Самоконтроль в сочетании с коварством — что может быть ужаснее.
(Фрэнк Герберт — «Дюна»)
— Ты само коварство! Это так заводит…
(House M.D.)
🌖 🌖 🌖
Очередная волна неприятностей хлынула в, уже привычный к подобным поворотам событий, некогда тихий городок Бейкон Хиллс. А раз нагрянули проблемы, собрание стаи стало лишь вопросом времени. В лофте Дерека царило излишнее, на вкус самого Дерека, оживление. Оборотни, люди, канима, кицунэ и банши гудели, спорили и кричали почти без перерывов на протяжении вот уже двух часов. С того самого момента, как Скотт подробно изложил стае проблему. Варианты её решения высказывались многими, но лишь один голос походил на голос разума. Поскольку старший зомби-дядюшка Хейл предпочитал вступать в беседу уже под конец, дожидаясь, когда у спорщиков в лёгких закончится воздух, а в головах — безумие и отвага, этим свежим глотком интеллектуальности привычно выступал креативный мозг их небольшой группы — Стайлз. Идеи Стилински выдавал самые неожиданные, оригинальные. И, что особенно приятно, схемы его оказывались рабочими всегда, в любой из многочисленных ситуаций их необычайно сверхъестественной жизни. Не подвёл Стайлз и в этот раз. Путаные моральные принципы мальчишки добавляли остроты планам. Нужно ли упоминать, что они не всегда приходились по душе их истинному Альфе, правильному до зубовного скрежета? Чем дольше Питер наблюдал за Скоттом и его лучшим другом, тем сильнее он разочаровывался в МакКолле. И всё чаще ловил себя на остром сожалении о допущенной ошибке. Укус стоило подарить не тому из двух мальчишек, любящих шнырять ночами по лесу в поисках обезображенных трупов. Совсем не тому. Питер слишком честен с собой для оправдания безумием сделанного неверного выбора. Оправданиям не заглушить навязчивое чувство разочарования. Даже столь веским. Из сыночка шерифа вышел бы отличный оборотень. Идеальный член его, Питера, в то время ещё Альфы, стаи. Идеал, в существование которого старший Хейл не верил, пока неугомонный, неловкий мальчишка не проник в его голову. Проник, дал корни да и остался на ПМЖ, приукрашая и, одновременно, отравляя его паранормальные будни. Не зря у мальчишки образовалась связь с Неметоном. В своем неуёмном стремлении прорастать даже там, откуда всеми силами пытаются вытравить, они схожи, словно братья-близнецы. С-Т-А-Й-Л-З. Шесть букв, один слог. Короткое, странное, как его владелец, прозвище. Въедливое, словно очередной попсовый летний хит. Захотел бы выбросить из головы, да невозможно. Без конца вертится на кончике языка, проигрывается в черепной коробке на репите. Заевшей пластинкой вторит: «Стайлз, Стайлз, Стайлз…». — … исходя из всего вышеперечисленного, я думаю, что это оптимальный план. И, как дополнительный бонус, нас с вами, мохнатыми задницами… — Стайлз! — Уиттмор больше не может сдерживать бешеное раздражение, привычно возникающее каждый раз, стоит только Стилински открыть свой до нелепого огромный лягушачий рот. — Ох, Джексон! Прости! Мохнатыми и чешуйчатыми задницами, конечно! — Стайлз отвешивает канимэ комичный поклон. — Так вот, винить нас будет не в чем. Ну серьезно?! Ну не поделили что-то противные и отбитые на всю голову пришлые оборотни с местными охотниками. Вечная история! Мы-то тут при чем? — А что будет, когда стая Девкалиона или, что хуже, Ардженты поймут, что это мы их стравили? — резонно уточняет Лидия. — Если — это хорошее слово! — кривляется Стилински, в попытке спародировать персонажа диснеевского мультфильма 90-х. Тут же ловит несколько осуждающих взглядов. И самый осуждающий принадлежит, конечно же, его лучшему другу. Парень практически слышит голос Скотта в своей голове: «Сейчас не самое подходящее время для шуток, Стайлз!» Но что самое неприятное, никто не узнаёт отсылку. Разве что зомбоволк звучно хмыкает. Только по выражению лица не разобрать причину сорвавшегося с губ Хейла звука. А спросить прямо сейчас выглядело бы слишком неуместно. Как и в любой другой день. Стайлз вообще старается лишний раз на Питера даже не смотреть. Есть в этом оборотне что-то инфернальное и, вместе с тем, бесконечно загадочное. Стилински никогда не мог устоять перед хорошей, трудной загадкой. Он и мимо довольно