На линии огня пустые города, В которых никогда ты раньше не бывала. И рвутся поезда на тонкие слова, Он не сошёл с ума, ты ничего не знала ©
Азамат Он не может понять, что происходит с Лехой. Леха — ну, это ж Леха. Он всегда максимально прост. Либо в состоянии «отключка», где несет все, что угодно, оскорбительное, наивное, недоумевающее, высмеивающее, самоуничижительное — что требует жанр. Без фильтров и тормозов, совершенно не взирая ни на какие чувства ни одного из собеседников. В таком виде он хорош, искры летят. Палка часто бывает перегнута, случайно заглянувшие зрители в ужасе закрывают ютуб, но тот, кто поймал вайб, возвращается любоваться Лехой-отбитым-спецназовцем-внешности-ангелочка. Еще и еще. В фидбэке, правда, бывает всякое. — А мне насрать, — говорит Щербаков, — почему мне должно быть не насрать? И сммщики не находятся, что ему ответить. Обычно потому что уже на этом этапе ржут. Привыкли. Ну и что, что опять скандал в комментариях под видео, в эпистолярном, мать его, жанре, на семьсот ролей. Второе лехино состояние — спокойнее, даже так, скорее — несгибаемо-похуистичное. На шоу, на которых нельзя ругаться матом. На интервью, где просто нужно что-то рассказать о себе. У Дудя у того же. За кулисами, пока все здороваются и обсуждают, что и как будет на сцене. Там он искренен, тоже прост до предела, но без искуственного накала. Он может никого и не обижать, себя, правда, тоже не даст в обиду. Леху ничем не смутить. К нему может подкатывать бесконечно красивая девушка, ему может задавать каверзные вопросы человек с ученой степенью, он может очутиться на грани потасовки с какой-нибудь быдлотой — он из любой ситуации выйдет сухим, вода улетит рикошетом, как с заправского гуся. Красотку он четко отошьет, ученого собьет с толку встречными вопросами, быдлоту уболтает, сойдя за своего. — Ну добрый вечер. Жить надо так, чтобы тебе было в кайф, и все. — От него это почему-то звучит совсем не так, как от какого-нибудь Моргенштерна. Потому что в случае Моргенштерна это значит разбить бутылку водки о голову вахтерши в женской общаге, перегнуться в ее окошко и вынюхать кокс со столика с ключами. А в случае Лехи — что можно у кого хочешь, например, спрашивать, что хочешь, и не бояться выглядеть смешным. Азамат ни разу не видел, чтобы Леха стеснялся или не знал, что сказать. Поэтому он искренне недоумевает, видя, как тушуется Щербаков в компании ребят из Импровизации. Нурлан вот, наоборот, будто подтягивается, становится одновременно добрее и спокойнее. Ему с ними очевидно классно. Арсений его веселит, да и интеллектуальные его возможности явно Нурлана впечатляют. На Антона он, вообще, смотрит почти с умилением. Может быть, Нур устает от агрессии «ЧБД» и ему нравится, что тут никто не кидается никого оскорблять, а все вдруг оказываются на одном, и не самом тупом, уровне. Он кайфует, если ребята смеются от его шуток, и сам готов ржать над их юмором. Он красуется, конечно, выпендривается немножко, но не от того, что ему не по себе, а наоборот. Леха же… напряжен. Это так странно, что ведущий шоу «Где логика» не может в паузах, когда съемки притормаживают, чтобы дать актерам попить или поправить на них грим, перестать наблюдать за Щербаковым. Синие глаза не фиксируются на ком-то одном, они бегают между Арсением и Шастуном. Леха улыбается их шуткам, тоже, конечно, это его работа, но получается как-то неуверенно. Когда над его шутками смеются они, он на мгновение будто расцветает, расслабляется, но затем быстро возвращается к этому испытующему и нервному осматриванию. Азамат переводит внимание на Антона с Арсом. Может быть, ребята Лехе чем-то насолили? Может, что-то случилось перед съемками? Нет, вроде, у этих стандартная реакция на парочку Нурлан — Леха, то есть им, с одной стороны, от них смешно, а с другой — они их явно опасаются. Вообще-то все тут, конечно, коллеги, и друг друга не первый день знают, но двухметровый казах и накачанный блондинчик всегда выглядят так, как будто в любой момент могут найти у тебя такие семки в карманах, о которых ты даже и сам не подозревал. Пизды дадут только так. В тандеме они, правда, похожи еще и на начало крутого порно. Но эти свои мысли люди обычно держат при себе, смотри пункт первый. Азамат вздыхает и объявляет следуюший раунд шоу. В конце концов, его дело — просто довести это до конца. **Я строю крепость, исторический момент Расскажи обо мне знакомым Я строю крепость, стратегический объект Формируется ком за комом Я строю крепость, отложив обед и сон Вопреки городским законам Здесь будет Вавилон, мой новый Вавилон ©
