Ты здесь

Гокудера и Хибари похожи друг на друга больше, чем им хотелось бы признавать. Оба резкие, гордые, сильные и одинокие, не умеющие общаться с окружающими и потому делающие вид, что им это и не нужно. Два одиноких волка. Наверное, именно на этой почве они и сошлись. Между ними – агрессивная страсть и ярость отвергнутых, отрицание любви. Вместо долгих невесомых поцелуев – резкие укусы, вместо мягких касаний – синяки. Они забываются друг в друге, вместе ещё более одинокие, чем порознь. Душа друг друга в объятиях, они пытаются доказать, что им никто не нужен. Между ними просто секс – и невысказанная жажда быть правильным, нужным. Они оба – уставшие эгоисты, которым хочется, чтобы о них кто-то заботился. Рядом с Хибари Гокудере плохо, но без него – ещё хуже. Под рёбрами печёт что-то яростное и недовольное, жгучее, доставляющее боль до такой степени, что по ночам дышать невозможно. Оно заставляет его не спать ночами, и утром хочется лишь курить без остановки и ещё придушить собственноручно каждого прохожего, на чьём лице мелькает улыбка. «Заткнись, – пытается он успокоить это яростное и недовольное. – У нас есть здесь место. Рядом с Десятым». Цуна, как всегда проницательный, первым замечает, что что-то не так. Беспокоится за свою глупую Правую руку, которая в который раз причиняет лишь проблемы. – Ты всегда можешь п-поговорить со мной, Гокудера-кун. Если Хибари-сан… – он осекается, поджимает губы, и Хаято лишь может корить себя, кланяясь на добрые девяносто градусов, прося прощения за то, что вновь заставляет его волноваться. Цуна вздыхает, непонятый в который раз. Откуда ему знать что-то про Хибари? Гокудере того придушить хочется – потому что строит из себя сильного и независимого гораздо успешнее, чем он сам. Хибари так хорош в обмане, что почти обманул самого себя. «Притворяйся, пока не станешь настоящим» – это про него. И у него почти получилось, он почти стал настоящим – гордым одиночкой, которому не нужно чужое общество. Как только он перестанет цепляться за Гокудеру до синяков на светлой коже – всё обязательно получится. Со временем и он станет ему не нужен. – Ты чего не ешь? Таким тупым вопросом внезапно врывается в его будни Ямамото Такеши. Улыбчивый, придурочный, доброжелательный до зубного скрипа. Прячущий опасные тёмные взгляды за идиотскими улыбками, но при этом до странного искренний. Гокудера моргает, выброшенный на берег, беспомощно хватающий ртом воздух. Чёрные волосы на фоне безмятежного голубого неба над крышей школы выбивают из него дух. – Забыл купить, – только и мямлит он в ответ, когда понимает, что Десятый начинает смотреть на него с волнением. – Так не пойдёт! Идиотский Ямамото делится с ним своим обедом, сетуя на то, что голодать вредно для здоровья. Хибари – такой же, как Гокудера, – и сам забывает про еду на целые дни. Вместе они лишь дерутся, заламывая руки и врезаясь кулаками, да трахаются, вгрызаясь зубами и оставляя синяки. Никогда не едят вместе, не делятся едой. «Какая же тупость! – хочется завопить Гокудере. – При чём тут вообще это?» Но его яростное и жгучее довольно урчит под рёбрами, немного затихая под тёплым взглядом Ямамото. Он забывает обед ещё пару раз, и в один день бейсболист так вообще приносит ему отдельную порцию. «Попросил старика сделать для тебя», – говорит он с улыбкой такой лёгкой, будто это действительно вот так вот просто. Хаято же резко ощущает, будто его ударили прямо в лицо. Это оглушает, ослепляет, а яростное под рёбрами разрастается, мешая дышать. Это просто еда. Она не должна вызывать панические атаки. Но то у обычных людей, а Гокудера сбегает с крыши, преследуемый взволнованными криками. Так и не пообедав. Они знакомы уже давно. И прошли вместе – подле Десятого – уже многое. Но только сейчас в его голову врезается чёртов Ямамото, разрывая сознание на части. Приносящий обеды, успокаивающий во время ссор, улыбающийся во время Битвы колец, поправляющий неловко заломанный воротник. Он смеётся, проигрывая ему в приставку, с любопытством слушает объяснения по поводу домашки, улыбается чуть нежно, глядя на него, улыбается ободряюще, обещая выиграть свой бой, улыбается самоуверенно, сжимая биту в руках, улыбается улыбается улыбается- Гокудера сгребает пальцами волосы и хнычет, сжавшись в жалкий комок в углу школьного туалета. Гокудера и Хибари похожи друг на друга больше, чем им хотелось бы признавать. Потому и понимают друг друга – почти с полуслова. Привыкшие игнорировать свои чувства и не привыкшие разговаривать о них – они оба понимают, что происходит. – Дино, – ошеломлённый, выдыхает вместе с дымом Гокудера. – Ямамото Такеши, – утвердительно произносит в ответ Хибари, чуть хмурясь. Гокудера хмурится в ответ, облизывая пересохшие и горькие от сигарет губы. Он не может его винить – Каваллоне был хорош собой, силён и очарователен. Будучи наставником Хибари, он был одним из немногих, кто мог неплохо с ним ладить. Очевидно, даже не неплохо, а хорошо. Ему должно быть, наверное, обидно, но, прислушиваясь к себе, он понимает, что вроде как немного рад. То, что между ними с Хибари, отдаёт селфхармом более изощрённым, чем запястья Гокудеры и мелкие шрамы на его пальцах. Он был нужен им обоим – выпустить пар, успокоить то постоянно беспокойное и горькое, что клубится внутри. Почувствовать чьё-то тепло, позволить обмануться на пару мгновений тем, будто они нужны кому-то. Каваллоне светил мягко, обдавая теплом. И Гокудера не мог никого винить. Он поднимается с дивана, пихает свои немногочисленные вещи в рюкзак и, закидывая его на плечо, давит сигарету о пепельницу. Хибари смотрит в ответ, застыв, и где-то на дне его глаз плещется страх. Страх не потерять его – страх принять себя, попробовать что-то новое. Попробовать поверить. – Я пойду, – не спрашивает Гокудера. – Пожалуй, – соглашается Хибари. Он выходит за порог, а пепельница летит в мусорку. Без Хибари ему должно стать хуже, думает он. Чувства должны собраться в тугой узел, и некуда уже их будет выплёскивать. Нет больше того, кому можно попытаться заехать кулаком в висок, кому можно разбить губу, сопротивляясь, перед кем можно раздвинуть ноги, принимая сильно и больно, кто вместо жалобных взглядов на багровые запястья будет давить пальцем на порезы лишь сильнее. Ему должно стать хуже, но вместо этого он, кажется, только дышит свободнее. И впервые за долгое время криво усмехается в ответ на чужую улыбку. – Я рад, что ты снова с нами, – улыбается Ямамото, будто бы имея в виду то, что Гокудера снова обедает с ними на крыше. – Я здесь, – и он, конечно, знает, что они вовсе не про обеды. Мечник улыбается мягко в ответ, осторожно, заботливо поглаживая большим пальцем по его костяшкам: – Ты здесь.