простых не часто проходил. Но найти ответ на поистине сложный вопрос — как доза героина для наркомана, эндорфинами прямо в кровь. И эта загадочная притягательность пугает парня до дрожи. «Ну его нахрен! Держись подальше, Стайлз! Не как обычно, а реально, блядь, как можно дальше! Заметка для себя из будущего: свалить на Марс с первой же волной переселенцев. Остаётся надеяться, что Илон Маск не станет слишком затягивать с колонизацией» — Если они узнают, — внешне как ни в чем не бывало, продолжает Стилински — то мы будем всё отрицать. Без доказательств, а мы будем действовать аккуратно, не оставляя улик, они не смогут нас обвинить. По крайней мере это удержит обе стороны от нападения на нашу стаю. Но я не думаю, что они догадаются раньше, чем перегрызут-перестреляют друг друга. У них же нет чудесно-гениального старины Стайлза. Да и Джерард вот уже год, как в могиле. Ну а с оставшимися недобитыми боевыми единицами мы легко справимся. — скороговоркой приводит свои последние аргументы Стилински. На пару минут в лофте воцаряется тишина. Члены стаи обдумывают предложение мозга их небольшой группы. Стайлз совсем не удивлен, услышав, кому принадлежит первая ответная реплика. Старший Хейл каждый раз, словно соблюдая некую негласную традицию, первым реагирует на его, порой действительно безумные, идеи. — Солнышко, да ты само коварство! — Питер смотрит на Стилински с почти отеческой гордостью. В его сапфировых, внимательных глазах, обращённых на Стайлза, плещется восхищение, легко перекрывающее слабый налёт удивления. Нет, Хейл и так знал, что внутри мальчишеской черепной коробки, украшенной снаружи невинным личиком в обрамлении копны непослушных волос, интеллект с зашкаливающим показателем IQ и полчище рыжих тараканов. Но кто мог подумать, что плещутся они в тёмном омуте разума в компании легиона адских демонов? Возможно, Питер недооценил последствия захвата тела юноши духом-пересмешником ногицунэ и, хоть и краткого, пребывания в Бардо. Стайлз расцветает улыбкой в тысячу ватт. Светится, словно рождественская ель, от такой нехитрой и, честно говоря, сомнительной похвалы. Он настолько отвык от подобного в свой адрес, что жутковатый, как и сам зомби-дядюшка, комплимент радостным потоком зудяще несётся по телу подростка. Хоть кто-то в их странной компании не принимает его как должное. Парень ни за что не признается вслух в своей любви к похвале. Будь Стайлз котом, он бы сейчас, громко урча, ластился у ног вальяжно раскинувшегося в кожаном кресле Питера. НА ПОЛУ У ЕГО ИДЕАЛЬНЫХ НОГ. «Божечки!» Парень буквально захлёбывается навеянными образами. «Стайлз, держи себя в руках! Сейчас нельзя об этом думать.» Его улыбка стремительно гаснет, оставляя за собой лишь её слабую тень. Ошибкой было встречаться с оборотнем взглядом. Ошибкой было расслабиться и позволить себе провалиться во влажные фантазии здесь и сейчас. Стайлз же обещал себе, обещает каждый вечер, засыпая слабо удовлетворенным, с румянцем стыда на щеках. Обещал скрывать ото всех, и, в особенности от самого Питера, о ком он думает перед сном, о ком все его фантазии, в которых сильные руки ласкают тело и грубо, и бережно. Кто целует так томно-сладко, медленно, гибко. Кусает до боли, до металлического вкуса на губах. Сладким, жарким томлением оседает на коже, обжигает низ живота. Чьи удивительные, извечно насмешливые, полные знаний и хитрости глаза представляет Стайлз на пороге финишной черты. Стоило ли так долго скрывать свои истинные чувства? Сдерживать эмоции каждый раз, стоит задержаться взгляду на длинных, музыкальных пальцах Питера. Резко переключаться на мысли о безумной соседке-кошатнице, с которой его частенько оставляли в детстве, когда отец отправлялся на очередную ночную смену. Изучать записи в древних книгах Дитона, чтобы научиться маскировать запах или, что предпочтительнее, скрывать полностью. «Чёртовы оборотни с их сверхчувствительным обонянием!» Тренировать контроль над сердечным ритмом с Дереком и Скоттом. «Блядский ликанский суперслух!» Столько трудозатрат, чтобы вот так запросто спалиться на всеобщем собрании стаи. А по внезапно запылавшим голубым огнём радужкам оборотня сразу становится ясно — он заметил. Зная