Антон Антон знает, что его может ждать на «ЧБД», поэтому своим оружием он запасается заранее. Любимый револьвер называется фикбук, и никакая в мире сила не заставит его не прочитать ребятам венец творения о них самих. Потому что иначе они его утопят. «ЧБД» ведь не то место, где можно сказать «ребята, слууушайте, есть парочка стоп-тем. Шипперы — одна из них, и пожалуйста, еще, может, не будем вспоминать Арсения в его отсутствие?». Скажи такое, и первое, что ты получишь, когда аудитория рассядется, будет щербаковское «ну и кто из вас кому сосет». Но когда он начинает читать, он понимает, что, может быть, и ошибся в своих расчетах. Нурлан не очень доволен темой, но он готов терпеть. Он явно рад, что Антон пришел, и Антону даже становится немного неловко тут же отправлять его на дно эротическими описаниями его гейских подвигов. Но у Антона в башке стучит «если не ты — то тебя, помни, где ты». Он зачитывает вслух несколько абзацев. Фанфик написан плохо, но не ужасно — падежи согласованы друг с другом и времена не скачут. Девочке, наверное, было не двенадцать. Может быть, пятнадцать. Щербаков вначале подхватывает игру совершенно спокойно «да ради бога, пожалуйста», «с кем я гей, да со всеми», «ну и что такого», «нет, меня не смущает». Но с каждым прочитанным Антоном словом его взгляд становится все жестче. Антон ждет апперкота. Но слов нет. Такое ощущение, что Леха забыл, как перебивать, и не знает, как прекратить происходящее. Антон чувствует, что занимается избиением младенцев. Он оказывается безжалостным — именно он, а не все эти профессиональные садисты вокруг. Отступать поздно. Блондин в фанфике горячо прижимает брюнета к стене. Серега и Тамби что-то вставляют, что позволяет прийти к логическому концу, Нурлан тоже придумывает, наконец, сворачивающую шутку («все, что я понял — я ебу Леху»), Антон заканчивает свое чтение. Щербаков по-прежнему смотрит, практически без комментариев, и от его взгляда Антону становится слегка не по себе. Пора переходить к истории, и тут, наконец, Леха включает суку. Он играет Антоном, как будто видит его впервые. Он царь, бог, а Антон человечек в настольном футболе, привязанный к железной перекладине и подчиняющийся воле всевышнего. Как будто это сраный Киркоров в перьях пришел на ЧБД, и все тормоза сняты, все фильтры сорваны, и на гостя можно выливать ушат за ушатом тупого несмешного дерьма. «Меняй», — издевается Леха, не давая сказать ни слова. Серега подыгрывает ему, ему явно не нравится Антон, впрочем, наверное, не по личным причинам — ему, похоже, вообще никто и ничего тут не нравится. Тамби и Рустам пытаются вырулить историю, отыскать логику, переключить жанр происходящего. Даже Нурлан занят тем, чтобы Антон не поплыл окончательно и смог сделать все, что от него требуется. Но Леха неумолим. Антон, впрочем, не вчера родился. С гопниками он имел дело все детство, на своем левом берегу-то любимом, да и потом игнорировать зашквары его отлично научили что поклоннички, что коллеги. Поэтому он расслабляет плечи, нарочито дружелюбно улыбается. Смеется лехиным шуткам, как будто они с ним заодно. Они не заодно. Время съемок, к счастью, ограничено и в конце концов это безобразие заканчивается. Нурлан предлагает ему переслать сырую версию, что-то подрезать, если что, поговорить с их креативным. Антону это не нужно, ему бы домой сейчас доехать. Он, честно, надеется просто поскорее улизнуть, но не тут-то было. — Ну-ка, — говорит Леха, и даром, что он на голову его ниже. Он Антона может скрутить и положить на обе лопатки, в крендель загнуть, на колени поставить. Что захочет. — Идем-ка, — он тащит его из коридора в каморку, которая служит тут гардеробной. — Какой ты горячий, — пытается пошутить Антон, но его шутка уходит в никуда. Леха перед ним действительно пышет злостью, но тут ни капли эротического интереса. Антон такое за версту чует. Щербаков просто взбешен. — Ну отпусти может, а, — он пытается высвободиться, но Леха держит его за пиджак крепко, как добычу. — С хуя ли, — отвечает он. — Леш, ну что ты, — еще раз пытается урезонить его Антон, переходя на совсем мирный тон. Он не умеет и не хочет драться. — Ты мне скажи, — говорит Щербаков, снова полностью игнорируя его, — ты почему доебался так до этой темы? Антон сглатывает. Он знает, что такое гомофобия. Он получал в морду в ее имя не раз. За то, что носил кольца, за то, что играл в КВН, за то, что был таким невозможно хорошеньким в студенческие годы. Ему просто на улице могли двинуть, незнакомые, ничего не спросив. Но в русском шоу-бизнесе, камон, тут же каждый третий… Неужели вся солдатская дурь в голове Лехи была основой, а не шуткой? Как он живет-то тогда, вообще, среди всего этого? — Лех, ну ты пойми, ну вы первые бы это сделали, — он пытается воззвать к логике, — и вы бы меня уничтожили просто. Про нас с Арсением столько всего, и я… Взгляда Леха не отводит, и ей-богу, Антон почти чувствует