Серьги твои, кольца

Коля заходит в гримерку и подходит к Даниле со спины. Он абсолютно точно настроен поговорить, а еще не очень любит откладывать и ждать удачного момента. К тому же повод начать этот разговор у него точно есть. И повод этот весьма привлекателен. Он кладет руку в перстнях и кольцах, новых и ярко кичащихся на свету своей новизной, Даниле на кудри. Кудри приятно пружинят под ладонью, и он запускает пальцы поглубже, немного массирует кожу головы. Коля всегда легко идет на физический контакт, а Данила легко откликается. Поэтому Данила запрокидывает голову назад и чуть не мурчит. Тут главное не увлечься, иначе вместо серьезного разговора опять состоится сеанс обоюдного массажа всего, до чего руки дотягиваются (руки у всех беспринципно длинные и дотягиваются куда желают). Коля с сожалением убирает руку из кудрей, но без малейшего сожаления вытягивает ее перед Данилиным лицом, прекрасно зная, какой силой воздействия будет обладать этот жест. Коля любил эффектные жесты не меньше, чем лысину Игоря Грабаря или фамилию Петра Николаевича Ге. — Данила, я непристойно сверкаю? Данила молчит, потому что совершенно загипнотизирован. У Коли красивые руки, на которых изумительно выглядит серебро. — Да, противозаконно. Коля с минуту молчит, наслаждаясь комплиментом. А потом не без садистского удовольствия, но с внешней невозмутимостью выдает: — Когда у тебя будут такие же? Может просто хочешь мои? Давай поделюсь? Данила чувствует, как удушливая волна неприятного жара поднимается от груди к ушам и затылку. Глупо было надеяться, что въедливый Коля не заметит или, что если он молчал несколько лет, ему нечего сказать. Просто ждал момента по какому-то, только ему понятному, внутреннему календарю. Да, Данила знал о чем речь. Колины серьги и кольца. Его, Данилы, постыдное удовольствие и фетиш. Все началось несколько лет назад, когда Коля подошел к нему перед концертом и, сунув в руку серьгу, сказал: — Помоги надеть, мне не хватает ловкости рук для застежки. И никогда не говори об этом никаким женщинам, засмеют! Данила рассматривал серьгу и испытывал недоумение. Это не была серьга, которая кричала, что она подростковая дерзость, у которой нет пола и причин объясняться. Это была серьга женственная, с восточной томностью в тонкой резьбе. В тот момент Данила окончательно понял, что Коля его кумир и идол на всю жизнь. И он обречен на нескончаемую муку быть с со своим кумиром и идолом на равных. Что его впечатлило? Рационального объяснения не было. Было глубинное иррациональное понимание, что Коля способен абсолютно на все в нелегкой работе выстраивания своей личности. Он уничтожит волосы на голове, чтобы выглядеть брутальнее, а следом начнет нагладко брить подмышечные впадины, чтобы ничем не показать миру, что в нем есть хоть молекула тестостерона. Вычеркнет платья, наденет строгий костюм, чтобы потом… Вот это. Серьги и кольца. Потрясающе. Судя по тому, как решительно Коля забросил все соцсети, чтобы «не размахивать своим бесценным мнением без причины», однажды его стоит ждать в тысяче интервью разговорного жанра. А Данила с того момента практически потерял волю. Каждый раз, когда он видел новую серьгу на Коле, или новое кольцо, или новую цепь, что угодно, у него замирало сердце. А через минуту он уже лихорадочно искал похожие (списывай, но не точь в точь) по всем онлайн-магазинам. Это было совершенно необходимо, потому что иначе он бы просто украл каждую Колину цацку, а потом нацепил бы и сидел перед зеркалом, сверкал, как витрина ювелирного магазина и чувствовал-чувствовал-чувствовал, что смог, что присвоил себе то, что любит. Не украшения, наверное. А что-то такое неуловимое, что они олицетворяют. Впрочем, иногда он все же тихонечко надевал Колины кольца. Однажды тот оставил их на столе во время репетиции, а сам убежал решать какие-то жизненно важные вопросы. Данила надел каждое, а потом сел перед зеркалом и положил руку себе на шею. Было так красиво. Жаль, что пришлось снять. — Так что, Данечка? Хочешь колечко? — Колина ласковость всегда содержит неироничную нежность и ироничное неизживаемое годами сучье нутро в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Смешать, но не взбалтывать. Поэтому он ее не особенно часто использует. — А как ты понял? Коля смотрит на него серьезно и вдумчиво, но через зеркало — непрямой контакт. Но работает тоже как надо: — Дань, я вообще думал, что ты специально что-то демонстрируешь. Молчал, потому что хотел понять, что за игра. Но ты опять меня совершенно размазал тем, что не играешь. Видит бог, вырасту — стану как ты. — Коля отворачивает стул вместе с Данилой от зеркала. Или поворачивает к себе, тут еще как сказать. — Я хочу понять, почему. Что тебе это дает? Данила думает, а Коля садится прямо на пол, укладывает руки на Даниных коленях, а на руки — свою умную внимательную голову, которая опять нашла, что заметить. — Ну ты же знаешь, я ужасный идолопоклонник. А мой главный идол однажды завязывал мне шнурки, так что… Ну, я будто втихую создаю дистанцию, чтобы проще было восхищаться, а потом ее нарушаю. Потому что это приятно. Тоже тихонечко. Тебе это как-то мешает? Коля отрицательно качает головой. Ему не мешает, его ужасно восхищает. В частности то, с какой легкостью Данила выворачивается наизнанку, если его просто попросить вывернуться наизнанку. Он снимает с рук кольцо за кольцом и складывает на коленях Данилы. Берет красивую руку, чуть холодную и влажную. Нервничал. Это он зря конечно, но от нервных состояний можно поцеловать каждую костяшку пальцев и между — вспомнить сколько дней в каком месяце. И надеть первое кольцо, потому что это красиво. Второе, потому что Даниле нравится, у него лучатся глаза под дурацкими очками. Однажды Коля на них «случайно» сядет или наступит. Надеть третье кольцо, можно немного болезненно, чтобы Данила почувствовал дискомфорт и уже начал дышать. Последнее, просто потому что идолы тоже любят нарушать дистанцию. — Замечательно, Данила Холодков. А вот что делать мне, если силу моего золотого тельца не так просто присвоить? — Коля думает, что говорит правду, но в его глазах отраженная кристальная искренность, которую он узнал бы, если бы мог себя видеть. Она в его глазах, потому что право любящего — присваивать всё.