коварство зомби-дядюшки, остается только ждать, когда он воспользуется новоприобретенным знанием в своих целях. А цель у Питера всегда одна — власть! Стайлзу совсем не улыбается подпадать под чью-либо власть, но под власть Питера Хейла — особенно. «Потому что Питер, он… Как бы помягче сказать? Он — антихрист!» А Стайлз, он из хороших ребят. Так, по крайней мере, ему нравится о себе думать и в упор не замечать, как много общего между ним и дьявольски коварным оборотнем. Понятно. Отложить на следущий год не получится. Придётся решать проблему как можно быстрее, пока остальные члены стаи не поняли, что к чему. Стайлзу только бы дождаться, когда друзья разбегутся по своим делам, пока не случилось чего-то по-настоящему непоправимого. Только бы Питер не решил потренироваться на бедном Стилински в остроумии. Только бы ему хватило такта дождаться, пока они не останутся наедине. В муках ожидания минуты для Стайлза оборачивались часами, если не днями. Когда же члены стаи потоком потянулись на выход, ему лишь с огромным трудом удалось сдержать вздох облегчения. Не стоило лишний раз привлекать к себе внимание. Парень аккуратно, незаметно для остальных, махнул Скотту рукой, давая понять, что ждать его не нужно. МакКолл не обладал любопытством своего лучшего друга и тут задавать вопросов не стал. Вышел молча последним и прикрыл за собой дверь, лишь слегка приподняв напоследок брови. Будь ситуация другой, не касайся она столь деликатного, сугубо личного для Стилински вопроса, он бы привычно выплеснул на Скотта всё своё недоумение и раздражение от полного отсутствия у лучшего друга даже намека на любознательность. Провожая МакКола взглядом, Стайлз впервые на собственной памяти возблагодарил небеса, в божественных обитателей которых перестал верить давным-давно, когда 8-летний он наблюдал, как засыпают землёй его маму. Тогда же он молился в последний раз. Но чем ещё объяснить, если не божественной помощью, деликатность и терпение Питера и понимание Скотта. Вдобавок старший Хейл, кажется, не заметил, что в лофте остался кто-то помимо его самого. Стилински невероятно, неправдоподобно, нереально везло! И это настораживало. Стайлз не учился в Хогвартсе, не было у него волшебного зелья удачи. Четырехлистного клевера парень не видел, пожалуй, с начальной школы. Да и кроличьими лапками не разжился, хотя с другом — помощником ветеринара и наставником — самим ветеринаром, возможность была. Да и в сверхъестественном у охотников хранилась такая, так почему бы ей не быть у Эллисон или её отца. По коже парня пробежали тревожные мурашки. Стайлз с детства обладал исключительной интуицией. Это потом, уже Стайлзу-подростку, прилично лет спустя, друид Дитон объяснит, что значит эта его знаменитая «паучья чуйка», как про себя неизменно именовал то самое чувство сам Стилински. Он — Искра. Ощущение усилилось, сконцентрированное в одной точке — затылке. Чей-то пристальный, тяжёлый взгляд давил на парня неподъёмным грузом. Вынуждал обернуться. Поддаваться нельзя, убеждал себя Стайлз. «Обернешься — проиграл!» Оставалось ждать, кто первый из них словом или действием проявит себя. Игра началась. Стайлз обожал эти странные игры в кошки-мышки, иногда затеваемые Питером. Они разогревали кровь не многим хуже ночных фантазий. — Детка, мы оба знаем, зачем ты остался. Так не упрямься. Давай, Стайлз, говори. Не хотелось бы дожидаться возвращения Дерека и обсуждать столь… кхм… деликатный вопрос при посторонних. — если бы парнишка прислушался, он бы обязательно заметил усталость в голосе мужчины. Найди в себе силы повернуться раньше, заметил бы, насколько, несмотря на слегка изогнутые в намеке на улыбку губы, старший Хейл серьёзен. Повернись Стайлз немного раньше, пришел бы в ужас от настолько не ироничного Питера. А через минуту мчал бы на своем стареньком джипе домой — поскорей заколачивать все окна и двери. А по окончании плотничьих работ купил бы им с отцом 2 билета в Австралию или ещё куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда. Он навсегда запомнил, когда видел старшего Хейла серьезным. Каким он был тогда. В безумии, полном мраке сумасшествия, с неумолкающим хором голосов в голове и сжигающей всё