врубленную на максимум полицейскую лампу, направленную прямо ему в физиономию. — Ебет тебя твой Арсений? — перебивает он. Антон давится. — Ну?! — Ну… — невнятно мямлит Антон. И что-то меняется вдруг в жестком лехином выражении. Казалось бы, он понимал прекрасно, что спрашивает, зачем вообще сюда шел, сам же ведь и прижал — но вдруг он совершенно… Арс бы сказал «остолбенел». — Да вы же, — бормочет Леха, — да ладно… Антон мягко высвобождается из его хватки. Леха делает шаг назад, поднимает вверх ладони. Кажется, он собирается извиниться, и этого Антон перенести уже не может. Проклинает все мысленно за то, что рядом нет Арса — тот бы сообразил, что сказать, он умеет — но тут придется самому. — Леш, — говорит он спокойно, — ты что так разволновался-то? — Зачем это вам? — спрашивает Леха. Антон давится вторично. — В смысле?.. — Нахуя это надо? Ты ж нормальный, Антон. Это очень неприятно, но это надо стерпеть — он видит, что Леха действительно пытается понять. Только неизвестно, что именно. — Леш, — говорит он еще спокойнее, так спокойно, как только получается, — ну ты как мой батя говоришь, если бы он со мной разговаривал. Ты не старый же, ну. Помнишь еще, что это такое. — Что такое — что? — Леша буравит его взглядом и спрашивает в своей обычной манере — непонятно, придуривается или вправду не знает ответа. Антон вздыхает. Ну не говорить же этому бандиту «как любить кого-то». — Как любить кого-то, — отвечает он, потому что он дебил. **Эй, на том берегу, Здесь тепло, а у вас все в снегу — Я могу сказать вам тайное слово, но Как до вас докричаться? ©
Арсений Жаркая смола июля течет по датам, жадно, неравномерно, превращает понедельник в предсказуемый вторник, а среду — сразу в субботу. Арсений просыпается утром и не знает пока, каким. Это незнание ему нравится. Простыни пахнут стиральным порошком, они нагрелись, но ноги в них вытянуть все равно приятно — чистая ткань скользит по щиколоткам, мышцы поют «спасибо». Спасибо, спасибо, поет шепотом и он, нащупывая пятками пол. Спасибо, спасибо, холодная утренняя вода в лицо. Спасибо, спасибо, он ставит турку на огонь и варит кофе, так не сварит ни одна брендовая кофемашина. Пенка с крошками недомолотых зерен оседает на губах. Он кладет в чашку сахар, беспрецедентно — сладко, как десерт, сладко, как кусочек урванного сна, сладко, как жмурится Антон. — Мне так хорошо, что сегодня можем смело умереть. — Да прекращай ты. — Антон в дверях кухни, в простыни с головы до ног, как римская статуя, только не такая светлая — загорел. От плавок, правда, смешная белая попа, но сейчас не видно, — шуточки у него. — Конечно, шуточки. Планов же — громадье! Арсений движется-танцует, моет посуду, мечется в комнату и обратно, достает вещи из шкафа, взмахивает руками. — От тебя искрит прям. Антон кулем оседает в кресло, держит одновременно кружку с кофе, сигарету, край простыни и — с трудом — веки открытыми. Выглядит как большая, не отошедшая ото сна гусеница. Солнечный свет пятнами по полу. На улице хлопают дверями машины, смеются, кидают мяч об асфальт. Дзынннь, дзынннь. Антон разбирается со своими руками и предметами, откладывает пока сигарету, пьет кофе маленькими глотками. Арс смотрит на него, звенит почти как струна, в груди тесно. Думает, как бы его потрогать. Встает на колени, обнимает простынные ноги, Антон мычит: прекрати. — Я хочу тебя осязать. Я тебя уже пятнадцать минут не осязал. Антон — пятилетний ребенок, который дуется и не хочет улыбаться, но улыбка все-таки побеждает лицо. И сразу красивый, такой, что Арсений прячет лицо у него в коленях. — Ну давай… пооосязай. После — Антон тащится в душ, потому что Арс, ну вот я весь вспотел из-за тебя, пусти меня уже. Арсений задумчиво водит пальцем по губам. Допивает кофе, перебивает горьковатый вкус. — Я тебе фруктиков куплю, — весело кричит в закрытую дверь, за которой шумит вода. — В жопу иди, — парируют оттуда. Он идет одеваться, ударяется локтем о дверь шкафа. Боль расцветает узором по предплечью. Он трет кожу, и думает «я запомню, все это, каждую секунду, и вчера, и сегодня, и завтра, но главное — сейчас». Чародейство. Открывает телефон и тут же закрывает — неинтересно. Вспыхивают и потухают счетчики входящих сообщений, десять, сорок, сто, мессенджеры, инста. Антон застает его, когда он по пояс уже погрузился в шкаф. — Принаряжаешься? Арсений пробует между пальцев красную ткань, черную ткань. — Скажи цвет? — Оранжевый, — язва. Но у Арса есть и такое. Он шарит в нужной куче, вытягивает футболку с большим рыжим принтом. Подмышкой дыра. Это неважно. — Бутылка кефира, полбатона, — сообщает он. — Без штанов пойдешь? — А я сегодня дома. — Все равно штаны одень. — «Надень». — Отъебись. — А я сегодня дома один, лай-лалала-лай. — Хуй