Он пришел с мороза

             Джулиан проснулся от тревожной трели телефонного звонка. Протерев глаза, он поднялся с кровати и прошел к столику в гостиной, мельком взглянув на часы, прежде чем снять трубку.       После шороха раздался голос Генри:       — …я приеду.       — Что? — Морроу растерянно нахмурился.       — Можно я приеду? — повторил тот.       — Генри, это ты?       — Да, — на фоне был слышен шум ветра. — Можно я приеду?       — Да, конечно, — сон окончательно ушел, растворившись в неприятном волнении.       — Спасибо.       Раздались гудки. Морроу постоял так ещё с полминуты, затем вернул трубку на место и поежился. Едкая тревога, сотканная из резкого пробуждения и пугающей лаконичности звонившего, зудела в сердце. За окном завывала метель.       Джулиан знал, что Генри должен быть в Риме. Значит, что-то явно пошло не так. При чем настолько, что он не смог предупредить его заранее — Винтер был щепетилен в таких вопросах и всегда, даже когда их отношения перешли на определенный уровень доверия, сперва уточнял, всё ли ему дозволено.       Не имея представления, к какому времени относилось это «Я приеду», Джулиан решил не возвращаться в постель. Он принял легкий душ, чтобы согнать остатки сна, поставил чайник и, взяв с полки тетради с переводами, устроился в кресле.       Генри приехал через три часа. Дрожащий, раскрасневшийся от мороза, в измятом и припорошенном снегом костюме, он появился на пороге с громким стуком, заставившем Джулиана мелко вздрогнуть.       — Простите, — сказал он вместо приветствия, замерев у входа.       Свист метели почти полностью проглотил его голос и тут же холодными щупальцами заструился в дом. Морроу втянул парня внутрь, резко захлопнув дверь.       — Боже, — Винтер опасно покачнулся, и Джулиану пришлось прислонить его спиной к стене, попутно скинув на пол мокрое от снега пальто. — Что могло заставить тебя так внезапно приехать?       Генри замер, невидящим взглядом упершись в рамку с какой-то гравюрой на противоположном конце маленького коридора. Он слабо понимал, что происходит. Сейчас, когда острая необходимость в здоровом функционировании отпала, и он оказался в относительной безопасности, его организм сдался и не оставил хозяину никаких ресурсов.       Когда профессор позвал его несколько раз, он наконец вышел из оцепенения и легко мотнул головой на его голос.       — Выглядишь ужасно.       — Спасибо, — язвительно ответил Винтер и рукой провел по мокрым волосам.       На раскрасневшемся лице застыло выражение усталости и тщательно скрываемой боли.       — Мигрени? — предположил Джулиан.       Генри кивнул и тяжело вздохнул.       — Они начались только сейчас? — Морроу был проинструктирован на этот счет, поэтому спешно достал из морозилки несколько кусочков льда, пару кинув в стакан и пару завернув в маленькое кухонное полотенце, и поставил чайник.       Генри отрицательно качнул головой. Пора было перестать изъясняться этим жестом — любое движение отзывалось острой болью в затылке.       — Неделю назад самое тяжелое. Сейчас снова хуже из-за дороги. — Он смог оторвать себя от стены и пойти навстречу Джулиану, тот мягко подхватил его под локоть.       Проигнорировав вялую попытку сопротивления, он снял с Генри пиджак, аккуратно сложив на спинку стула, и подтолкнул его к креслу. Винтер благодарно принял стакан со льдом и прижал стекло к виску. Его руки и так были холодными, но недостаточно, чтобы унять боль. Тело еще трясло мелкой ознобной дрожью от дороги под воющим снегом, а голова горела. Казалось, внутри его черепа раскинулась кузница Гефеста — в лоб ударяли тяжелые молотки, лицо пылало, перед глазами всё плыло, будто воздух был раскаленным, и каждый глубокий вдох застревал в легких.       — Бедный мальчик, — Джулиан нежно провел пальцами по его щеке. — Я не могу представить, что заставило тебя сорваться с места в таком состоянии.       Прикосновение его руки помогло вернуться в реальность. Генри хотел сказать: у меня не осталось денег, потому что чертов Коркоран спустил их на лучшие римские рестораны. Генри хотел сказать: мне кажется, что за мной следят и на каждом углу караулит полиция. Генри хотел сказать: мне страшно, я раздражен, я ужасно устал. Генри хотел, если честно, уткнуться в чье-то плечо и расплакаться. Он никогда в жизни не позволил бы себе такого, но эти бесконечные недели скулежа и нытья Банни, его постоянного бесцеремонного нарушения любых границ дозволенного, сильнейших головных болей, тошноты и раздирающего глаза яркого света измотали Генри до полного изнеможения. Его нервы были на пределе — перелет и дорога дали возможность хоть немного успокоиться, но зудящее, давящее на ребра напряжение никуда не исчезло.       Генри болезненно сощурился и неопределенно махнул рукой, как бы говоря: «сейчас это не важно». Джулиан сделал вид, что поверил.       — Тебе надо раздеться, — он забрал стакан и подал ему руку.       Винтер снова попытался что-то возразить, но слова путались в бессмысленный набор звуков. Он чувствовал с новой силой подступающий приступ и едва мог себя контролировать.       Джулиан помог ему встать и дойти до спальни. Пальцы Генри мелко тряслись, и его попытки расстегнуть хотя бы одну пуговицу отчаянно проваливались.       — Перестань, — остановил его Морроу и стал разбираться с ними сам.       Генри, выше почти на голову, мутным взглядом следил за тем, как чужие пальцы быстро продвигаются вниз, пока последняя пуговица не отпустила полы рубашки. Джулиан поймал его взгляд и мягко улыбнулся. Винтер слабо ответил и склонил голову чуть вперед.       — Мой милый мальчик, — Морроу невесомо поцеловал его в нос и подтолкнул к кровати. — Тебе нужно отдохнуть.       Сил хватило на то, чтобы самостоятельно стянуть штаны и ботинки, пока Джулиан плотно закрывал шторы, за которыми не переставал косо лететь белый снег.       — Спасибо, я… — начал он, но Морроу остановил его жестом.       — Потом.       Он ушел и поставил на прикроватный столик чашку с горячим чаем. Сделав глоток, Генри зажмурился. Он не ел с отъезда — последний закинутый в себя круассан, эспрессо и сигарета были ещё до вылета. Желудок кололо от голода, но он почувствовал, что его вырвет, если он съест хоть что-то. Джулиан заметил это, обеспокоенно пробормотал что-то и ушел.       Генри уже не видел его, потому что не мог разлепить глаза, но отчетливо слышал звук шагов и почувствовал, как прогнулась кровать под весом чужого тела.       На лоб опустилась свежая повязка, холодные от воды пальцы со слегка шершавыми подушечками мягко коснулись висков. Стук наковален в голове стал тише.       Генри почти инстинктивно повернул голову, чтобы прильнуть к ладони щекой. Он не мог увидеть лица Морроу, но мог представить, как тот улыбается — мягким изгибом губ, с тонкими линиями морщин у носа и уголков глаз.       Джулиан знал, что в его присутствии Винтер будет чувствовать себя спокойнее. Он как-то пытался сказать об этом — робко, будто бы между делом, но Морроу заметил. Генри был потрясающим, поразительно гениальным молодым человеком. Ключевое — молодым, и поэтому некоторые чувства в сторону своего учителя пытался скрыть в страхе показаться чересчур сентиментальным. Они старались держать определенную границу, то и дело смещающуюся от одного полюса к другому. Они сходились постепенно, по спирали — от большого диаметра расстояния между друг другом к почти полному сближению. Они общались на «вы» за пределами времени, поделенного на двоих — за работой или обсуждениями очередной задачки греческих переводов. Оно установило между ними теплое, крайней степени доверие. Генри читал ему свои латинские дневники. Джулиан делился частичками своего прошлого — по крупице, по случайному эпизоду, подходящему к теме диалога. Морроу нравилось то, как Винтер старался спрятать свое восхищенное, почти неосознанное желание подражать. Вместе приобретенный монблан, дороги домой на его машине — почти покровительские жесты сближения, позволяющие встать на равные со своим учителем.       Джулиан знал, что Генри едва ли не боготворил его. Нельзя сказать, что ему это не нравилось. Честно, помимо всего прочего Генри просто был крайне привлекательным, на удивление пылким молодым человеком, и Джулиану льстило его внимание.       Сейчас, смотря в его напряженное, уставшее лицо, Морроу чувствовал почти отческую щемящую нежность. В едва брезжущем свете лампы Винтер выглядел чуть лучше, чем на пороге его дома, но все еще изнеможденно. Джулиан поднял руку, поправил сползающую повязку и снова коснулся ладонью его лица. Морщинка напряжения между бровями чуть расслабилась.       Он просидел так добрых пять минут, но Генри всё равно никак не мог заснуть. Он тревожно ворочался и тяжело дышал — слишком сонный и изнуренный, чтобы встать, слишком проигрывающий жару, чтобы заснуть.       — Никак не можешь добиться аудиенции с Морфеем? — с нежной усмешкой проговорил Джулиан.       Генри тихо хмыкнул, сильнее прижимаясь щекой к его ладони.       — Насколько бездумной идеей будет предложить тебе выпить травяной настойки?       — Ужасной, — с вымученной улыбкой ответил Винтер. — Но я почти готов согласиться.       Он не сказал ничего больше, поэтому Джулиан оставил свое предложение легкой шуткой. Прошли ещё несколько минут тишины.       — Расскажи мне что-нибудь.       Морроу снова мягко улыбнулся.       Через десять минут рассказа о путешествии в Афины Генри наконец смог расслабиться и заснуть. Он положил свою руку поверх руки Джулиана, и сейчас тот пытался осторожно выпутать её, не потревожив спящего.       На часах было пять утра, и Морроу позволил себе лечь рядом и задремать, пытаясь поймать остатки сна до обычного времени пробуждения.