на своём пути жаждой мести. Сегодняшний Питер неизменно настораживает, пугает и завораживает одновременно. Но он же один из умнейших людей и точно умнейший среди всех знакомых Стайлзу оборотней. В их стае он выступает одновременно советником и воином. И не раз доказывал свою полезность группе. Возможно поэтому все и терпят его рядом. Поэтому и ещё из-за Дерека, что усиленно, но бездарно изо дня в день играет роль «не переношу Питера». Всем в стае известно, как много значит для Дерека даже крошечный и откровенно бракованный кусочек семьи Хейл. Особенно после отъезда Коры в университет. Стайлз поворачивается медленно, всем телом, и лишь в последний момент, чуть не потеряв равновесие, подключает к движению ноги. А после замирает, как вкопанный. «Да чтоб тебя! Вечно конечности подводят в самый ответственный момент! Знаешь, старина, не обязательно каждый раз выставлять себя идиотом в его глазах. Питер и так не высокого о нас мнения.» — Эй! Земля вызывает майора Тома! — щёлкает Хейл пальцами перед лицом мальчишки. Стайлз понятия не имеет, когда оборотень успел оказаться так близко. Всего в полушаге. Но на подсознательном уровне отмечает фразу из любимой песни. Регистрирует эту деталь и бросает в копилку к остальным накопившимся за годы знакомства схожим фрагментам характеров. Воображаемая копилка может переполниться в любую минуту. Стилински не хотелось бы разбивать её. Это значит признать их необычайную схожесть. Собрать все детали пазла в единую, цельную картину. Нет, Стайлз к такому ещё не готов. Не так резко. Не так неожиданно, не как удар ножа в спину. Хотя это длится на протяжении вот уже почти пяти лет. Но для Стайлза в этом вопросе любая скорость показалась бы «слишком» и «чересчур». — Что могу сказать тебе я, мой брат, мой убийца? — парень отмирает, но как-то запоздало, по частям. Неугомонный рот оживает первым. Речь звучит механически, бездушно. Больше напоминая голос робота, чем человека. Вырвавшаяся фраза, дойдя, наконец, до сознания, производит на Стайлза невероятно разрушительный эффект. «Молодец, старина! Поздравляю, на этот раз ты облажался по крупному!» Если до этого Стилински планировал отмахнуться от Питера фразой вроде «Чувак, забей. Ничего такого. Секундный порыв переполненного гормонами тела, только и всего», то после того, как он процитировал Леонарда Коэна, это просто не могло сработать. Леонарда, мать его, Коэна! Человека, обложка винила с лицом которого в лофте вечно пустовала. Пластинка редко покидала пределы проигрывателя. Проигрыватель, как и сам винил принадлежали единственному существу в их разнообразной компании, которого можно было ассоциировать с подобными вещами. Конечно же Питеру. Шум, сплошной белый шум. Тревога, берущая начало на кончиках длинных пальцев, проявляющая себя сперва лёгкой дрожью, стремительно переходя к навязчивому тремору рук. Опускаясь на дно желудка куском льда. Скручивая внутренности тугой спиралью. Заставляя лёгкие парня работать на износ. Стайлзу не понаслышке знакомы эти симптомы. Два слова, что описывают состояние, с которым наивный Стилински надеялся никогда больше не сталкиваться. Паническая атака. Краем сознания, едва уцелевшим под давлением паники, улавливает движение рядом. Затем лёгкое прикосновение к плечу, шее, острой ключице, выглядывающей из растянутого ворота старой футболки с едва различимым из-за многочисленных стирок принтом звездолёта Интерпрайз. Горячие пальцы касаются лица. Стайлз из последних сил цепляется за это ощущение, но оно стремительно ускользает, утекает водой сквозь пальцы. Перед глазами лишь пятна всевозможных оттенков неона. И вдруг воцаряется тихая и уютная темнота. «Может я потерял сознание или умер? Не худший из возможных вариантов развития событий.» Стилински всегда любил науку и отлично усвоил, что если есть гипотеза, то её стоит попытаться опровергнуть. Открывал глаза медленно, боязливо. Представшая картина чуть было не толкнула обратно, на паническую карусель. Питер Хейл по-турецки восседал напротив, совсем близко, встревоженно, мягко улыбался и нежно гладил большими пальцами скулы парня, обхватив лицо ладонями. Таким Питера Стайлз никогда не видел. Питера Хейла уже много лет таким