тебе, а не один, — говорит Антон, и внутри у Арсения все замирает. Это — лучше оргазма. — Тошечка, — отвечает Арсений. Он в трусах и дурацкой футболке, ему ничто не мешает метнуться вперед. — Не-не-не, — пятится Антон, — это я в смысле, что… — Тошааааа, — он хватает его двумя руками за шею, тянет к себе, вниз, не дает ускользнуть. Антон, впрочем, уже никуда и сам не хочет. Он перестает пятиться, вытягивает свои длинные, жаркие-паркие после душа руки, обнимает ими Арсения, жмет его к себе. Арсений целует, куда может дотянуться, получается в челюсть, снизу. — Знаешь, Арс, — говорит Антон, — я никуда сегодня не хочу. — Это прекрасно. Мы никуда и не пойдем, — отвечает Арсений. И внутри — песня, сказка, кричит, надрываясь, экзотический павлин, ложатся оземь от ветра сосны, взмывают к облакам волны бушующего Посейдона. Снова они оказываются в простынях. То, что Антон не умеет сказать словами, он показывает собой — руками, ртом своим горячим, рваными движениями худого тела. Арсений бы взвыл, что ему уже не семнадцать, сколько можно, но сейчас он безвозрастный. Даже вид этих длинных пальцев, изящных фаланг, без колец, стоп-кадром, а уж тем более в движении, он бы и мертвого же оживил бы, ну. Пытаются отдышаться. Антон мажет его ладонью по животу липким, Арсений смеется. Глаза Антона — сияющие солнца, с ума я по тебе схожу, шепчет Арс, с ума схожу по тебе, дай мне еще — поцеловать. И все по новой. Невероятно. Потом Антон уходит курить, Арсений его даже никуда и не гонит, но тот привык, как собака, что в комнате — нельзя. Возвращается, пахнущий дымом и светом. Нагрелся на сковороде балкона. Валится на кровать: устал. Устал кувыркаться, не устал обниматься. Улыбается снова, краем рта, котовьей своей ухмылкой. Арсений влюблен в нее до немоты в суставах. — Я тебе покажу такую музыку, там четыре виолончелиста превращают Баха в героиновый экстаз. — Может, лучше пиццу закажем? — бурчит Антон. Арс гладит его по кудряшкам. — Ну ладно, как называется? — Апокалиптика. — Сначала пиццу, — решает Антон. До него очень трудно достучаться. Он привык жить, думать, быть — иначе. Арсений нащупывает телефон. Они сойдутся на середине. **Как я выгляжу, что у меня внутри Не должно тебя нисколько волновать На своем IQ внимание заостри Не знаешь что это? Ты не обязан знать Ты не еби мне мозг, ты заебал уже Ты повернись ко мне спиной И пробуй — думай о себе! ©
Леха Леха ни о чем не думает, Леха едет на репу. По дороге приходится свернуть к бензоколонке. Бля, рядом с этой заправкой была раньше хата, где была Ленка, а Ленка умела заправлять бесплатно, но где там теперь эта хата и где эта Ленка. И все же, две штуки жалко. Хоть на новом Инфинити и как-то тупо с этим заморачиваться, но кого ебет, две штуки все равно ж жалко. Леха отдает две с половиной даже штуки, протирает рукавом пятнышко на двери, садится и гонит дальше. Он старается концентрироваться на сиюсекундном. У него сейчас будет репа с пацанами, он будет хуярить на гитаре, как умеет, может быть, на барабанах даже будет. Петь он, конечно, не станет, но хоть пальцами выбросит то, что в нем копилось весь день. А может быть, год. И ни о чем, ни о чем он не будет думать. Блядь. Он тормозит, съезжает с дороги тупо на обочину, чуть не в кювет. Сзади кто-то сигналит, и он орет «пошел нахуй!» хотя его никто и не слышит, конечно. Он смотрит на свои пальцы, лежащие на руле. Он не может так. Это не он. Он себе никогда не врал, и врать не будет. «Как любить кого-то». **Я понял — это намёк, Я всё ловлю на лету Но я не понял Что конкретно ты имела в виду ©
Дима — Арс, ну я просто в ахуе, — спокойно говорит он, — это, конечно, пиздец. — Да ладно тебе! — скачет Арс. — Относись проще. Я уже сто раз это делал. — Вот в чем уж я не сомневался — ни секунды. — Брось, Димазавр, — Арсений ищет свою машину на парковке, все еще двигаясь по прерывистому бордюру прыжками, — ладно, я тоже нихуя никогда этого не делал. Но что, ну подпилим коготки, чтобы не стыдно было махать ими на публику. Дима машет рукой и садится на пассажирское сидение. — Ты почему на тачке-то? — Да вот, приехал на своей. — По этой новой быстрой трассе? Платной? Не узнаю тебя. — Ну она уже нихуя не новая, Димк. — Так зачем? — Что зачем? — Приехал на тачке — зачем? Какой смысл не спать, и еще потом обратно тащиться тоже же придется? Она сама за тобой в Питер не поедет. — Да я хочу тут задержаться немножко, — неопределенно отвечает Арс, в своей манере, и тут же переводит разговор, — так ты что, правда никогда в жизни не был на педикюре? — Стригу свои ноготочки сам с шести лет, как мама научила. И нет, не затирай мне про имидж. Я не фут-модель. Я откуда мог предположить, что кто-то крупным планом мои голые мужские отвратительные пятки будет снимать по