Дым, чаши и долги

Почему бы и не попытаться обмануть саму жизнь? В какой семье ты бы не родился, рано, или ещё раньше, ты услышишь заветные слова: «Чтобы стать достойным человеком - необходимо работать.» «Много ест тот, кто много работает.» «Вся наша жизнь и её блага определяются твоей работой.» Такеоми, честно говоря, с детства не переваривал эти разговоры и нравоучения о правильной жизни. Такеоми, честно говоря, чем дальше, тем больше воротило от мыслей о том, что за всё будет необходимо платить и в первую очередь работой с утра до вечера. Впрочем, он, сам того не зная, вытянул золотой билет, решив поделиться домашними онигири со стремноватым пацаном. От однообразной домашней еды в горле вставал ком. От Шиничиро вечно бегали панические мурашки и что-то ворочалось в животе. Честно говоря, Такеоми не мог пожелать для себя лучшего друга детства, особенно не с тем, что по большей мере от него требовалось следовать за ним, находясь в тени чужой спины, говорить то, что не сказал бы Шиничиро и молчать о происхождении своего шрама. Простые задачи, особенно за возможность быть на гребне человеческой волны. За возможность загребать иены. За возможность обмануть правила жизни и многих, многих, прикрываясь именем Чёрных Драконов, получая привилегии и не внося оплату. Живя в долг, который никто не рискнёт стрясти. Наслаждаясь лучшим всем, начиная от алкоголя и прочих увеселений, до зрелищ. Лучшее зрелище на попытку спросить его цену насмешливо показывало язык и затягивалось сладко пахнущим дымом из трубки, говоря, что их заведение предоставляет другие увеселения. Такеоми не знал, был ли в той трубке опиум или что похуже, но что-то вынуждало его раз за разом отправляться в Чайна-Таун Йокохамы, и просаживать там настоящие деньги, вместо привычных угроз и отговорок – ведь лучшее зрелище выходило на разговор только к лучшим покупателям, ненавязчиво говоря о новых товарах между хитрыми прищурами, весёлыми смешками и звоном бокалов. Лучшее зрелище отзывалось на «Коко», попеременно носило ханьфу и ципао, а ещё задумчиво крутило между тонкими пальцами чёрные кудри, пока Такеоми пытался понять, не подсадили ли его на опиум каждым потоком насмешливо выдохнутых в лицо завитков дыма. Где-то между крепким алкоголем и лёгкими наркотиками, сладким ароматом дыма и красной подводкой, затерялись и попытки найти кого-то похожего в цветочных домах, и распад Драконов. Такеоми мог бы беспокоиться больше, если бы не оставшееся у него влияние. Если бы не оставшиеся у него деньги. Если бы не открывшиеся перед ним в очередной раз двери. – Не прошло и трёх дней, дорогой посетитель, и что же случилось с вашими двухнедельными перерывами? – В действительности стоит ли особо заморачиваться над роспуском первого поколения, если всё ещё будут последующие, если у него всё ещё есть его репутация Бога Войны, если сегодня Коко не подсаживается к нему за стол после не первой даже стопки, как привычно, а встречает у входа, и приглашающе кивает в сторону скрытого мягким полумраком коридора, поворачиваясь к нему спиной и указывая путь, пока всё, о чем может думать Такеоми - это не пройденные повороты и двери, а то, как длинные кудри ощущались бы, будучи намотанными на кулак. – Проводить так много времени в ожидании было бы расточительно, да и, вдруг к постоянным посетителям у тебя всё же особое отношение?  Ответом на это становится насмешливо выдохнутый из-за плеча дым, бесконечно сладкий, бесконечно манящий проверить, насколько же сладкими окажутся выпускающие его губы. Впрочем, нужны ли ответы, когда его заводят в комнату явно не общего пользования, усаживают на диван и наливают вино в чаши.  И, честно говоря, тут уже плевать и на привычно хмурого огромного китайца с длинной косой, вечно маячащего где-то на периферии где-то со второго-третьего визита Такеоми в ресторан, на то, что он явно не должен сейчас так беспечно спускать оставшиеся деньги, на то, что он разосрался со всеми, включая своего же мелкого, как и на то, что его чаша совершенно не такая как у собеседника – Такеоми ничерта не разбирался в этих китайских гу, и если пьющий из узорной медной чаши Коко говорил, что сделал это ради уважения японской культуры, то Такеоми с полной готовностью осушит не одну такую глинянную чашу, не сводя глаз с чужих увлажнённых вином губ.  Стоит ли спрашивать цену возможности собрать пьянящую влагу своими губами и языком, или для него это станет бесплатной услугой? А если да, то что он ещё сможет урвать и сорвать с Коко? Кажется, он с детства, когда мечтал стать самым богатым в мире, и представлял как будет тратить свои нескончаемые иены, не спускал столько своего времени и подкреплённого дурманом воображения на фантазии. Ни один вопрос так и не покинул пределов мыслей. Не тогда, когда Коко впервые за всё время их знакомства подсел близко-близко и отставил свою чашу, вынуждая вслушиваться во вкрадчивый шёпот, даже если с каждым словом ускорившееся сердцебиение заглушало чужие слова. – Знаете, вас действительно можно назвать особым клиентом, особенно учитывая вашу репутацию, Акаши-сан. Я… слышал некоторые вести об изменениях в вашей жизни, так что всё же решил пересмотреть наши цены и услуги лично для вас.  – Это… это значит «да»?  – Да, Мочи. Поправить оговорившегося Коко не дали огромные ладони, сдавившие глотку и поднявшие его в воздух под насмешливые хохотки проклятого видения, что бесстыдно разлеглось на подушках, расстегивая верхнюю пуговицу своего ципао и затягиваясь новой порцией сладкого дыма. – Не думаю, что вы сможете и дальше оплачивать ваши визиты, дорогой посетитель, зато за некоторые ваши части, а особенно голову, обещают неплохую такую сумму. Как раз достаточно, чтобы покрыть выпитое вами домашнее вино. Удел вышедшего из чужой тени Такеоми заключался в позорном проигрыше и передачи его бессознательного тела для дальнейшего разделывания и продажи. Удел осознанно находящегося в тени Мочизуки заключался в тихих смешках, и сладких от вина и пара губах, с интересом целующих мелкие ссадины на лице и ладонях, а затем уже и на его губах. Коко же предпочитал получать удовольствие от честной работы, и того, что следовало после неё.