милый на неё смотрит. Когда Вал не двигается с места, Юля уточняет. — Ну что ты такой хмурый? Валера думает, что сказать, жестом прося жену сесть. Юля присаживается на край кровати, и матрас под ней со скрипом проседает, заставляя Вала очнуться от своих раздумий. — Милий, я, кажется, знаю, почему ты злишься, — осторожничает Юля, вовсе не пларируя ссориться с мужем в такой прекрасный вечер, который они могли бы вместе провести на природе и отдохнуть. Девушка хочет в парк и сладкую вату. Обнимать мужа и целовать его на людях в нос. Говорить, что любит. — Но я тебе обещаю, это было в последний раз. Юля понимает, что муж боится. Боится, что её увезут. И только ради него и из своей огромной любви к милому, девушка согласилась когда-то на уговор — украинский дома, русский за его пределами. Всегда. Везде. Без исключений. И Валера взрывается, повышая голос. — В последний раз? — Переспрашивает он, расслышав жену с первого раза. — Юлия, милая, у нас с тобой стабильно происходит этот разговор каждую неделю! И каждую неделю ты плачешь и говоришь мне, что это было в последний раз! Когда ты выходила за меня замуж, ты говорила, что готова на всё ради нашей семьи, но на самом деле, ты не готова даже подумать о себе. Ты любишь мову сильнее своего мужа, Юля! Девушка вздрагивает. На неё нельзя кричать. Каждый раз когда муж повышает на Юлю голос, на её глаза сами по себе наворачиваются горькие слёзы. Ревновать к языку — абсурд. Но Валера прав. Она не в состоянии себя сдерживать. — Рiдний, — тихо шепчет Юля и не заканчивает. Ей нечего сказать кроме, как в очередной раз — «я была не права». — Да? — Валере правда хочется услышать от жены что-то внятное. Что-то, что точно скажет ему, что Юля всё поняла. — Я устала прятаться… — она понимает, что муж ждёт от неё не этих слов, но на другие девушка сейчас не способна. Она нервно ковыряет ногтём маленькую дырочку на покрывале и отрешённо думает — надо будет заштопать. Вал прячет лицо в ладонях, потому что он тоже устал. Ему надоели шутки Кости и смешки на работе, что он — настоящий советский мужчина, а жена у него юродивая. Не советская женщина. Украинка. — Когда это всё закончится? — Юля спрашивает, в отчаяннии заглядывая мужу в глаза. Валера только пожимает плечами, потому что ему кажется — никогда. Он не может покончить с режимом Советов, но должен уберечь от беды жену. — Как ты думаешь, — пауза затягивается, и Вал рискует её прервать. — Я смогу спокойно жить дальше, зная, что испугался проявить мужество и спасти собственную жену от неё же самой? Юля не понимает мужа, но отрицательно мотает головой. Знает, что не сможет. — Тогда прости меня, моя родная, — с тяжёлым сердцем произносит Валера и, словно вспоминая, что он тоже по рождению украинец, берёт в руки дедовскую нагайку, которую принёс в спальню из сарая сразу после разговора с Константином. Словно короткий казачий кнут сможет помочь разрешить конфликт поколений. — Коханий, не смотря на традции, женщин бьют только слабые люди… — Значит я слаб, Юля! — снова повышает голос Вал, не испытывая ни удовольствия от задуманного, ни обиды от слов жены. Валера не станет отрицать, что она права. — Но лучше я буду выглядеть слабым в твоих глазах, чем сильным, но вдовцом. Юля грустно кивает, отчего-то не испытывая страха. Её пугает лишь тот факт, что она даже не удивляется такому повороту. Словно она уже всё знала, когда возвращалась домой. И если цена украинского языка для неё такова, она готова её заплатить. — Шести раз тебе должно хватить, — с горечью подитоживает Валера, поудобнее перехватывая в руках кнут. — Считай, пожалуйста, вслух. Ему важно слышать её голос в этот момент, чтобы знать, что чувствует его жена. Чтобы не ударить её слишком сильно. Чтобы остановиться раньше. Валера искренне надеется, что Юля не возненавидит его после, или хотя бы простит через много лет. — Ты собираешься высечь меня за то, что я украинка? — и всё же ей очень нужно уточнить этот момент. Юля понимает, что ответ Валеры сейчас решит судьбу их брака. Сможет ли она его простить или нет. — Нет, — с камнем на сердце говорит жене правду Вал, поражаясь, что Юле вообще пришло в голову это. — Потому что я очень тебя люблю. И очень боюсь потерять. Но я никогда не отберу у тебя твоё украинское начало. Юля понимает, что ей лучше встать и повернуться к мужу спиной самой. Ей не должно становиться легче, но почему-то становится. Она понимает Валеру и даже не злится. Вставая с постели и подходя к стене, чтобы упереться в неё руками и лбом, Юля корит и ненавидит себя за то, что обязательно простит мужа. Но это будет потом. — Ты уже отобрал его, муж… — звучит слишком загнанно, но Юле всё равно. От этих слов жены Валере становится слишком тоскливо. Он до боли сжимает кулаки, ощущая, что проиграл её внутренней силе. Его слабость в том, что он не способен позволить жене быть собой. Но его вины в этом нет. Юля мелко подрагивает, не зная, что такое нагайка, и каково ощущать её своей полностью голой спиной. Каждое движение Вала остаётся её теле мурашками. Она сильно зажмуривает глаза, пытаяст подготовиться к первому удару. Вал в последний раз спрашивает себя, так ли это необходимо, и замахивается, очень слабо стегая Юлю по лопаткам. Она вздрагивает скорее от испуга, чем от боли, и тихонько хрипит: — Один… Девушка не представляет, какое облегчение испытывает её муж, слыша приглушённый голос своей молодой жены. Вал понимает, что ударил её терпимо, но Юля всё равно в шоке, словно до последнего верила, что он шутит и остановится. Удар и в самом деле настолько слаб, что на нежной коже его жены не остаётся даже красного взбухающего следа. И Юля подтверждает догадки Валеры, когда срывающимся голосом говорит: — Ты скорее унижаешь меня, чем наказываешь. С чего вдруг такая неуверенность? Я для тебя настолько несерьёзный противник? Юля не знает, зачем произносит мужу с казачим кнутом в руках это, но ей правда хочется добиться от него хоть какой-то реакции на свои слова, чтобы не превращать их скандал в цирк. Юля уже смирилась, что милый способен поднять на неё руку, но отчего-то уверена, что этого не повторится, если она научится забывать, что она украинка на улице. Девушка знает, что если завтра она поссорится с Валом на теме отпуска, тот не притронется к ней и не причинит боли. Почему Юля искренне в это верит, она не понимает и сама. Валера не ведётся на её провокации и, прерывая смутные мысли своей жены, стегает её нагайкой во второй раз. Лишь на самую малость сильнее первого. На этот раз на спине Юли медленно расцветает взбухшая, красная, тонкая полоса, и она сдавленно стонет в стенку, пытась сморгнуть навернувшиеся слёзы с ресниц. — Милая? — зовёт Вал. — Д-два, — звучит как сигнал в продолжению. Валере хочется спросить, плачет ли она. Если не от боли, то от обиды. Но Юля слишком гордая, чтобы показать свою слабость во время общения с нагайкой его деда даже перед своим мужем, поэтому молчит. Скрепя сердцем, Вал в третий раз опускает кнут на спину жены. На этот раз Юля всхлипывает и жалеет, что они с милым дошли до такого. Только она хочет открыть рот, чтобы сказать мужу «три», как слышит, что Валера бросает нагайку на пол, и приближается к ней. — Но… — сбивчиво начинают Юля, теряя всё понимание происходящего, когда руки милого бережно обхватывают её за плечи и разворачивают к себе лицом. — С тебя хватит, — почему-то жёстко произносит Валера, усаживая жену на кровать и тут же бросаясь осматривать её спину. «С меня ли?» — спрашивает у себя в голове Юля, с болью в душе замечая, что совсем не держит обиды. Почему-то ей очень стыдно за то, что произошло. За то, что её мужу пришлось сделать, чтобы она, наконец, поняла — советская власть не игрушка. Любая советская власть. Юля рискует заглянуть в глаза Валеры и видит там отголоски боли. Девушка понимает, что ему бесконечно её жаль. Жаль за нагайку. Жаль за украинский. Жаль за любовь к стране. Просто жаль, как любимую женщину. Но от этой жалости Юле не легче. Вал осторожно укладывает жену животом на своих коленях, откуда-то доставая жирный детский крем, словно в совершенстве подготовился к этому «приятному» вечеру. Его грубые пальцы очень нежно растёгивают тугие застёжки простого хлопкового лифчика Юли, оставляя её совсем обнажённой. Она сжимает одной рукой ногу Валеры и чего-то ждёт. Муж медленно выдавливает на пальцы немного белого и густого крема, чтобы потом заботливо втереть его в покраснения на спине жены. Он зачем-то дует на красные полосы, хотя они вовсе не щипят. И от такой странной заботы у Юли всё-таки начинают стекать слёзы по щекам, вынуждая её уткнуться лицом в покрывало. И ей, и Валу ясно — если бы он действительно хотел её наказать, он бы рассёк ей кожу на спине до крови с первого же удара. Но муж этого не сделал. — Теперь ты готова меня послушать? — мягко спрашивает жену Валера, продолжая гладить её по спине, но не задевая слегка ноющие и горящие участки кожи. Юля только кивает, не особо вслушиваясь в слова. Ей хочется побыть пару часов в тишине наедине с собой. А ещё — чтобы милый всё-таки попросил прощения и пообщал больше никогда так не делать. Никогда. Иначе развод. Девушке хочется выбросить нагайку в поле, но ради памяти деда Вала не сделает этого ни сама, ни попросит мужа. Его нежность сейчас её ранит. Она будто запрещает ей выплакаться, по-настоящему рыдая и всхлипывая. И Валера это прекрасно понимает. Он помогает Юле подняться с его колен и пересесть на свою половину кровати. Смотря ей в глаза, Вал просит прощение, сердечно говоря жене — «извини, милая моя, я дурак». Он не произносит бесполезное «ты сама виновата» или «ты не оставила мне выбора». Потому что это ложь. Валера понимает, что Юля не виновата в том, что родилась украинкой, а выбор есть всегда. — Я думал, что это что-то решит, родная. Но я ошибся. — Я больше так не буду, — как маленькая девочка обещает Юля, понимая, что мужу не меньше неприятно, чем ей. Она правда так больше не будет, если Валера сам приготовит сегодня ужин и даст ей побыть одной. И муж её понимает, когда коротко кивает и выходит из спальни, не забывая забрать и кнут. Едва Вал поднимает нагайку с пола, как Юля вздрагивает, отворачиваясь. Мужчина тактично молчит, не унижая её достоинство. — Тебя к ужину позвать? — спрашивает он. Юля только кивает в ответ, с облегчением опадая на постель, когда за милым закрывается дверь. Ей тоскливо, но девушка уверена — ужин всё решит. Ужин — их с Валом новое начало. Юля обнимает двумя руками подушку мужа, головой устраиваясь на своей, и закрывает глаза, позволяя себе в очередной раз оплакать ужасный режим СССР.