телеку? — Фут-модель, — тянет Арс, — это интересно, я слышал. Ты красиво фоткаешь свои ноги и незнакомцы из интернета тебе за это платят? — Бля, я прямо попал сейчас в точку, это же работа твоей мечты, Арс. Арсений счастливо кивает. До места они доезжают быстро, собственно, это первый попавшийся салон, женский, конечно, и Дима бы никогда в жизни в такой не поперся — да ни с чем, блядь, нет в мире такого запроса. А уж тем более — педикюр, мать его! Но Стас их осчастливил с утра изменением в сценарии, съемки завтра рано с утра, три мотора, и во втором — та-дам! — Диме и Арсению предстоит участвовать в «мышеловках». А Дима вот не привез с собой из Воронежа почему-то, удивительно, никаких, нахуй, наборов для гигиены и красоты, а ногти на ногах у него, как назло, оказались не в том виде, чтобы их демонстрировать общественности. И, конечно, он-то собирался пойти, как белый человек, в магазин и, сука, купить кусачки просто, но ебучий Арсений каким-то образом ему навешал, что мозоли на пятках это тоже некрасиво, и вообще, широковещательное телевидение, камеры, звезды, все такое. Ножки должны быть идеальны. — Может мне еще депилироваться, блядь, — возмущается Дима. Его ноги в мыльной пене, отмокают, хуй знает зачем. Ну то есть он знает, зачем, но его все равно бесит. Хотя это, если честно, даже приятно. — Мастер занят, — с готовностью откливается девушка, сидящая перед его ванночкой и вызывающая стойкие ассоциации с каким-то непотребством, — но если вы все-таки передумаете насчет маникюра… — Я не передумаю! — отрезает Дима. Как жаль, что от Арса, который как раз-таки передумал, отсесть нельзя — не с ванной же на ногах он поедет по салону. — А мне нравится, — говорит Арс, вытягивая пальцы уже готовой руки, — очень аккуратно получается. Ну что ты, Диман, я ж не крашу. — Можно бесцветным покрыть, — снова встревает та девица, что восседает у Димы в ногах. — Бляяяядь, — Дима закрывает глаза, чтобы только всего этого не видеть. — Арс. — Ау. — Вот она мне трет чем-то пятки. — В этом и смысл педикюра, чувак. Будет красивенько. — Да, блядь, розовенько и мягонько, как жопа младенца. Только знаешь, что? — Что? — Что прикинь, как на такой мягонькой пятке будет мышеловка работать. Он злорадно наблюдает, как с солнцеликого сходит его блаженная улыбочка. — Пиздец, — констатирует доперший теперь и Арс. — Пиздец, — соглашается Дима. Но отступать некуда. Они обреченно смотрят, как с их ступней сходит десять шкур, чтобы окончательно оголить их нервы и принести в перспективе больше, больше, больше, блядь, боли. — Кто вообще придумал эти мышеловки? — Стас, — с готовностью откликается Арсений. — А кто первый одобрил и подхватил? — Никто, — сникает одобривший и подхвативший. Дима опять закрывает глаза и мысленно проклинает тот день, когда он последний раз закрыл дверь своего кабинета в клинике. Ну какие мышеловки, какие шокеры, кому добровольно нравится смотреть на такой садизм? А участвовать в нем?.. — Ты о чем думаешь? — осторожно спрашивает Арс. — О тебе, солнышко. — Девицы хихикают. — Ну ладно, ладно. Минимальные извинения. Я, походу, действительно плохо продумал тут. — Меня утешает мысль, что тебе будет так же больно, как и мне, — пожимает плечами Дима. Арс прищуривается: — Тебе уже похуй? — Мне уже похуй. — Диман, я просто обожаю твою отходчивость. Вот где ты это берешь, а? — Косарь за дорожку. В конце концов это их совместное приключение подходит к своему завершению. Арс зашнуровывает ботинки на пахнущих мылом и медом ногах и выпрямляется: — Воля нам целовать пяточки эти должен будет. — Ага, жди. Подбросишь меня? — он смотрит на Арса, и Арс как-то мнется. — Че, бабок жалко опять тебе? Хочешь, за бензин заплачу? — Да прекрати ты, — морщится Арсений. — Один раз тебе сказал что-то и ты всю жизнь теперь мне будешь это припоминать. Не было у меня тогда денег лишних вообще, можешь ты себе такое представить? Дима миролюбиво поднимает ладони — проехали: — Тогда давай, вези меня. Тебе в ту же сторону, забросишь меня — и к Сереге. — Да я не туда, — вырывается у Арса. Дима поднимает брови. Время — почти одиннадцать вечера. Салон был выбран, собственно, за его круглосуточность. — Не туда, значит. — Не туда, — упрямится Арс. Больше он не сказал бы, даже если бы Дима купил-таки сегодня кусачки и сейчас ими воспользовался. — Лааадно, — тянет Дима. — Ну тогда — пока. — Арс смотрит на него подозрительно, но Дима даже не улыбается, держит лицо. — До завтра, — говорит он. — Целую, — отвечает Арс. Дима достает телефон, и уже глядя в экран, говорит уходящей спине «привет Антону», но Арс его, конечно же, уже не слышит. **Вороника на крыльце; В доме спит зверь, в доме ждет ангел; В доме далеко до утра. Вороника на крыльце, она по ту сторону стекла И я бы открыл ей, Если бы я знал, где здесь дверь… ©