не видел никто. — Что ты сделал? — тихо, на пределе слышимости, не отрывая взгляда от синевы глаз напротив. Стайлз знает, что оборотень услышит. — Я где-то читал, что задержка дыхания помогает остановить панику. Поэтому, когда я тебя поцеловал, ты задержал дыхание. — Питер говорит с ним, как с диким зверьком, будто боится спугнуть. Возможно, ему страшно разрушить эту хрупкую атмосферу единения, спонтанно воцарившуюся между волком и человеком. Глаз не отводит и не отнимает рук. Всё также призрачно, почти фантомно, прикасается к тонкой, гладкой коже близ кончиков мальчишеских нижних ресниц. — Ты это сделал? — парень и так знает ответ. Он спрашивает, чтобы продолжать вместе с Питером сплетать паутину из слов, творя незримую магию. Незримую, но осязаемую Стайлзом всей своей сутью. Она искрит меж двух тел покалывающими разрядами тока. Кажется, если прикрыть глаза, легко представить вихрь электрически-голубых искр, под стать волчьим глазам Хейла. — Да, малыш, сделал, — подтверждает, сам не зная зачем, Питер. Не отводя глаз легко кивает, визуально дополняя данный прежде ответ. Ещё и это ласковое прозвище. Хейл часто использовал подобные словечки в адрес сына шерифа. Лапушки, солнышки, детки и крошки слетали с его губ легко и непринужденно, с иронией и привычной ноткой флирта. Только вот «малыш», приправленный оттенками затапливающей, чересчур очевидной нежности, прозвучало интимно. Лично. Откровенно. Стайлз и Питер ступают на неизведанную для обоих территорию, как по хрупкому весеннему льду шагают. Теперь всё зависит лишь от них. От сделанных обоими героями выборов. Принятых решений. Сказанных слов и вложенных в них смыслах. Хейл никогда прежде не смешивал страсть и нежность. Ему была знакома любовь. Давно, в той прошлой жизни. Ещё до пожара. Только любовь эта не была романтическим чувством. Он всем сердцем, всей душой и волчьей сущностью любил свою большую и шумную семью, свою стаю. Ей он дарил свою заботу и нежность. Окружал теплом и лаской. Ему хватало этой любви и в отношениях с сексуальными партнёрами он её не искал, не стремился. Лишь удовлетворение. Голая похоть. Стайлз не представлял, что способен полюбить так. Это новое чувство совсем не походило на его помешательство на прекрасной Лидии Мартин. К банши, как он понял со временем, он испытывал восхищение. Да, сильное, да, долгое и устойчивое ко всем выходкам Мартин и к её длительному игнорированию существования какого-то там дёрганного гика с задних парт со странной фамилией Стилински. Но лишь восхищение, со временем трансформировавшееся в преданную дружбу. С Питером всё было иначе. Стайлз и им восхищался. Его умом и хитростью, его самоконтролем и красотой, выносливостью. Ещё Стайлз его попросту боялся. И, надо сказать, не зря. Коварство в исполнении старшего Хейла выходило на какой-то новый, заоблачный уровень. Стилински желал Питера, жаждал прикоснуться, прижаться всем телом настолько близко, чтобы и атомарному мечу не протиснуться меж ними. День за днём сгорал от силы страсти и похоти. Но и этому можно было противостоять. Только вот со временем Стайлз начал проникаться к странному оборотню, держащемуся обособленно от прочих членов стаи некоторым извращенным уважением. С волком было интересно просто говорить. В делах стаи положиться на Питера Хейла было проще, чем даже на их истинного Альфу. — Можешь сделать так ещё раз? — робко опустив глаза на ковер, прошептал Стайлз. Он совсем не помнил, как оказался сидящим на полу, неловко поджав под себя непослушные конечности. Видимо, колени подогнулись во время панической атаки. Долго ждать ответа ему не пришлось. Питер дал его мгновенно, не используя слов. Переместил правую руку на подбородок мальчишки, крепко, но безболезненно сжав его пальцами и приподнял лицо вверх. Стайлз взглянул на мужчину и застыл, заворожённый незнакомым выражением на чужом лице. Оно буквально светилось от счастья и нежного трепета. Никто прежде не смотрел на Стайлза так. Словно он был самым удивительным созданием на Земле, идеальным рождественским подарком, чудом. И Стилински первым потянулся за поцелуем. Отпуская контроль. «А гори оно всё огнём. Стайлз, ты заслужил собственный кусочек счастья»