Антон «Я к тебе приеду, скидывай адрес». Антон неверяще пялится в эту строку. — Арс, — тянет он. — Поди-ка сюда. Арсений, прочтя смску, чешет в затылке. Он тоже ничего не понимает. — Он стрелку, что ли, мне забивает? Что это вообще? — Антон принимается нервно расхаживать по комнате. — Что мне ему отвечать? — Ну дай ему адрес, — неожиданно говорит Арсений. Антон с подозрением уставляется на него. — Ты должен, вообще-то, произнести тираду о том, что дома люди отдыхают, и что беспокоить малознакомых вечером не принято в нормальном обществе. — Эй, — смеется Арс и щелкает его по носу. — Ты нас путаешь. Мне, наоборот, интересно. Антон обиженно потирает нос. — Может, я наберу ему? — Да пусть приезжает. Посмотрит, что в башке у него. Вдвоем он нас не отлупит. — Ну не знаю, — Антон щупает арсов бицепс, тот хлопает его по руке. — Я бы так не был уверен. Разведчик все-таки. — Вот и пусть разведывает. Леха заходит в квартиру, как будто сто раз уже здесь был. Тот факт, что их в квартире Антона двое, его, похоже, не колышет. Он спокойно скидывает ботинки, остается в своих носках из ашана, которые эффектно смотрятся рядом с джинсами оффвайт. Антон не сомневается, что спроси его — выяснится, что джинсы ему достались бесплатно, а носки-то куплены за свои кровные. Носки, трусы, и тачка за двадцать лямов. Вблизи Антон лишний раз поражается, какой Леха компактный, но мышечный. Сколько там он пробыл в своем спецназе, год? Два? Чему могли научить маленького новобранца-пиздюка в такие сроки? Откуда у него эта осанка Джеймса Бонда? — Поссать пойду, — сообщает Леха, и всякое сходство с Джеймсом Бондом начисто испаряется. Антон и Арсений смотрят друг на друга. Арс пожимает плечами и идет на кухню. — Ты пьешь что-нибудь? На самом деле? — спрашивает он оттуда. — На самом деле нет, — отвечает Леха, выходя из ванной. Он проходит в комнату, хотя его туда никто еще не успел позвать, и с любопытством оглядывается. У Антона в квартире не очень интересно. У Арса в Питере стеллажи с книгами в потолок и знаменитые крыши видны прямо из окна. У Антона относительно свежий ремонт и икеевская стандартная мебель. Чисто, потому что Арс чистюля, но одежды все равно накидано. На что там Щербаков смотрит, непонятно. Леха садится на диван. Вот как можно сидеть на диване и не терять, опять, сука, этой осанки? Причем развалился удобненько, руку на спинку закинул, а все равно прямой. Антон по сравнению с ним — оглобля. — То есть вы пидоры, получается, — говорит. Антонова рука вцепляется в собственный свитер. Арс выходит из кухни. — Можно уточнить цель вопроса? — спрашивает он спокойно. — Понять, пидоры вы, или нет, — Щербаков, наверное, и перед архангелом Гавриилом будет отвечать все в той же манере. — Нет, — говорит Арс. — Бисексуалы, получается? — слов нахватался, смотри-ка ты. — Это уже ближе. — Так можно же с бабой жить? — Можно, — соглашается Арс, а у Антона внутри все почему-то вскипает. Почему он должен проводить свой вечер — так? Арс не каждую неделю к нему вырывается. Он хочет что-то сказать, но рука Арсения мягко ложится на его спину, гладит. Он оборачивается, и Арс смотрит не на Леху, он смотрит на него, — Шаст, ну ты же понимаешь, что он не анкету сюда заполнять приехал? — А зачем он сюда приехал? — тупо переспрашивает Антон. Рука Арсения действует на него безотказно, и злиться он перестает. — Действительно, — говорит Арс, и делает шаг к дивану. Теперь он уже смотрит на Леху. Леха глядит в ответ снизу, открыто, но ничего не говорит. В кои-то веки он ничего не говорит. — Ты хочешь в чем-то для себя разобраться, — говорит Арсений. — Возможно. — Я даже не спрашиваю тебя о жене. — Я о твоей тоже не спрашиваю, — Антон взглядывает на него удивленно. Он что, гуглил их? Что, вообще, происходит? Антон не знает такого Леху. Но Антон знает такого Арсения. Вот особенно такого знает, собранного, четкого, уверенного. До слова «властный» он в своей голове даже не доходит, но у него все равно слегка подгибаются колени. К черту. Он усаживается тут же на ковер, как стоял. Свет они так и не включили верхний — горит только торшер в углу, и в этом свете лицо Леши кажется совсем юным. Но его глаза блестят, как у нездорового. — Подвинься-ка, — говорит вдруг Арс. Леха теряется, смотрит по сторонам — куда? — Вперед, — мягко уточняет Арс. Леха не спорит — просто подвигается вперед, так, что между ним и спинкой дивана остается пространство. Туда и втекает Арсений. Это тот момент в фильме, где либо в окно врезается ракета и разносит дом к хуям, либо все кардинально меняется и герои пляшут дальше как ни в чем не бывало, только сменив жанр. Леха плясать явно не намерен. Спина его напряжена так, что кажется, секунда, и сломается позвоночник. Арсово перекидывает ногу по другую его сторону. Получается, что они сидят, как на мотоцикле, Арс сзади — красотка в кожаной куртке, прижавшаяся к спине крутого мачо. Только в роли красотки тут не Арс. Антон, кажется, не дышит. — Добрый вечер, — говорит Леха почти неслышно. **Ключ к северу лежит там, где никто не ищет, Ключ к северу ждет между биениями сердца, Я знаю, отчего ты не можешь заснуть ночью: Мы с тобой одной крови. Мы с тобой одной крови. ©
Арсений Антон сказал ему как-то: понимаешь, я тогда ужасно объебался. И Арсений тормошил его, объясни, объясни. А Антон не умел сказать, не получалось. Пока, наконец, из-под какого-то алкоголя непонятного, из состояния «я лежу на диване и потолок надо мной — море буйное», удалось из него вытащить эту историю. Арсений думает, что сейчас будет что-то о недавнем прошлом. Что-то кто-то сказал, Шаст травмировался, ни с кем не обсуждал, и вот теперь — решился. Но нет. — Мне лет пятнадцать было, — говорит Антон. Арсений мысленно дает себе по голове. — И у нас в классе как-то все поделились, все уже либо пососались, потрахались и обсуждают презики на переменах, либо вообще ничего. Вот я был из тех, которые ничего. Арс боится спугнуть. Молчит. Он сидит рядом с диваном на корточках почему-то, и слушает. — И началась вся эта фигня с КВН, с выступлениями, как-то вдруг я влился в коллектив, так сказать. Начал с девчонкой встречаться, из тех, что уже все попробовали. Красотка была. Точнее, как — начал, она ко мне сама подкатила после одного выступления, типа, Длинный, ты такой классный, оказывается, а что, предки тебя не забирают, пошли может за магаз сходим, курить хочу, не могу — ну вот эти все приемчики, знаешь? — Практиковали, знаем, — отвлеченно бормочет Арсений. Он думает о том, что Антон лежит на диване, руки-ноги раскинул, такой красивый, и не знает об этом. Что ребята ушли давно все, что нет никого в этой маленькой чужой квартире. Что можно вытянуть ладони и погладить его по животу, под задравшейся рубашкой. Что, наверное, он за это получит пизды. Выражаться он точно начал, как Шаст, не только вслух, но и мысленно. Арсений всегда копирует людей, это его профессиональное, только обычно он может и обратно откатить так же легко. А вот в последнее время совсем не получается. Ну ладно, участившийся в его речи мат — не худшее, что может произойти. Худшее произойдет, если он вытянет-таки эту ладонь и погладит. Или лучшее. Антон уже молчит некоторое время, рассматривает вертолеты, которые, видимо, у него на потолке гоняют. — Шаст, — зовет тихонько Арс. — Я так ждал, — говорит вдруг Антон другим голосом, более взрослым, что ли. — Думал, ну наконец-то. Первый раз пососаться, ну это же целое дело, когда ты подросток. За грудь ее потрогать. И может даже больше даст. — Она нравилась тебе? Антон вздыхает. — Нет. — И что? — у Арса щемит сердце. — Не получилось? Антон явно подбирает слова. Вскидывает руки, принимается крутить свои кольца, раскоординированно. — Не знаю, как и сказать. Наверное, да. Не получилось. Просто было неловко как-то, и немножко — противно. Это вертится на языке, но Арсений не знает, можно ли спросить. Он не успевает. — Да не гей я, — досадливо говорит Антон. — Просто мне походу очень редко чего-то надо. От людей. От себя. Не знаю. Этого Арсений не ожидает. От неожиданности он садится на колени и немножко отодвигается. — Ты…эээ… сексом не занимаешься? — спрашивает он тупо. Антон вдруг смеется. Волшебным своим смехом, от которого сразу пересыхает во рту, такой становится невозможный. Вот эту красоту — и нельзя?.. Никогда?.. — Занимаюсь я сексом, — говорит Антон, — просто не с кем попало. С тобой, например, хочу. Сказать, что его как будто по голове ударили — ничего не сказать. — Шаст, — подается он вперед, — Антон? — Ну что ты уставился? — Антон снова смотрит в потолок, очевидно, он слишком пьян, и голову наклонять ему неудобно, — я же не слепой. Не говори, что я тут пальцем в небо попал. Не попал. — Не попал, — торопливо говорит Арсений. Он думал, что за один вечер нельзя столько раз удивиться. Но сейчас это неважно, его затопляет горячим, аж дышать становится трудно. — Я вообще пиздец стесняюсь, — доверительно сообщает Антон, — но сейчас такой бухой, что похуй. Да я знаю, знаю, думает Арсений, и протягивает к нему, все-таки, руку. Не знает, за что взяться. Его пальцы видимым образом дрожат. — Можно, я тебя поцелую? — Можно, — разрешает Антон. — Но потом я усну. Губы его расслабленные и теплые. От него жутко пахнет пивом. Арсений в жизни никого такого волшебного не целовал. — Вообще охуеть, конечно, что ты меня спрашиваешь, — бормочет Антон. Его явно вырубает. — Я что, по-твоему, насильник какой-нибудь? — Да не, я не про это. Это я тебя должен спрашивать. Просить. — Это почему это? — Ну ты такой, ты же такой… Какой, Арсений не узнает — Антон засыпает. (Он и потом еще долго не узнает. Тянуть связные предложения о чувствах из Антона можно клещами, тросом, эвакуатором — обычно это не работает). Арсений помнит все это, как будто это было вчера. И сейчас не забывает. Сейчас, когда Лехины плечи под его руками — горячий каучук, литая мощь. Но сам Леха маленький, вдвое меньше Антона. Непривычно. Интересно. Антон смотрит с пола на него, как загипнотизированный. У него приоткрыт рот, как всегда, когда их ловят на том, как они бессовестно залипают друг на друга на съемках. Ну посмотри, посмотри на меня. Как я могу. — Арс, сука, ты игривый, как ребенок, блядь, — возмущается в таких случаях Сережа. Сережи тут нет, есть только он, Антон и вот эта заблудшая овечка в его руках. Щербаков изворачивается в его руках, и уставляется на него. — Че делать будем? — уточняет он. Его рот совсем близко, чувствуется его горячее дыхание. Арсений задумывается, гладит его по плечам, по бокам, ведет ладонями вперед. — Арс, — говорят ему с пола. — Давай я, например, не буду его целовать в губы, — советуется Арс. — Да нет, — отвечают снизу, — давай уж, целуй. — Мхм, — уточняет Арсений. Он не спорит. Пробует, как это. Оказывается очень неплохо на вкус. Жвачку, что ли, Леха жевал заранее? Он отстраняется, — ну как? — Пойдет, — отвечает Щербаков и откидывает голову ему на плечо. Все его тело расслабляется, становится податливым. Арсений сглатывает. — Я тебя еще немножко потрогаю тогда, — размышляет он, наглаживая крепкие грудные мышцы. Леха прижимается к нему теснее. — Ну потрогай, потрогай. А ты? — А что — я? — Антон сидит на коленках, скособочившись, уперевшись одной рукой в пол. — Тебе особое приглашение требуется? Давай, я могу, сколько будет сто плюс двести? Антон аж давится от возмущения. — Алексей, — строго говорит Арс, — давайте вот без этого. — Нет, я «без этого» не хочу, — заявляет Леха, — если «без этого», это мы какие-то вдвоем голубки с тобой получаемся. Давай «с этим». Иди сюда, Антоха. — Да я не про… — Арсений запутывается в шутке и в логике этой великолепной. Но Антон вдруг ползет ближе, сам расталкивает обтянутые голубой джинсой ноги и расстегивает пуговицы, как будто этого все только и ждали. Возможно, так оно и есть. — Он же на слабо нас берет, — говорит. — У меня получается? — задыхается Леха. Арс смеется и лижет его за ухом. — Похоже, что да. Арс тянет его футболку вверх, заглядывает через плечо, любуется золотистым прессом. — Ты офигенный. Он хочет добавить, для кого Леша еще может быть вот таким вот офигенным. Но сейчас не время. Позже. Кровь стучит в висках, он прижимается теснее, и руки тоже стискивает, всем телом своим ощущая момент, рывок, когда чужой член проскальзывает в знакомый рот. Позже, на кухне, Леха иссушает пакет сока в одну морду, и не сразу уходит, задерживается немножко. Он сидит, а Арс с Антоном стоят, обнявшись, в проходе, и Арсений почему-то ужасно счастлив. Они стоят вместе, боком к боку — от этого. Невозможно объяснить. Антон трется подбородком о его плечо, ластится. Без комментариев, как обычно. — Охуеть, конечно, — говорит Леха. Он смотрит не на них, а в окно. Там глубокая ночь. — Не за что, — подъебывает Арсений. — Ты на машине приехал? — Я ж не бухаю, — отвечает Леха отстраненно. — А порулить дашь? — загорается Арс. Знает он, какие у Щербакова тачки. — Конечно, здрасьте-пожалуйста, в любой момент, нет, хуй тебе, конечно. Антон смеется, обнимает надувшегося Арсения крепче. — В субботу следующую, значит, увидимся, — Леха уже встал, ищет черные очки, которые оставил на тумбочке. Что там у них общее? Арсений не помнит, кажется «Студия Союз». На выходные назначено несколько моторов, и в Питер он уедет не раньше понедельника. — Давай, братан, — говорит Антон. Он отлепляется от Арса, вручает Лехе его очки, идет отпирать дверь. Арсений смотрит на Леху, и ему немножко смешно. Видно, что Лехе тоже. Вон, губы сжимает. — Да уж, — говорит Леха, — братан. Антон обнаруживает, что дверь защелкнуло, и идет искать ключи. У них барахлит иногда замок. Арсений и Леха остаются в прихожей одни. — Алексей, — зовет Арсений. — Ну? — Нурлан? — спрашивает он почти одними губами. Леха надевает очки. — Увидимся в субботу, пиздюки, — говорит он. Антон открывает ему дверь, и он мгновенно растворяется — не ждет лифта, сбегает по лестнице. В пролетах звонко отдается его ребяческий топот. Антон поворачивает ключ снова. В квартире тихо, только кот где-то сопит. У кота, в отличие от них, нормальный режим. — Как же хорошо, что ты здесь, — говорит Арсений. Антон смотрит на него круглыми своими глазами. — А где мне еще быть? — Совершенно нигде, — отвечает Арс. — Абсолютно. Fin.